Путь океана: зов глубин - Александра Райт

не тронут. Если в здравом уме. В самом крайнем случае пожурят или выпишут формальный штраф. А её дурное предчувствие — не более чем привычка, укоренившаяся с годами.

Чуть успокоившись, она равнодушно оглядела беспорядок в комнатке, уселась на край кровати и нащупала рядом гребень. Следовало привести себя в надлежащий вид, чтобы вновь обрести равновесие. И мерный шелест влажных волос по зубцам действительно потихоньку умиротворял. Глаза невидяще смотрели сквозь стоящее напротив покосившееся зеркало в медной раме.

И вообще, как же он все таки хорош! И насколько не похож на того хмурого, нелюбезного и озадаченного моряка с небрежной щетиной, каким он показался при первой встрече. Могла ли она его тогда представить танцующим на балу? Или ценителем искусства? Или изобретателем, одержимым одному ему ведомыми идеями? Улыбка сама собой коснулась её губ.

В груди теплело. Вспомнились его серые глаза, и то, как он смотрел на неё, пока их пальцы в перчатках чувствовали друг друга.

Заискивающие или похотливые взгляды были хорошо ей знакомы с самого юного возраста. Порой в них даже встречалась жиденькая пелена влюблённости. Если можно считать таковой подобострастие. В естественном окружении де Круа настолько привыкла к фальши, маскирующей корысть всевозможных видов, что поверить в искреннее внимание мужчины она могла разве из вежливости.

Или из собственной безразличной выгоды.

Но никто и никогда не смотрел на неё с таким живым, с таким робким восхищением, как Витал. Искреннее, зрелое, желание разглядеть под мишурой статусов и условностей её саму пугало и будто бы… ранило. Ведь поверхностное внимание всегда казалось Селин чем-то безопасным, чему не дано пробиться дальше привычных границ. А этот человек одним взглядом оказался способен разрушить наросшую за годы маску. Маску, успевшую осточертеть, но которой было предрешено стать её истинным лицом.

Отражённая его взглядом, она внезапно увидела себя совершенно другой и почти незнакомой: восхитительной, интригующей, чистой, необыкновенной…

— Неужели это — я…?

Словно в страхе увидеть в зеркале привычно лакированную любезность, Селин прикрыла лицо и посмотрела сквозь пальцы в отражение. В голубых глазах напротив стояли слёзы.

Действительно ли она соответствует его высокой оценке? Ведь капитан о ней ничего не знает…

Как не знает и то, что Селин росла в среде, где чинные дамы внушали ей с младенчества многочисленные добродетели истинной леди. Особенно — о целомудрии. Что ничуть не мешало тем же дамам гнусно хихикать в веера за её спиной и смаковать слухи о регулярных визитах ненавистного дядюшки в спальню к племяннице.

Ещё с подросткового возраста де Круа Герцог лишил ореола таинства близость с мужчиной. Селин расценивала её скорее как повинность, которую вынуждена была прилежно платить. А многочисленные леди её круга имели терпение разъяснять права и обязанности благородных дев. И уж точно ни эмоции, ни сакральность близости с мужчиной, ни особые чувственные переживания не входили в перечень изучаемых ею дисциплин. Мать же, всегда слепо любившая и превозносившая своего брата, Фредерика де Сюлли, отчаянно не хотела ничего замечать.

Самое близкое, с кем могла сравнить себя Селин — с собственностью, в лучшем случае с питомцем, которого всячески холят и, не особо церемонясь, дрессируют. Отстраненность же и холодность юной любовницы воспринималась Герцогом в порядке вещей.

С возрастом Селин поняла, насколько лицемерную игру с ней вели.

И только сейчас она осознала, что в отличие от прикосновений пальцев де Сюлли-старшего, всегда унизанных роскошными перстнями, каждое касание Витала вызывало в ней шквал совсем других, незнакомых ранее чувств.

Всё в капитане — его запах, голос, привычка щуриться, развязные манеры опытного моряка, готовые собраться в несгибаемый контроль — обезоруживали и будили в ней пылкую нежность.

При одном воспоминании о его ладонях на её талии, горячих даже сквозь тугую жёсткость корсета, Селин хотелось беспричинно смеяться, краснеть и желать большего. Она прикрыла глаза, воскрешая в памяти их поцелуй, и коснулась собственных губ кончиками пальцев.

Имеют ли значение её страхи и сомнения сейчас, когда уже завтра их ждет расставание? Что если мужчина, потрясший до основания весь её прежний мир, может вдруг навсегда исчезнуть так же внезапно, как и появился?

Кузен с Брутом снова бранились где-то за стеной. Но впервые причина их ругани не волновала.

Селин решительно встала и поспешила к истёртому шкафу. Скрипучие створки с трудом раскрылись, и де Круа просияла. Шляпа, моряцкие штаны и бушлат Дафны по счастливому стечению обстоятельств затерялись в рядах платьев и остались не изъятыми после визита гильдейской Внутренней Службы.

* * *

Крохотные пылинки кружились в столбе розовеющего предзакатного света, разрезанного коваными узорами на большом круглом окне.

Через приоткрытую дверь Витал краем сознания уловил шум и голоса где-то на первом этаже и уставился в кусок какого-то чертежа в своих руках.

Как вышло, что он оказался сидящим на полу собственной комнаты?

Дорогу домой он помнил смутно. Пришёл, долго перебирал бумаги, сортировал чертежи по свежести. Ужинал под причитания Адель.

И всё думал. Крепко думал.

И чем дальше шли мучительные мысли, тем чаще перед внутренним взором мелькало лицо Ирен.

И Венсана.

И Бравелин.

Он обернулся только на звук своего имени.

В дверях застыла Селин. Но как?..

Он проследил за её испуганным взглядом.

О, неужели это его рук дело⁈

Вокруг царила такая разруха, словно комната прошла через настоящий шторм. Тяжёлая статуя из латуни кособоко лежала в осколках стекла и шестерёнок. Груды растрёпанных книг вывалены на пол перед шкафами. Содранные со стен чертежи валялись сиротливыми комками. На покосившейся картине ван де Фелде прямо по центру морского пейзажа зияла дыра с тёмно-красными следами…

Он уставился на свои руки и удивился ссадинам на костяшках.

— Витал, что произошло?

— Вам нельзя здесь быть, — он даже попытался улыбнуться, чтобы сказанное прозвучало максимально буднично, — Как вы попали сюда?

«Со мной всё кончено. Теперь я тот, кого презирал и ненавидел всю свою жизнь».

— Дипломатия… Ну и подкуп… Это не важно! Нас допросили… Впереди депортация, и корабли на Да-Гуа отчаливают уже завтра, — выдохнула Селин, и грудь её вздымалась. Она к нему бежала⁈

В душе рухнуло что-то похожее на надежду на ошибку обвинителей, но Витал как мог беззаботно улыбнулся:

— Никогда бы не подумал, что вы так склонны к аферам, миледи. Не устаю удивляться и… восхищаться. Но вам сейчас лучше правда вернуться и готовиться к отплытию. Поспешите же!

«Из потерпевшего я стал обвиняемым. Каждый мой шаг злонамеренно извратили. Я больше ничего не понимаю. Но теперь я — преступник, Селин. И я утяну с собой на дно и тебя».

Приоткрытые губы