Живу, пока люблю - Татьяна Львовна Успенская-Ошанина

наркотиков быстро становятся стариками и мало живут.

Люис закинул голову и захохотал:

— Это как посмотреть на это. Тусклая жизнь в размере обычном — пятьдесят — шестьдесят лет. Или… — страна приключений, в которой каждая секунда — за сто лет?! Нет, Варья, я предпочитаю получить полный кайф, а не прозябание. Я не жертва наркотиков, я сам сделал свой выбор.

— Откуда ты такой умный? Ты так рассуждаешь!

— А у меня дед был философом. Одно время я рос у него. Но потом мать-дура отняла меня у него и не стала пускать к нему.

— А сейчас, когда ты взрослый, почему не можешь жить с ним?

— Умер мой дед. Может, от разлуки со мной, а может, и ещё какая причина. Как стал соображать, я стал искать его.

Они уже давно вернулись в машину. Люис сидел боком как птица, поджав ногу.

— Ну, что, Варья, решай, со мной в мир приключений или в тусклую жизнь? Варвара мёрзла, несмотря на тёплый день, хотела вылезти из машины и бежать прочь, но взгляд Люиса держал её в прицеле, в орбите острых ощущений.

«Помоги, папка!» — услышала она свой голос, удивилась, почему тут оказался её отец.

— Ну, что ты молчишь? Что смотришь, как жертва? Я отпускаю тебя, иди. Подумаешь, влюбился! Может, ещё когда влюблюсь. Девчонок много. Правда, в тебе есть что-то… Американки не такие. Не могу объяснить. В тебе что-то… Пожертвуешь собой и не моргнёшь, так?

«Моргну», — сказала Варвара.

— Не молчи, пожалуйста. Да? Нет? Очень просто.

«Врёшь, что просто. Очень даже не просто. Я не хочу жертвовать».

— Ты добрая, всё отдашь, что у тебя есть.

«Папка, помоги!»

Рыжая копна волос, рыжая борода, руки, обхватывающие её всю.

«Возьми меня на руки, покачай!» — просит Варвара.

Ощущение детства — она на его руках, обхватила за шею, и никто не обидит её. Папка — её защита.

«Сейчас совершись чудо: появись, папка, здесь! Не бросай меня здесь одну! Скажи, папка, что делать?»

«Беги! — слышит она его голос. — Беги шибко!» — И говорит:

— Поехали, что ли?

Назло папке, которого никогда нет рядом. Назло его «беги». Куда бежать? К голодному дому, к крикам матери? Она выбирает. Пусть гремит музыка, и пусть возгорится её жизнь яркими красками. И пусть она, Варька, сгорит!

— Таблетки достал тебе. Чтобы не забеременела. На-ка.

4

В этот день он высадил пассажира недалеко от своего дома и вдруг почувствовал, что больше не хочет. Кровать — близко. Растянуться на ней, вытянуть ноги, расправить спину — и спать!

Он любил перед сном взглянуть на спящую Варвару. И, войдя в дом, прежде всего пошёл в её комнату.

Варвары дома не было.

Посмотрел на часы, на вздыбленную, не убранную постель, снова на часы. Может, она у Вадьки?

Вадька спал, как всегда, подтянув к груди колени, словно ребёнок.

— Где Варвара? — спросил он Веру.

Вера подняла от книги потусторонние глаза.

— А сколько сейчас времени?

— Сейчас три часа ночи.

— Как три часа ночи?! Где же Варя? Это всё ты! Ты не следишь за ней! Почему её нет дома?

Она вскочила и принялась кричать и размахивать у него под носом кулачками. Маленькая, плавающая в дыму, она — злой дух из сказки.

Он снова пошёл в Варварину комнату и стал искать телефонную книжку. Зелёную, с золотым тиснением, компактную книжку подарил он Варваре, как только она пошла в школу. «Заведи себе подруг и звони им», — сказал он ей тогда.

Вера шла следом и кричала.

— Вадьке завтра в школу, разбудишь, — сказал Евгений, продолжая искать. Книжки не было.

Заявить в полицию? Нужно или не нужно при этом платить?

— Когда ты видела её в последний раз? — спросил он.

Вера перестала кричать и задумалась:

— Не помню.

Попала под машину? Убили?

Чёртово такси! Быть придатком его, не видеть детей. Ради этого ехал в Америку?

Что делать?

Не спеши. Думай.

Вера стала трясти его за плечо:

— Заснул? Делай что-нибудь! Ты — плохой отец, не можешь уследить за дочерью. Иди ищи!

— Куда?

— Какое моё дело? Ты мне купил сигареты?

Евгений достаёт из кармана пачку, кладёт на стол. Вера тут же хватает её, раскрывает, закуривает.

Он идёт из дома прочь.

Куда кинуться?

Городок, в котором они живут, — большой. И Варвариных друзей он в глаза не видел, они не появляются по субботам. Правда, он замечал, последнее время Варвара — странная. Глаза блестят, говорит возбуждённо, как Вера, и кулачками размахивает, как Вера. И смеётся ненормальным смехом. Под глазами чернота. И уже не раз пропадали деньги из его карманов. Он думал, что терял их. Думал, совсем стал рассеянный. Не терял?!

Запоздалые картинки. Почему вовремя не спохватился?

То же ощущение сейчас, какое было десятилетия назад. Тогда он, весь перевязанный, горящий ожогами, непонятно откуда взявшимися, едва сполз с кровати и чуть не ползком отправился искать Елену. Нашёл почему-то в морге, подхватил онемевшими и неуклюжими руками. «Мы сейчас найдём дорогу, потерпи, сейчас найдём!» — бормотал он и прижимал её к себе, голую, негнущуюся. Ему казалось, они с ней всё ещё плывут в снежной круговерти. Когда Елену отняли у него, а его потащили в палату, жизнь стала вытекать из него — сначала острой болью, потом кровью и воздухом. Наступил момент: он перестал ощущать себя и жизнь.

И сейчас, в летней, душной ночи, он стоял без дыхания, без пульса, без крови. Похоже, у него отняли и Варьку.

Он ещё не знал этого, но чувствовал, что отняли, что Варвара, девочка, присланная ему Еленой для утешения, никогда больше не обхватит его доверчиво за шею.

Может быть, он и шёл куда-то, а может быть, и ехал, он не помнит, помнит только ворвавшиеся в него смех и крики — словно плотину прорвало, его затапливают нездоровые гомон и хохот.

Варвара и ещё три девчонки и три парня — как-то в одном клубке. Они в диком беспорядочном танце: друг к другу, друг от друга. Движутся, снова сматываются в клубок. Варвара падает, встаёт, виснет на длинном носатом парне, теперь они оба падают, оба встают.

Сделать движение к Варваре — вырвать из клубка и на руки, как маленькую, чтобы обхватила за шею руками, чтобы ощутить Варвару — Елену. Господи, помоги!

Точно то же ощущение — невозможность управлять руками и ногами. Он едва движется к кричащим, хохочущим людям, поглотившим его Варвару. И подходит. Пляшут перед ним лица — маски, с оскалами и прищуром.

— Ты что делаешь