Сын повелителя сирот - Адам Джонсон

Мы направились обратно, в сторону бараков, с сытыми желудками и набитыми едой карманами. Вновь услышав умирающего старика, мы покачали головами.

«Почему я не могу рассказать им то, что они хотят? – стонал старик на весь барак. – Что я здесь делаю? В чем мое преступление?».

«Позволь мне», – попросила Монгнан. Она сложила руки рупором и прокричала в ответ: «Твое преступление в том, что ты нарушаешь покой».

Но старик продолжал стонать: «Кто я?».

Монгнан понизила голос и протянула: «Ты – Дук Дан, досада всего лагеря. Пожалуйста, умри тихо. Умри в тишине, и я обещаю сфотографировать тебя в красивом ракурсе».

Наконец один из сотрудников отдела «Пуб Ёк» стукнул кулаком по столу.

– Хватит! – завопил он. – Хватит уже.

Командир Га замолчал. Старый дознаватель сцепил пальцы в замок.

– Неужели вы не способны распознать ложь? – спросил он нас. – Неужели вы не видите, как с вами играет этот субъект? Он говорит о Ким Дук Дане, который якобы сидит в лагере, чтобы вы поверили, что он в тюрьме. Но дознавателей не отправляют в тюрьму, это невозможно.

Из-за стола поднялся еще один старый сотрудник отдела «Пуб Ёк».

– Дук Дан в отставке, – уточнил он. – Вы все были на его прощальной вечеринке. Он переехал на побережье, в Вонсан. Он не в тюрьме, это ложь. Сейчас он расписывает ракушки. Вы все видели его брошюру.

– Но я еще не начал рассказывать о Командире Га. Разве вы не хотите узнать о нашей первой встрече? – вмешался Командир Га.

Первый дознаватель пропустил его слова мимо ушей.

– Дознавателей не отправляют в тюрьму, – настаивал он. – Черт, Дук Дан, наверное, допрашивал половину заключенных в Тюрьме 33, как раз там, где этот паразит услышал его имя. Скажи нам, – обратился он к Командиру Га, – где ты слышал это имя? Скажи нам, откуда ты знаешь про бельмо у него на глазу? Признайся, что ты врешь. Почему ты не расскажешь нам правду?

Сотрудник отдела «Пуб Ёк» с ботинком в руке встал. Под его аккуратным седым «ежиком» проглядывали неровные шрамы.

– Достаточно историй, – сказал он, с отвращением бросив на нас взгляд, не оставлявший никаких сомнений в его отношении к нашим методам. Затем он повернулся к Га.

– Хватит сказок, – произнес он. – Расскажи нам, что ты сделал с телом актрисы, или твои ногти покроются кровью Инчхона.

Увидев выражение лица Командира Га, старики схватили его и, плеснув в лицо дымящимся чаем пуэр, потащили с собой, а мы помчались к себе писать заявления начальству в надежде заполучить Га обратно.

Лишь после полуночи Подразделение 42 приняло наши заявления о чрезвычайном происшествии. С полученными разрешениями в руках, имевшими силу приказа, мы спустились в крыло, где находились пыточные (мы редко бывали там), чтобы спасти Командира Га. Поручив стажерам проверить горячие боксы, несмотря на выключенные красные лампы, мы стали осматривать камеры сенсорной депривации и отсеки для передышки, где субъекты могли получить первую помощь и перевести дух. Мы открыли люк в полу и спустились по лестнице в яму. Там внизу оказалось много потерянных душ, но всем им было далеко до Командира Га, однако мы проверили браслеты на их щиколотках и приподняли им головы, светя фонарем в их медленно расширявшиеся глаза. Наконец, в смятении мы заглянули в помещение, которое старики называли «мастерской». Там было темно. В проеме распахнутой двери блеснуло медленно поворачивающееся приспособление, подвешенное к потолку желтым пневматическим шлангом. Когда мы включили рубильник, заработала система рециркуляции воздуха, и ряды лампочек дневного света, вспыхнув, возродились к жизни. В комнате – стерильной, без единого пятнышка – были только хром, мрамор и белые облака нашего дыхания.

А Командира Га мы обнаружили в его собственной комнате. Пока мы его разыскивали, кто-то заменил ему кровать и подложил под голову подушки. Кто-то надел на него ночную рубаху. Он насмешливо уставился на дальнюю стену. Мы пощупали у него пульс, измерили давление и температуру, осмотрели его на предмет повреждений, хотя и так ясно было, что с ним произошло. На лбу и черепе у него остались вдавленные следы от болтов «Нимба», устройства, которое не давало субъекту повредить шею во время подачи электричества к черепу.

Налив воды в бумажный стаканчик, попробовали напоить его – вода просто вылилась тонкой струйкой у него изо рта.

– Командир Га, – позвали мы, – вы в порядке?

Он поднял глаза, как будто только что заметил нас, хотя минуту назад мы щупали его пульс, ставили ему градусник и измеряли давление.

– Это моя кровать? – спросил он нас, взглядом блуждая по комнате и останавливая его на стоящем рядом столике. – Там мои персики?

– Вы рассказали им, – спросили мы, – что случилось с актрисой?

С едва уловимой улыбкой он посмотрел на каждого из нас по очереди, будто искал человека, который сможет перевести этот вопрос на понятный ему язык.

Сокрушенно покачав головами, мы уселись на край кровати Командира Га покурить. Люди из отдела «Пуб Ёк» добились от него, чего хотели, и теперь для разумного человека не будет ни биографии, ни отношений, ни победы. Руководителя нашего отдела я про себя называл Леонардо, потому что своим детским лицом он напоминал мне актера из фильма «Титаник». В бумагах я как-то видел его настоящее имя, но предпочитал никак его не называть. Леонардо поставил пепельницу Командиру Га на живот и сказал:

– Бьюсь об заклад, они расстреляют его у Центральной библиотеки Пхеньяна.

– Нет, – возразил я. – Это слишком официально. Его, наверное, расстреляют на рынке под мостом Янгакдо, и тогда эта история обрастет слухами.

– Но если выяснится, что он совершил с ней немыслимое, тогда он просто исчезнет. И останется от него только мизинец, – произнес Леонардо.

– Если бы он был настоящим Командиром Га, – заметил Чу Чак, – знаменитостью, янбаном, – они бы ради такого случая футбольный стадион набили до отказа.

Командир Га лежал между нами, сонный, как дитя, заболевшее краснухой.

Кью-Ки курила, как певица, придерживая сигарету самыми кончиками пальцев. Судя по ее отсутствующему взгляду, я предположил, что она опасливо размышляет о том немыслимом. Однако она спросила:

– Интересно, что означал вопрос, который он нам задал?

Чу Чак посмотрел на татуировку Га, которая призрачно проступала через его ночную рубаху.

– Наверное, он ее любил, – вздохнул он. – Такую татуировку сделаешь, только если любишь.

Мы не были сыщиками, расследующими преступления, или кем-то вроде этого, но находились в игре достаточно долго, чтобы иметь представление о том, какой хаос может возникнуть из фонтана любви.

– Ходят слухи, что прежде чем убить Сан Мун, он раздел ее донага. Это что, любовь? – спросил я.

Когда Леонардо бросил взгляд на нашего субъекта, стали видны его длинные ресницы.

– Я просто хотел узнать его настоящее имя, – сказал он.

Потушив сигарету, я поднялся.

– Думаю, самое время поздравить лучших из нас и отыскать могилу нашей национальной актрисы.

Комната отдыха отдела «Пуб Ёк» находилась двумя этажами ниже. Я постучал в дверь, за ней стояла редкая тишина. Казалось, эти парни занимались лишь игрой в настольный теннис, караоке и метанием ножей. Наконец, дверь открыл Серж.

– Похоже, ты сделал его, – заметил я. – «Нимб» никогда не лжет.

За Сержем сидели двое его подчиненных, которые таращились на свои руки.

– Ладно, давай, позлорадствуй, – вздохнул я. – Мне просто любопытно узнать историю парня. Просто узнать, как его зовут.

– Он не сказал нам, – ответил Серж.

Серж выглядел неважно. Я понял, что на него, должно быть, сильно наседали из-за этого высокопоставленного субъекта. Он как-то поблек, хотя не скажешь, что ему за семьдесят. Похоже, он совсем не спал.

– Не беспокойся, – сказал я ему, – мы соберем все детали и составим картину преступления. Разыщем актрису и узнаем все об этом парне.

– Он не раскололся, – произнес Серж. – Мы от него так ничего и не добились.

Я с недоверием посмотрел на него.

– Мы надели на него «Нимб», – продолжал Серж, – но он удалился туда, откуда мы не смогли его достать.

Я кивнул, начиная понимать, что произошло, и глубоко вздохнул.

– Ты ведь понимаешь, что Га теперь наш? – спросил я. – Ты свою попытку сделал.

– Не думаю, что он теперь вообще чей-то, – возразил Серж.

– Та чушь, которую он лепил про Дук Дана, – заметил я, – обычные враки субъекта, желающего спасти свою шкуру. Сейчас Дук Дан строит замки из песка в Вонсане.

– Он не призна`ется, – твердил Серж. – Неважно, сколько электричества мы запустим в мозги этого придурка, он не призна`ется. И почему Дук Дан не пишет? Черкнул бы несколько слов своим старым товарищам из «Пуб Ёк», – впервые взглянул на меня Серж.