Чарли Чаплин - Питер Акройд

Весной 1952 года, после завершения основных съемок «Огней рампы» Чаплин занялся своими финансами. Он спрятал бóльшую часть документов в банковский сейф, ключ от которого отдал жене. Акции компании United Artists тоже были переписаны на Уну. Она получила доступ к банковским счетам мужа и доверенность на право распоряжаться ими. Чаплин снова обратился за разрешением на повторный въезд в США, и вскоре виза была получена. Кроме того, он уладил все разногласия с налоговой службой.

Чарли твердо решил ехать в Лондон – там должна была состояться мировая премьера «Огней рампы». Он больше не мог рассчитывать на доброжелательный прием своих картин в Соединенных Штатах. И действительно, на предварительном просмотре в Нью-Йорке, устроенном для прессы, Чаплин почувствовал не только безразличие, но и враждебность аудитории. Друзьям и коллегам Чарли говорил, что просто собирается на каникулы с женой и детьми, но тот факт, что он привел в порядок свои финансовые дела, свидетельствует: каникулы могли стать бессрочными. А может быть, он предчувствовал, что в США его больше не пустят?

17 сентября Чаплин вместе с семьей отправился в Англию на борту лайнера Queen Elizabeth. После всего двух дней плавания ему сообщили, что разрешение на повторный въезд в США аннулировано. Он не мог вернуться, не ответив на вопросы относительно своей моральной распущенности и, главное, политических симпатий. Генеральный прокурор США сказал журналистам, что, по его мнению, Чаплин сомнительная личность, и обвинил его в том, что тот делает заявления, указывающие на неприязнь и насмешки в отношении их великой страны.

Сначала Ч. Ч. возмутился. Он высказал намерение вернуться и опровергнуть все выдвигавшиеся против него обвинения. Чаплин вполне мог оправдаться. Федеральное бюро расследований несколько лет следило за всеми его выступлениями и действиями, но не обнаружило никаких доказательств неблагонадежности. Сплетни и слухи не в счет. Однако он очень боялся, что американские власти наложат арест на его финансовые активы и конфискуют имущество. Это был его самый большой страх – лишиться богатства. Чарли всю жизнь преследовал ужас возвращения к бедности, которую он познал ребенком. Вполне вероятно, что Чаплин сильно волновался, пребывал буквально на грани паники.

В Лондоне его встретила огромная толпа, хотя многие считали, что прием был не таким восторженным, как в предыдущие годы. Чарли собирался показать молодой жене и детям весь Лондон и в первую очередь те районы, в которых он вырос. Ему хотелось привести их к источнику своего вдохновения. Из номера в отеле Savoy был виден недавно построенный мост Ватерлоо, соединяющий Вестминстер и Ламбет, но для Чаплина значение имело только то, что эта дорога вела к его детству. Они бродили по улицам Кеннингтона и Ламбета, но очарование этих районов было по большей части утрачено из-за разрушений в результате бомбардировок и нового строительства. Как бы то ни было, Чаплин вернулся. Он по-прежнему лондонец, кокни.

Однажды утром они с Клер Блум, тоже приехавшей на премьеру, решили прогуляться по рынку Ковент-гарден, и весть о присутствии Чарли распространилась мгновенно. Впрочем, торговцы овощами и фруктами не окружили Чаплина, а просто стояли за своими прилавками и приветствовали. Он был польщен и тронут, что его по-прежнему считают здесь своим.

Конечно, Чаплин принадлежал к миру театра, и за дни, проведенные в Лондоне, встретился с разными знаменитостями из Уэст-Энда. Они с Уной слетали в Париж на премьеру «Огней рампы», и во время этого путешествия посетили студию Пикассо. Два великих художника говорили на разных языках, поэтому Пабло просто показал Чарли картины, над которыми тогда работал. Чаплин, в свою очередь, исполнил для него знаменитый «танец булочек» из «Золотой лихорадки». Впоследствии Пикассо писал о Чаплине так: «Его тело стало другим. Время оставило на нем печать и превратило в другого человека. Теперь он заблудшая душа – просто еще один актер в поисках индивидуальности и больше не способный никого рассмешить». Такая реакция стала обычной – Чаплин уже ничем не напоминал Бродягу. Это был очень невысокий джентльмен с седыми волосами, обязанный улыбаться и сохранять бодрый вид.

Вполне допустимо предположить, что и мысли Чарли стали другими. Его младший сын, Майкл Чаплин, вспоминает: «В Лондоне я видел, как мой отец сидит, одинокий, в большом кресле, и смотрит прямо перед собой, словно чем-то озабочен и нуждается в помощи».

17 ноября Уна полетела в Нью-Йорк, а затем в Голливуд. Она поехала спасать деньги мужа. Через два дня ей удалось получить доступ к банковскому сейфу и забрать хранившиеся там документы и ценности. Кроме того, миссис Чаплин перевела 4 миллиона долларов на зарубежные счета. После этого она распорядилась отправить мебель в Европу и заперла дом.

В ее отсутствие у Чарли случилось нечто вроде нервного срыва. Он боялся, что самолет разобьется или Уну задержат американские власти. Чаплин не мог представить себе жизнь без нее. Возможно, он также очень боялся, что ее путешествие окончится неудачей и все его деньги будут безвозвратно потеряны.

Уна узнала, что агенты ФБР допрашивали их прислугу, пытаясь добыть доказательства «моральной распущенности» хозяина. Такому же допросу подверглись друзья, адвокаты и даже вторая жена Чаплина Лита Грей, но безрезультатно. Тем не менее всем сразу стало ясно, что в Калифорнию Чаплин не вернется.

20. Тени

Чаплин с женой решили поселиться в Швейцарии. Он утверждал, что не очень любит горы, но у Швейцарии имелись определенные преимущества. В частности, очень низкие налоги. Любовь к Лондону была не настолько сильной, чтобы удержать там Чаплина. Между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами действовало соглашение об экстрадиции, которое могло быть применено против него.

В начале 1953 года семья поселилась в поместье Мануар-де-Бан в коммуне в Корсье-сюр-Веве на левом берегу Женевского озера. В трехэтажном доме было 15 комнат, а само поместье с парком и фруктовым садом занимало 15 гектаров. Но главным здесь было уединение. Чаплин объявил: «Мне нужно шесть месяцев тишины и покоя в этом доме. Мы не будем посещать многолюдные вечеринки и пышные приемы, предпочитая общество друг друга». Два или три месяца спустя он объяснял свое решение покинуть Америку так: «После окончания войны я был объектом злобной пропаганды со стороны влиятельных реакционных групп». В письмах из Швейцарии Чарли ясно дает понять, что теперь презирает и ненавидит страну, в которой прожил столько лет. Чаплин скажет, что скучает только по одной американской вещи – шоколадному батончику Hershey.

В поместье все было устроено с обычной для Чарли рациональностью. Роскошный и вычурный интерьер дома местные жители называли «барокко Беверли-Хиллс». К большой гостиной на первом этаже примыкала терраса, с которой открывался вид на озеро и горы позади него. Другую половину занимали библиотека и малая гостиная. На втором этаже располагались две спальни хозяев и две гостевые комнаты. В подвале хранились фильмы Чаплина и документы. Пятеро детей, в том числе Юджин, родившийся летом 1953 года, устроились на третьем этаже – вместе с двумя нянями, Кей Кей и Пинни. В последующие годы родились еще трое детей – семья стала большая, почти викторианская. Чаплину пришлось нанять 12 человек прислуги, чтобы вести хозяйство, а за парком и садом ухаживали три садовника. Позже на территории поместья появились бассейн и теннисный корт.

Дети ходили в местную школу в Веве, где уроки проводились на французском, и вскоре уже говорили на этом языке не хуже, чем на английском. Чаплин был убежден, что дисциплина во французских школах гораздо лучше, чем в американских. Преподавали детям в основном католические священники и монахини. Когда Джеральдина обсуждала с отцом вопрос адских мук, он сказал: «Я так счастлив, что ты веришь в Бога! Я отдал бы все, чтобы поверить самому. Это делает жизнь легче, но я не могу. Я бы хотел поверить, но не могу».

Чаплин одобрял строгую дисциплину для детей. Он полагал, что они должны готовиться к жизни, преодолевая трудности. Чарли говорил детям, что единственная защита – это образование. Им запрещалось шуметь на первом этаже, где мог работать отец. Если Чаплин слышал, как сыновья и дочери с топотом спускаются по лестнице, он мог впасть в ярость. Особенно не любил он, когда кто-нибудь открывал дверь не постучав. Его потребность в уединении была столь велика, что он начинал громко бранить непрошеного гостя.

Вскоре в семье установился удобный для всех распорядок – ужинали без четверти семь, спать ложились в девять. Дети обедали с родителями и некоторое время сидели с ними за ужином. Чаплин писал другу: «Мы очень комфортно и счастливо живем в Швейцарии» и добавлял, что здешние официальные лица – чудесные люди, невозмутимые, надежные и относятся к ним очень доброжелательно. О своей жене он писал так: «К счастью для меня, Уна не склонна к общественной деятельности и, как ты знаешь, немного затворница… поэтому все устроилось очень хорошо». По всей видимости, она действительно была довольна своей ролью хозяйки поместья, хотя появились слухи, что Уна иногда позволяет себе лишнюю рюмку.