Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства - Елена Коровина

Мать закивала. Но дядя снова встрял: «А потом куда деньги? Нам же ими пользоваться надо!»

Старуха насмешливо поцокала языком: «Тебе бы только пользоваться!.. Мальчишка их зарабатывать должен, а ты — пользоваться?.. Не так быстро, милок! Послушайся меня, донна Россини, спрячь заговоренные купюры в надежное место, но как только семье понадобятся деньги, вынь одну и отдай на хозяйство. А сама про себя денежке скажи: «Веди братьев ко мне!» И потом каждый раз, как будешь купюру отдавать, говори то же. Но вот последнюю денежку никому и никогда не отдавай. Это будет тот маяк, по которому деньги в твою семью идти станут.

И ведь правда помогло — деньги появились. Джоаккино стали платить за концерты все больше. Но и то правда, что на провинциальные будни нужно денег совсем не столько, сколько на сегодняшнюю столичную жизнь для известного композитора Джоаккино Россини. К тому же, как и раньше, он регулярно отсылает кругленькую сумму ненасытным родственникам. Да вот только что отошлешь с нынешних заработков, когда чуть не каждая новая опера Россини проваливается?! Приходится из разных городов Италии слать матери скорбные письма. Та даже возмутилась как-то: «Прекрати писать о своих фиаско!» Джоаккино горько усмехнулся — как же писать без слов? Но выход нашел — стал рисовать. По-итальянски бутыль — «фиаско», вот Россини и начал изображать: бутыль поменьше, значит, фиаско не столь громкое, а если в рисунок влезает только горлышко от бутылки — фиаско огромное. Вот и лучшая опера Россини «Севильский цирюльник» провалилась вчера с треском…

Джоаккино стиснул голову еще сильнее. Надо заснуть, но как?! Перед глазами стоят сцены сегодняшнего ужасного провала. Этот день, 20 февраля 1816 года, стал просто роковым. Такое ощущение, что на премьеру «Севильского цирюльника» в римском театре «Арджентина» явились темные силы. Впрочем, все началось задолго до премьеры. Ведущий бас театра, Дзенобио Витарелли, уже давно славился как джетатторе — человек с дурным глазом. Россини умолял театральное начальство не давать ему роль Бази-лио, но тщетно. Однако едва Витарелли начал репетировать, как умер герцог Сфорца-Чезарини, хозяин и директор театра. Теперь все певцы истово крестились, выходя на сцену. Но что делать — закон театра жесток: премьера должна состояться в срок. И вот вчерашним вечером, состроив «козу» из пальцев (вся Италия знает, что это самое действенное заклятие против дурного глаза!), Россини еще перед поднятием занавеса умолял Витарелли не глазеть ни по сторонам, ни в зал — не дай бог, сглазит коллег-певцов или публику. Но проклятый Дзенобио сглазил всех! Сначала он сам ухитрился, споткнувшись, грохнуться на пол — да так сильно, что поранил лицо в кровь. Потом на сцене неведомо откуда появился огромный черный кот (чистый сатана!) и как безумный начал прыгать на певцов, приведя их в ужас. А затем и публика под влиянием дурного глаза Витарелли замяукала похлеще черного чудовища. Словом, пришлось Россини после спектакля в письме к матери нарисовать только пробку. Фиаско такого громадного размера просто не влезало в конверт.

Но что теперь делать?! После такого провала дирекция вообще не заплатит композитору ни гроша. А ведь совсем недавно дядя прислал слезное письмо. Он неудачно вложил деньги, теперь, пишет, хоть на паперть иди… Деньги — всегда одни деньги! Но откуда же Джоаккино возьмет их?!

Россини упал на кровать. Вот так же у него трещала голова, когда мать в детстве позвала старуху-ворожею, и та сказала… Россини вскочил. Что она сказала?..

Надо положить по купюре в каждый угол, под каждое окно и дверь. И еще одну купюру ко входной двери — прямо под порог. Хорошо, что Россини живет в гостинице, у него всего-то две комнаты, так что денег хватит!

Вечером состоялся второй спектакль «Севильского цирюльника». Расстроенный композитор на новое позорище не пошел. Сколько можно?! Тем более кассир с утра сказал ему, что очередь за билетами выстроилась в три кольца — все желали насладиться грандиозным провалом. После спектакля Россини с ужасом увидел из окна своей гостиницы огромную толпу, шагавшую через площадь с оглушительным свистом и зажженными факелами.

«Они идут меня убивать!» — решил бедняга и кинулся спасаться на задний двор.

Но громкий голос певца Мануэля Гарсия, исполнителя партии Альмавивы, перекрыл площадь: «Блистательный Россини, улицы Рима приветствуют тебя за твою великую музыку!»

Композитор бочком выбрался на крыльцо гостиницы и, все еще боязливо вздрагивая, смотрел, как толпа приветствует его. А на другой день директор вызвал Россини в кабинет: «Такой успех, маэстро. Билеты проданы вперед на все представления до конца сезона. Я заплачу вам вдвое. Но только следующую оперу вы принесете тоже в наш театр».

Композитор вернулся в гостиницу, открыл дверь и вдруг споткнулся на пороге. Из-под коврика показался краешек купюры. Россини заботливо запихнул его под коврик. Пусть работает!

Денежный секрет Нижегородской ярмарки

Легендарная Нижегородская торговая ярмарка официально была учреждена еще в 1641 году, когда ее открыли у стен Макарьевского монастыря, что находился на 90 км от Нижнего Новгорода. Потому еще она и называлась Макарьевской. На самом-то деле на Волге с незапамятных времен торговали купцы, привозя товары с Запада и Востока. В 1817 году ярмарку перенесли в сам Нижний Новгород — так купцам было сподручнее.

Словом, на всю страну гремела ярмарка, миллионные состояния там сколачивались, но и миллионные убытки случались. И легенды, коими она обросла, бесчисленны были. Вот одна из них.

Жил в семидесятых годах XIX века в Костроме на Волге купец Хренов, торговавший скобяными изделиями. Больших денег не нажил, но за двадцать лет торговли амбиций не потерял. Была у купца мечта — купить собственный пароходик, да возможностей не было. Уж и деньги он собирал не раз, да то родители заболеют, то на ученье двоих сыновей потратиться придется. Словом, никак пароходик к нему не плыл. Но и из головы не шел — мечта все-таки…

И вот как-то повез купец свой скобяной товар на ярмарку в Нижний Новгород. «Уж там-то я заработаю на пароходик!» — понадеялся. Но зря! Кроме него, нашлось множество купцов, скобяным товаром торгующих. Так что упала цена на все изделия — и на скобы, и на замки, и на задвижки, и на крючки. А уж про купца из Костромы и вовсе обидный слух пошел: «Конечно, мол, — купец, но купец-то — хренов!»

Словом, ярмарка заканчивалась. Торговые люди уж «по порядку» все сделки спрыснули и по рукам ударили. А всякий знает: слово русского купца надежней любого бумажного договора. В последний день торговые ряды от покупателей закрыли, и каждый продавец перед своим навесом стол с угощениями выставил, чтоб любой из купцов-товарищей зайти смог. Накрыл и Хренов стол льняной скатеркой, да только что на него выставишь — барышей-то нет…

И тут вдруг из-за угла краснокирпичного здания ярмарочной управы послышался шум-гам, развеселое пение. Нарумяненные разряженные девицы легкого поведения, те, что обычно дожидались клиентов, не отходя от своей знаменитой «Ямы», хлынули прямо в почтенную толпу. Бесстыдно хватали купцов за руки, подмигивали приказчикам.

Хренов остолбенел: что творится — не почтенный Нижний Новгород, а Содом и Гоморра! А тут еще из-за угла выбежал, припадая на костыль, седобородый горбун — в дупель пьяный. Взмахнул, дирижируя, своим костылем, и ватага девиц выстроилась в ряд. В руках у них откуда-то появились сковородки с поварешками, и бешеный звон зазвучал над ярмаркой. Горбун захохотал, потрясая костылем, и вся его шумная ватага понеслась по ярмарочным закоулкам.

К Хренову подбежал его приятель купец Саповалов: «Отойдем от греха! Ты-то из Костромы, наших укладов не знаешь. А мы тут научены. Наш местный купчина Рукавишников в разгул пошел. Ишь, собрал нижегородских гулящих девок, у нас их русалками кличут, да и начал свои развлечения».

«Неужто усмирить нельзя?» — подивился костромской купец. «По молодости лупили его — вишь, спину перебили. А теперь кто свяжется с ним — с миллионщиком-то? Теперь он — всему закон. И как только миллионы свои заработал, никто не поймет. Раньше был гол как сокол. Но потом один пароход купил, за ним второй, и вот у него уже флотилия. Как загуляет в трактире, начнет похваляться: коплю, мужики, на новый пароход. И глядь — действительно, покупает!»

«Как же ему удается?» — ахнул Хренов. «Не знаю! Только уйдем от греха подальше. Я с утра прослышал, что наши купцы с московскими в сговор вошли: бить будут Рукавишникова за его разгулы. И верно — через его выверты о нашей ярмарке дурная слава пойдет. Кто ж тогда к нам приедет?»

И точно — едва приятели в сторону отошли, пронеслись мимо них девки визжащие. За ними — купцы с нагайками. А тут из-за угла и сам хулиган горбун вынырнул. Костылями машет, кричит: «Спрячьте, ради бога, православные!»