Две столицы - Николай Равич

Затем он взял другой лист бумаги и начал писать письмо В. С. Попову — начальнику канцелярии светлейшего:

«Здесь ныне производится примечания достойное разбирательство. Таможенный советник Радищев, несмотря на то, что у него дел было и так много, которые он, правду сказать, правил изрядно и бескорыстно, вздумал лишние часы посвятить на мудрствования: заразившись, как видно, Францией, выпустил книгу „Путешествие из Петербурга в Москву“, наполненную защитою крестьян, зарезавших помещиков, проповедью равенства и почти бунта против помещиков, неуважения к начальникам, внёс вообще много язвительного и, наконец, неистовым образом впутал оду, где излился на царей и хвалил Кромвеля. Всего смешнее, что шалун Никита Рылеев цензуровал сию книгу, не прочитав, а удовольствуясь титулом, надписал своё благословение. С свободой типографий да с глупостью полиции и не усмотришь, как нашалят. Книга сия начала входить в моду у многой швали».

Безбородко закончил письмо, велел правителю канцелярии своей Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому отправить написанное и принялся читать следующие бумаги.

Из Польши приезжали Потоцкий и гетман Ржевусский, из Франции — бежавший граф д'Артуа. В Польше русская партия начала терять своё влияние — вводить или не вводить туда войска?

Безбородко почесал затылок под париком. В это время секретарь принёс новую записку от императрицы. Канцлер прочитал её, покачал головой и написал Воронцову:

«Милостивый государь, Александр Романович, с Радищевым разговор прошу не начинать, поскольку дело пошло в формальном порядке».

Императрица передумала. Дело Радищева перешло в тайную экспедицию Сената, к тайному советнику Степану Ивановичу Шешковскому. Тайная канцелярия была уничтожена указом Петра Третьего, но при Екатерине она возродилась под новым названием при Сенате, хотя фактически ему не была подчинена и вела розыски по прямым указаниям императрицы.

Степан Иванович Шешковский, семидесятилетний старец, пользовался такой репутацией, что при одном упоминании о нём люди бледнели. В присутственных местах никто не решался с ним разговаривать. Один светлейший, встречая его, позволял себе говорить:

— Ну что, каково кнутобойничаешь?

Радищев при передаче первых экземпляров «Путешествия» взял с купца Зотова слово, что тот никому не скажет, откуда он их получил. Но, как только Зотова посадили в тюрьму, было ясно, что со дня на день Александр Николаевич должен ждать и своего ареста. Поэтому он сжёг все остальные экземпляры книги, все черновики и заметки.

Всё же, когда за ним пришли и Радищев, уже едучи в карете, узнал от драгунского офицера, что его везут прямо к Шешковскому в Петропавловскую крепость, это было для него неожиданностью.

В сводчатой камере крепостного равелина Радищев увидел сидящего перед ним лысого человека, без парика, с восковым лицом и ничего не выражавшими мутными, как будто рыбьими, глазами. Он был одет в тёмно-коричневый камзол и опирался подбородком на руки, положенные на высокую трость с круглым набалдашником из слоновой кости. На столе стоял подсвечник с горящей свечой и лежали бумаги и книги. Это был Шешковский. Он пожевал губами и сказал, глядя куда-то в угол, скрипучим, безразличным голосом:

— Господин Радищев, вам будут предъявлены двадцать девять вопросных пунктов, на кои вы должны будете отвечать. Меня же, по слабости моей к пиитам, более стихотворство интересует.

Он взял со стола «Путешествие», нашёл в нём оду «Вольность» и прочёл из неё отрывок, держа далеко от глаз книгу:

Но дале чем источник власти,Слабее членов тем союз,Между собой все чужды части,Всяк тяжесть ощущает уз…

— Это выходит, что империя Российская по причине великого пространства должна распасться вследствие единодержавия и все части её чувствуют на себе великую тяжесть сего правления? А?

Радищев молчал. Шешковский пожевал губами:

— Далее сие распадение очень хорошо описано вами, господин коллежский советник:

В тебе, когда союз прервётся,Стончает мненья крепка власть,Когда закона твердь шатнётся,Блюсти всяк будет свою часть……………..………………………Из недр развалины огромной,Среди огней, кровавых рек,Средь глада, зверства, язвы тёмной,Что лютый дух властей возжег, —Возникнут малые светила,Незыблемы свои кормилаУкрасят дружества венцом,На пользу всех ладью направятИ волка хищного задавят,Что чтил слепец своим отцом.

Это кто же, собственно, волк? Может быть, здесь опечатка, а следует читать, «волчицу»? Тут же у вас описано нынешнее состояние Российской империи:

Покоя рабского под сеньюПлодов златых не возрастёт;Где всё ума претит стремленью,Великость там не прозябёт.Там нивы запустеют тучны,Коса и серп там несподручны,В сохе уснёт ленивый вол,Блестящий меч померкнет славы,Минервин храм стал обветшалый,Коварства сеть простёрлась в дол.

Радищев пошевелился, посмотрел на колеблющееся пламя свечи, на лысый череп Шешковского, тихо спросил:

— Почему же вы считаете, что всё сие относится к Российской империи?

Шешковский усмехнулся:

— Потому считаю, что далее ваша собственная программа государственного устройства здесь излагается, после того как народ, сиречь чернь, уничтожит самодержавие:

Так дух свободы, разоряяВознёсшийся неволи гнёт,В градах и сёлах пролетая,К величию он всех зовёт,Живит, родит и созидает,Препоны на пути не знает,Вожаем мужеством в стезях;Нетрепетно с ним разум мыслит,И слово собственностью числитНевежества, что развеет прах.

Велик, велик ты, дух свободы,Зиждителей, как сам есть Бог!

И ниже сказано:

Покрыл я море кораблями,Устроил пристань в берегах.Дабы сокровища торгамиТекли с избытком в городах;Златая жатва чтоб бесслёзнаБыла оранию полезна…

Своих кровей я без пощадыГремящую воздвигнул рать,Я медны изваял громады,Злодеев внешних чтоб карать……………………………………Земные недра раздираю,Металл блестящий извлекаюНа украшение твоё…

Шешковский отложил книгу, вынул табакерку, понюхал табаку, чихнул, опять взял «Путешествие».

— Не забыта вами и святая наша православная церковь.

И сё чудовище ужасно,Как гидра, сто имея глав,Умильно и в слезах всечасно,о полны челюсти отрав……………………………………Призраки, тьму повсюду сеет,Обманывать и льстить умеетИ слепо верить всем велит.

«Закон сё Божий!» — царь вещает«Обман святый! — мудрец взывает —Народ давить, что ты обрёл»

Власть царска веру охраняет,Власть царску вера утверждает,Союзно общество гнетут:Одно сковать рассудок тщится,Другое волю стерть стремится;«На пользу общую», — рекут.

Что же касаемо особы ея императорского величества, то тут про царей ясно сказано: «Царь является первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем и нарушителем общественной тишины».

Шешковский встал, зашагал по камере, опираясь на трость, потом повернулся к Радищеву:

— Да, господин коллежский советник, я таких смелых людей до сих пор не встречал. Пугачёв и тот принципа царской власти не отрицал — он себя выдавал за Петра Третьего. Вы же, собственно говоря, чистейший якобинец. Вы не токмо призываете к цареубийству, а с великой сладостью мечтаете об оном. Ведь вот как оно у вас описывается: