Территория Холода - Наталия Ивановна Московских

– Это ведь не так, и ты это знаешь, – тянет он. – В первый день ты тоже считал это место жутким. А теперь оно тебя убаюкало, усыпило и твои страхи, и твою память. Я не успел тебя предупредить…

Слова Пуделя – особенно про память – умудряются меня задеть. Я выпрямляюсь и с вызовом смотрю на этого сумасшедшего.

– Слушай, ты прав. В первый день я еще не пообвык тут, и меня все бесило. Но сейчас я подружился с соседями, и… не только. В общем, мне здесь даже понравилось, потому что многое зависит от компании. Тебе, видимо, с друзьями меньше повезло, но это ж не приговор, в конце концов! Все можно исправить.

Пудель серьезнеет.

– Ничего нельзя исправить, пока мы тут, – понуро замечает он. – И все мы не друзья, как ты не поймешь? Не можем ими быть. Нам всем нужно бежать из этого места, но на это решаются только те, кто это понимает.

Ядовито скалюсь и складываю руки на груди.

– Серьезно? А ты у нас, стало быть, просветленный? И все понял? И где же мы все окажемся, когда достигнем такого просветления?

Пудель качает головой.

– Мы все окажемся там, где и должны быть.

– И где должен быть ты?

– Не знаю, – вздыхает он. – Пойму, когда окажусь.

У меня голова начинает идти кругом, и я потираю виски.

– Это ты понял, когда Майору не удалось тебя задушить? Да ты послушай самого себя, хоть попытайся! Зачем, по-твоему, Майор стал бы это делать? Мотив у него какой?

Вид Пуделя вдруг делается снисходительно блаженным, и я холодею от страха при столь резкой трансформации.

– Как раз, чтобы показать мне выход. Он сказал, что отпустит меня, если мне действительно полегчало. На самом деле он хотел, чтобы я понял его намеки и, если мне так невмоготу здесь, то ушел по-человечески.

Я строю нарочито скептичную гримасу. Трудно представить, чтобы великий узурпатор Казармы такое сказал, но в картину мира Пуделя это, видимо, вполне вписывается.

– Майор явно поторопился тебя из лазарета выпускать! Как, скажи на милость, ты решил сваливать на этот раз?

– По-человечески, – улыбается Пудель. – По дороге.

– По какой? По грунтовой, что ли? – нервно усмехаюсь я.

– Она здесь всего одна, – кивает Пудель.

– А дальше-то куда? Куда здесь уходить, здесь же не живет никто, болото кругом и пустошь! Сколько ты по ней идти собрался? Сорок лет?

Пудель остается серьезным и решительным, а меня почему-то дико злит, что среди нас двоих идиотом он считает меня. Потому что я, видите ли, не достиг просветления.

– Не знаю. Но я ухожу прямо сейчас. Если хочешь, ты можешь пойти со мной и вырваться из этого жуткого места. Майор дал понять – отсюда только одна дорога, и я ее найду.

Меня начинает подташнивать от этого бреда, и даже шелестящий ветер в ветвях деревьев кажется мне похожим на мистический шепоток.

Все, хватит. Так и мне до сумасшествия недалеко. Пора заканчивать этот цирк.

– Слушай, не думал, что скажу это кому-нибудь, но вернись в Казарму, а? Тебе бы еще в лазарете полежать, а то ты бы слышал, какую чушь несешь!

Пудель вздыхает.

– Значит, ты решил здесь гнить?

Внутри меня что-то вспыхивает, и я сжимаю кулак, готовясь ему врезать, но вовремя заставляю себя остановиться. Нельзя поддаваться на провокации этого психа. Похоже, зря я не верил Майору и Сверчку насчет него. Он реально сумасшедший.

– Ага. Лучшее осознанное решение в моей жизни, – цежу я.

– Но ведь это не жизнь, – жалобно тянет Пудель.

– Для тебя, может, и нет. Двинутым, говорят, вообще жить тяжело.

– Если попробуешь задушить кого-то подушкой, у тебя ничего не получится, и ты поймешь, о чем я говорю, – назидательно сообщает мне Пудель.

Я не устаю удивляться: Майор, что, так растерял хватку? Как он мог выпустить такого ополоумевшего придурка из-под надзора? По нему же смирительная рубашка плачет!

От того, чтобы пулей броситься в Казарму и пожаловаться, меня останавливает только одно: опасность этого с виду неприметного парня.

Нет, он не буйный и даже не злобный, но его слова, произнесенные так буднично, пугают, если в них вдуматься. Вдруг он решит проверить свою теорию с удушением на практике, чтобы заручиться доказательствами? Он-то сон и явь уже не различает и не понимает, что может причинить кому-то вред. А вот объект его доказательства этот опыт явно не переживет – и это уже будет на самом деле.

Я бы понадеялся на бдительность Майора, но один раз он Пуделя уже выпустил. Может и второй раз допустить такую промашку.

Возможно, стоит махнуть рукой, и пусть Пудель валит на все четыре стороны? В конце концов, захочет есть, вернется? Как бродячий пес…

Как ты можешь так рассуждать? Ему же помощь нужна, – шепчет мне внутренний голос, готовя пики укора. Мне самому не нравится ход моих мыслей, но ставить под угрозу кого-то из школы из-за сбрендившего фанатика, который пока что готов мирно уйти, я не хочу.

Да, я буду винить себя, если с Пуделем что-то случится в дороге. Но его уход, по сути, вина Майора. А смерть кого-то из учеников от руки Пуделя, которого я здесь удержу, может лечь грузом уже на мои плечи.

Я злюсь. Злюсь на то, что мне приходится стоять перед таким выбором. Злюсь на то, что Майор в этом косвенно поучаствовал. Злюсь на Пуделя, который посвятил меня в свое безумие. Злюсь на себя за то, что у меня не хватает духу быть тем, кем меня прозвали. И злюсь на то, что хочу и пытаюсь им быть.

– Знаешь, что? Иди, куда хочешь, – говорю я. – Спасибо, конечно, что предложил мне эту безумную идею, но я воздержусь. Фокус с подушкой опробую чуть позже, когда окончательно свихнусь и буду готов «уходить по-человечески».

Пудель смотрит на меня с жалостью.

– Лучше раньше, чем позже, – вздыхает он.

– Удачной дороги! – желчно кричу я, уже возвращаясь в столовую. От запахов еды, правда, теперь воротит.

Возвращаюсь за стол к Старшей, плюхаюсь на скамью и зарываюсь лицом в собственные ладони. Старшая не спешит задавать вопросы – ждет, пока я расскажу сам.

– Не думал, что скажу такое, но Майор был прав насчет него, – бубню, не отнимая рук от лица.

– Расскажешь, чего он хотел?

Кратко пересказываю те куски бреда, которые запомнил. Старшая лениво ковыряет котлету вилкой, даже не пытаясь изобразить, что ей интересно.

– Если скучно, зачем спрашивала?

– Да не скучно мне, – говорит она. –