Питомник - Полина Дашкова

Девочка открыла переднюю дверцу, залезла в салон, уселась рядом с шофером. Тот открыл маленькие опухшие глазки, широко зевнул и спросил:

– Ты че, Лариска?

– Митяй, будь человеком, попроси Петра Петровича, чтобы меня тоже взяли в клуб, чем я хуже Ирки со Светкой? – она прикоснулась пальчиками к его мощному колену. На ногтях, обкусанных до мяса, шелушился черный лак.

– Не понял, – криво усмехнулся шофер.

– Да все ты понял, Митяй, не придуривайся. Ирку со Светкой забирают в закрытый бордель, у них настоящая жизнь начинается, с бабками, с красивыми шмотками. Я тоже хочу. Я здесь не могу больше. Вот, смотри, – она задрала футболку, обнажила впалый живот, острые ребра. Шофер скосил глаза и увидел три красные, воспаленные шестерки, нацарапанные на коже.

– Ты че, наколку хотела сделать, что ли? – спросил он, цыкнув зубом.

– Я не сумасшедшая, – помотала головой девочка, – это Руслан меня пометил. Дико больно. Слушай, Митяй, у тебя девушка есть?

– Закройся, опусти майку свою, дура, – шофер брезгливо поморщился, – и вообще, выметайся из машины.

– Да ты не бойся, это не наколка, это пройдет, подсохнет, а корочки отвалятся, и ничего не будет. Царапины неглубокие, даже шрамов не останется. Ну правда, Митяй, есть девушка у тебя?

– Брысь, сказал! – шофер вытянул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой и выпустил дым в открытое окно.

– Дай хотя бы покурить, трус несчастный, – сдерживая слезы, крикнула девочка, – все вы только кажетесь такими крутыми, а на самом деле трусы, слабаки, посмотрела бы я на тебя, если бы ты попал на нашу дискотеку. Небось, в штаны наложил бы, если трех шестерок на моем пузе боишься. Там у нас знаешь, что делается? Ну будь человеком, пожалей меня, возьми с собой, если у тебя есть девушка, я все равно лучше, я тебя так буду любить… – Последние слова она прошептала еле слышно, в тупой выбритый затылок. Зеленые круглые глаза наливались слезами, маленький острый носик, усыпанный веснушками, покраснел, губы задрожали. Шофер резко развернулся и рявкнул:

– А вот за труса я тебя щас у рою!

– Урой, – кивнула девочка и шмыгнула носом, – а лучше вообще замочи. Вот, точно, замочи меня, Митяй, – она вдруг захохотала хрипло, надрывно, – я сама никак не могу, не получается, жалко себя, а вот бы кто-то помог…

– Да пошла отсюда, дура сдвинутая! – шофер перегнулся через ее колени, открыл дверь. – Прыгай! И чтобы я тебя больше не видел!

– Трус! Козел! – громко крикнула девочка ему в лицо, схватила полупустую пачку «Парламента» и выпрыгнула из машины.

Шофер вяло выругался, выкинул недокуренную сигарету в окошко, широко, со стоном, зевнул, откинулся на мягкую спинку сиденья и через минуту уже похрапывал.

А рыжая Лариса обежала дом и остановилась перед высокой деревянной лестницей, приставленной к крыше. На втором этаже было распахнуто окно, и оттуда слышались приглушенные голоса. За птичьим щебетом невозможно было разобрать ни слова. Не долго думая, Лариса вскарабкалась по лестнице, легко и бесшумно, как кошка.

– Нет, а кому это нужно? – услышала она голос одной из близняшек.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – ответил неприятный вкрадчивый тенор, принадлежавший черно-красному, – ладно, девочки, нам пора. Вы все поняли?

– Какие у нас гарантии? – мрачно спросила Ира.

– Вы сами – вот ваша главная гарантия. Качество работы и молчание. Гуд бай, лапушки. Когда переедете к Петру Петровичу в клуб, обязательно вас там навещу.

Лариса болезненно поморщилась, сообразив, что главное она пропустила из-за глупой бесполезной болтовни с шофером. Послышался стук двери. В комнате близняшек повисла тишина. Лариса надеялась, что Ира и Света сейчас же начнут обсуждать визит Гулливера с неизвестным черно-красным, но они молчали, как будто чувствовали, что их слушают. Оставаться на лестнице не стоило, ее могли заметить, и Лариса быстренько спустилась, отошла к забору, села на березовый пенек, достала из кармана штанов свистнутые у шофера сигареты, хотела закурить, но не было зажигалки.

– Ты что здесь делаешь? – из окна на втором этаже высунулась голова одной из близняшек. Лариса их так и не научилась различать, а потому крикнула наугад:

– Ирка, будь человеком, кинь зажигалку. Голова спряталась, и через минуту к Ларисиным ногам упал коробок спичек. Лариса с наслаждением закурила.

Света захлопнула окно и села на кровать рядом с Ирой.

– Лариска, по-моему, подслушивала, – произнесла она шепотом, сестре на ухо, – там лестница у окна, она, кажется, только что с нее слезла.

– Ну, если она слышала весь разговор, то будет молчать, – Ира оскалилась, – ей ведь жить хочется. Ну, а если только кусок разговора, то вряд ли она что-то поняла.

– Думаешь?

– Уверена.

Послышался приглушенный рев мотора.

– Эй, Лариска, ты где? Закрой за нами! – крикнул Гулливер.

– Я вам что, нанималась? – звонко, со слезой, отозвалась Лариса.

Ей ничего не ответили. Мотор опять взревел, ворота грохнули.

– Гады! – заорала Лариска. – Все гады! Ненавижу! А-а-а, убили негра! – запела она пьяным шальным голосом и трижды кулаком стукнула по железным воротам изо всех сил.

– Ты видишь, какая шалава? – развела руками Света. – Она может все разболтать просто так, самой себе во вред.

– Ну что ты заранее паникуешь? Лучше подумай, как будем бабки тратить? – Ира обняла сестру и звонко чмокнула в щеку. – Можно шмоток накупить, а можно в банке открыть счет. Слушай, отличная идея! Почему нет? Чем мы хуже других? Сейчас есть вполне надежные банки, мы с тобой кредитки заведем.

– Хватит! – шепотом крикнула Света. – Сначала надо получить эти деньги. И не забывай, за что мы их получим. Размечталась! Счет в банке! Карточки! Нам бы с тобой уцелеть, Ирка, и не загреметь под фанфары.

Глава 17

Человек, позвонивший утром, больше не перезванивал. Ксюша пару раз набрала мобильный номер Олега, но телефон был отключен.

– Ладно, – вздохнула она, кладя трубку, – так даже лучше.

День летел легко и незаметно. Если не считать, что они попали под дождь во время прогулки, ничего особенного не случилось. У Маши было отличное настроение, она улыбалась, смеялась, хорошо кушала, уснула сразу, без слез и нудного укачивания в кроватке. Во время ее дневного сна Ксюша почитала учебник биологии, лежа на старинной кушетке в гостиной и поедая свежую клубнику. Лицо ее было измазано красной ягодной мякотью, она вспомнила, как это полезно для кожи, и решила сделать маску. Главное, успеть смыть, пока не проснулась Маша, чтобы не напугать ребенка.

Отложив учебник, она побродила по огромной пустой квартире, прислушиваясь к тиканью старинных часов, к отдаленному гулу Тверской.

– Как замечательно здесь можно было бы жить, – произнесла она вслух, стоя перед зеркалом в ванной и разглядывая свою клубничную физиономию, – если бы я родилась в такой вот квартире, наверное, была бы совсем другим человеком. Я бы с младенчества чувствовала себя важной, нужной, защищенной, я была бы красивей и уверенней в себе. И никогда не случилось бы со мной никакой гадости. Я бы никого, кроме себя, не любила. Я бы выросла классической холодной стервой. От таких сходят с ума. Да, я, пожалуй, стала бы настоящей стервой. Митя ни за что не бросил бы меня тогда, потому что ему, как выяснилось, нравятся исключительно стервы.

Стоило произнести эту последнюю фразу, и сжалось солнечное сплетение. Ксюша включила воду и принялась смывать клубнику с лица. Хрупкое ощущение покоя и счастья треснуло, в душе засвистел черный ледяной сквозняк. Дрожащими руками Ксюша сорвала с вешалки бирюзовое пушистое полотенце, промокнула лицо, приблизила глаза к зеркалу. Когда тебя бросили, собственное лицо может вызвать тошноту.

Ты, думаешь, ты такая красивая? Ну и дура. Ты посмотри на себя: ни кожи, ни рожи.

На минуту ей почудилось, что из зеркала глядит на нее совсем другое лицо. Прищуренные серо-зеленые глазки, мягкий картофельный нос, усыпанный светлыми крупными веснушками, тонкие, как ниточки, губы, круглый рыхлый подбородок.

Эта физиономия, влажная и розовая от радостного возбуждения, до сих пор иногда всплывала перед глазами, причем в самые неожиданные моменты. И тут же начинал мучительно звучать в ушах злобный монолог:

«Я тебе честно, от души, хочу сказать всю правду, а то прямо жалко на тебя смотреть. Смешно и жалко. Ты ведь на самом деле настоящий урод, погляди на себя внимательно. Рот, как у Буратино, да и нос тоже. Видишь, какой у тебя длинный нос. Ты похожа на недоделанного Буратино. Ручки и ножки, как палочки, прямо так и хочется переломать. А глаза? Может, тебе кажется, что у тебя красивые глаза? Да ты с ума сошла, в твои свиные гляделки только взглянешь и сразу блевать тянет».

Бывшая одноклассница Наташка Трацук заявилась к ней домой специально, чтобы добить, уничтожить. Для Наташки никакой рациональной пользы в этом не было, наоборот, ей не стоило ссориться с Ксющей, она собиралась поступать в Университет, на юридический, и Ксюшин папа бесплатно занимался с ней историей. Она жила в соседнем доме и забегала вечерами, просила растолковать какую-нибудь сложную для понимания тему. Конечно, ей совершенно не стоило ссориться с Ксюшей. Где еще она могла найти такого лопуха, кандидата наук, который будет для нее раскладывать по полочкам смутное время, войны, революции, рисовать родословные древа русских царей и ни копейки за это не возьмет? Только родители Ксюши, люди странные, бескорыстные до судороги, были способны на такое.