Сестры - Наталья Невская

А то небось всю жизнь мама за ним подтирала. Покажу, а дальше пусть сам. Мне одной халупы хватит.

Катя вспомнила пыльный стол со следами своих пальцев, и ей стало не по себе. Нехорошее предчувствие кольнуло.

— Тащи сюда стакан, — поторопила она любовника. — А то сегодня у меня явный перебор непрошеных мыслей.

— Давай до дна, — Эдик чокнулся с Катей. — За нас.

— За нас, — равнодушно подтвердила она.

— А теперь, — Эдик полез к ней под платье, — теперь можно?

— Все что хочешь, — жарко зашептала Катя. — Пока я не взмолюсь о пощаде…

Они занимались любовью больше трех часов. На диване, на полу, в ванной. От белых чулков остались одни воспоминания. В те немногие моменты, когда Катя могла думать, она с неясной обреченностью представляла, как ей будет не хватать этого пылкого мальчика с его необузданными и такими восхитительными ласками. Мысли об Артеме Катя загнала вглубь. Ей казалось, что она совершенно забыла о муже и помнит только, что она о нем не помнит.

Потом они долго полулежали на полу, на диванных подушках, допивали мартини и молчали. Катя потому, что не было сил говорить, да и не о чем, а Эдик потому, что готовился сказать нечто важное.

— Катя, — тихо начал он. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. — Катя беззаботно кивнула. — И я знаю, что ты ко мне относишься, как к игрушке. Мне кажется, ты временами вообще забываешь, что я тоже человек.

Катя напряглась, это было что-то новенькое — Эдик поднимал голос.

— Ты это о чем? — строго спросила она.

— Ты даже не хочешь замечать моих чувств, и я, как последний дурак, подыгрываю тебе. — Он помолчал. — Мы никогда ни о чем серьезном не говорим. Никогда не обсуждаем наше — наше! — будущее. Как будто его не существует. Живем только этими ворованными урывками.

Катя отстранилась, села, пристально посмотрела на Эдика. Он сразу осекся.

— Я не собираюсь портить вечер выяснением отношений, — резко сказала она.

— Никто и не выясняет отношения, — мягко возразил Эдик. — Нельзя выяснять то, чего нет.

Встал, налил себе чистого мартини и залпом выпил.

— Ты просто пьян, — объяснила Катя этот непонятный всплеск чувств. — Вот и чудится непонятно что.

— Пусть, — он горестно посмотрел на Катю. — Пусть.

Она встала:

— А сейчас я поеду. Поздно.

Прошла в ванную, быстро привела себя в порядок, с удовольствием посмотрелась в зеркало. Мысль, что из-за нее страдает еще один мужчина, не удивила и не расстроила ее. Так уж заведено в этом мире. Каждому свое.

Поцеловав Эдика на прощание, Катя, не обремененная переживаниями по его поводу, вышла на улицу. Почти сразу подвернулась машина, и она, договорившись с шофером, устроилась, как обычно, на заднем сиденье.

Ей было хорошо. Тело отдыхало, в голове, наконец, не билось ни одной мысли. Практически всю дорогу Катя просидела с закрытыми глазами и потому не могла видеть, как за ней от дома Эдика до ее подъезда неотступно следовали белые «жигули».

10

Кирилл собирался на встречу выпускников без особой охоты. До последней минуты втайне надеялся на какой-нибудь крайне важный звонок, на который можно было бы сослаться и без зазрения совести никуда не ходить. Тем не менее с самого утра назначенного дня убеждал себя, что не прав, что все проклятая леность, что наверняка там будет здорово, опять же интересно увидеть, кто кем стал, кто изменился, а кто нет. И вообще идти надо, говорил себе Кирилл, но кому надо и почему надо, ответить бы не смог.

Придя на факультет, сразу пожалел, что пришел. Стоял общий гвалт, бывшие сокурсники целовались, обнимались, хлопали друг друга по плечу. И такой фальшью несло от радостных восклицаний: как я рад тебя видеть! — что Кириллу становилось неловко. Он совсем было собрался домой.

Но тут появился Венгр, немного нетрезвый, немного небритый, и так обрадовался Кириллу, что у того просто язык не повернулся сказать, что уходит.

Поехали в Дом ученых. Народу собралось человек около пятидесяти, все одновременно галдели, смеялись немудреным шуткам. Отвечая на самый популярный вопрос вечера: ну а ты где? — почти все чуть-чуть привирали.

Мест за столиками оказалось намного меньше, чем людей. Тут же было решено, что девушки примостятся на коленях мужчин. Началась веселая суматоха — кто с кем, — в результате которой Кириллу досталась полная и несимпатичная Галя, в прошлом староста их курса.

Он все продолжал твердить себе: как здорово, что я приехал на это сборище. Но бестолковость вечера, студенческий задор, из которого Кирилл успел за эти пять лет вырасти, как из коротких штанишек, исподволь раздражали его. Поискал глазами Венгра, увидел, что он и двое ребят договариваются о чем-то с официантами, и вспомнил, что пока не отдал денег за юбилейный банкет. Раздраженно вспыхнула мысль: еще и платить за это сомнительное удовольствие.

Подошел радостный Венгр. Устроился на половине стула, разделив его с Калашниковым, и сразу включился в застольное пустословие. Общих тем, кроме совместной учебы, не было. Поэтому разговор сводился к тем пяти годам, которые когда-то объединяли всех этих разных людей. Вспоминали экзамены, зачеты, некоторых преподавателей, выезды на картошку, веселые сборища и забавные хохмы.

Столы постепенно запестрели. Официанты разносили еду, как по волшебству появлялись бутылки — и сразу опустошались. Пили в основном водку. Вскоре началось хождение от стола к столу с тостами за прекрасных дам и светлое будущее. Когда зазвучала музыка, за столиками стало просторнее — начались танцы.

Кирилл угрюмо ел котлету по-киевски и делал вид, что пьет. На самом деле в рюмке его была вода: он никогда не пил за рулем. Сейчас он отчаянно ругал себя за то, что поехал на собственной машине. Конечно, нужно было взять такси. А теперь из-за своей же тупости вынужден, как последний трезвый идиот, наблюдать вполне безобидную пьянку!.. Никогда не думал, что подвыпившая компания кажется трезвеннику до такой степени непривлекательной.

По сторонам старался не смотреть, в разговоры не вслушиваться. Поем немного и уйду. Никто не заметит. Димке все потом объясню, если мое бегство вдруг как-то обидит его.

— Чего не танцуешь, старый хрыч? — Венгр тяжело упал на стул рядом с Кириллом.

С его лба стекал пот, глаза словно кто заштриховал. Он размашистым движением поставил перед собой рюмку и попытался налить водки. Большая ее часть пролилась на стол. На Венгра зашумели, но он только отмахнулся.

— Ты что такой мрачный, Кирюха? — Венгр обнял приятеля за плечи.

Кирилл попробовал отодвинуться, но было некуда. К столу стекался народ — в музыке некстати образовалась брешь, —