Возвращение капитана Виноградова (сборник) - Никита Филатов

– Пошли на выход!

– Все?

– Кто хочет, может еще посидеть.

– Шутни-ик!

Дагутин шагнул вперед, потеснив замешкавшегося милиционера. За ним – Владимир Александрович. Последним – Лелик, демонстрируя выдержку и самообладание.

– По коридору прямо!

Поравнявшись с пластиковым окошком дежурной части, Дагутин вопросительно шевельнул массивным черепом:

– Ну? Опять сюда?

– Дальше! Направо по лестнице, второй этаж…

– В пыточную, как пить дать…

– Может, просто расстреляют?

– Разговоры! – одернул резвящихся подопечных конвоир. Одернул, но как-то формально, вполсилы…

Это был хороший знак. Не то что вчера!

А вчера – что? Не такие уж пьяные были. Возвращались же по домам, у метро Лелику бананов купить приспичило… Любимой девушке! Мирно выбрали восемь штук, два килограмма. Как – два? Дернуло-таки Виноградова возмутиться: ценника нет, весы на каком-то ящике стоят-качаются. Гиря – то ли самодельная, то ли вообще непонятно откуда… И накладные где? Разрешение на торговлю?

– Странный вы народ, бывшие обэхаэсэсники, – сказал потом Дагутин, – не любите, что ли, когда вас дурят? Смири гордыню, братишка, кончилось наше время…

Но это – потом, в КПЗ, а тогда и сам Борис грохотал во всю мощь тренированного баса: что за дела? торговую инспекцию сюда вызвать! И Лелик тоже – насчет прав потребителя понес, про то, что завтра же все депутаты… Ерунда, короче.

А девка-лоточница глазками своими телячьими поморгала, покивала-покивала молча, а потом – засеменила куда-то, за уголок.

И вернулась скоренько. На пару с сержантом…

Поначалу вроде объяснить пытались, доказать что-то. Потом – слово за слово… Мент еще двоих, тоже, видать, торговцами прикормленных, коллег своих из пикета высвистал. Осмелел, дубинкой размахивать начал! Зря, наверное.

Потому что – упал. Не совсем сам по себе, но…

Они ведь, наряд этот доблестный, пожалуй, еще попьянее, чем Виноградов с компанией, были: конец смены, вечерний оброк собран…

Короче – пришлось сдаваться. И следовать в отделение на предмет составления протокола. До утра, пока начальство не соизволит прийти разобраться со злостными нарушителями общественного порядка.

Судя по всему, начальство на службу явилось.

– Разрешите?

Из-за двери с соответствующей латунной табличкой глухо и сердито отреагировали. Слов разобрать было невозможно, но, ориентируясь на интонацию, милиционер налег на ручку:

– Заходь!

Первым делом Виноградов посмотрел на дежурный портрет над столом – он всегда так делал, оказываясь во властных кабинетах. Иногда помогало сориентироваться, между прочим… На этот раз понять что-либо оказалось сложно – не Ленин, не Дзержинский, даже не положенный в последнее время Борис Николаевич. Надо же – Горбачев! То ли хозяин был твердокаменным приверженцем «минерального секретаря», то ли просто – получил служебное помещение от предшественника, да так и не трогал в нем ничего, занятый более важными делами.

– Здрас-сте… – неопределенно прошипел Дагутин.

– Да уж! – прокашлял начальник отделения.

Они явно были знакомы.

– Присаживайтесь, – пальцы у майора были прокуренные, а нос ломаный, боксерский. – Угощайтесь.

Прямо на полировке стола, без всяких там скатертей и салфеток красовался распотрошенный кулек с бутербродами. Через надорванные края промасленной бумаги нежно розовели ломти ветчины. В углу закипал чайник.

– Обойдемся пока! – гордо сглотнул слюну Владимир Александрович.

– Может, вы нам туда яду напихали? – чтобы отогнать соблазн, попытался пошутить Лелик. Получилось на троечку.

– А я поем, пожалуй, – испортил слаженное трио Дагутин. – Чтоб врагу не досталось!

И схватил самый большой бутерброд. Даже, видимо, сразу пару.

– Поразительная беспринципность! – хмыкнул хозяин кабинета. – Всегда такой был.

– Мы вместе по карманникам начинали… – снизошел до объяснения Борис. – Да вы ешьте, ешьте! Можно.

– А все-таки… если по делу? – поинтересовался Владимир Александрович, придвигая к себе кулек.

– A-а, по делу… – майор взял лежащие справа три пачки исписанных казенных бланков. Порвал:

– Документы вот ваши, вещи внизу получите. Я распорядился.

– Однако!

– А поговорить? – вмешался репликой из пошловатого анекдота Борис.

– А чего мне говорить-то с вами? – устало поморщился начальник отделения. – Я что, не знаю наперед, кто что скажет? Вы меня начнете прокуратурой пугать, разными газетчиками, дружками своими из мэрии. Я в ответ – наши меры, писанину всякую разведу, чтоб задницу прикрыть… Так и расплюемся.

– Говенный у тебя личный состав! – пряча в карман удостоверение, констатировал Дагутин.

– Что да – то да, – забрал паспорт Владимир Александрович.

У Лелика документов не оказалось, свою грозную ксиву с орлом он как назло забыл дома, поэтому молодой человек просто встал и вслед за приятелями направился к выходу.

– Говенный… Сам знаю! – громыхнул по столу кулаком майор. Как в спину выстрелил. – А где нормальных взять? Ты юн, Борька, частным сыском промышляешь, всякой сволочи пузатой за большие бабки готов… И вон – Виноградов! Слышал я про вас… Что же ушли-то?

– Меня ушли!

– Какая разница… Из толковых – кто в охране, кто в бандиты подался. Сыщиков классных – наперечет, а на посты вообще выставлять некого, за нашу-то зарплату! Знаю, что спившийся, продажный – и что? Выгнать? Плевать, что мне же выговор и влепят, но кого на замену? И так некомплект чуть не четверть…

– Ладно! Бывай здоров.

– Всего доброго. Удачи!

– Если что…

В коридор вышли с чувством вины – непонятно, за что. Очень по-русски, в традициях классической литературы.

Милиционер их за дверью не ждал.

– Пошли?

– А чего ждать?

В дежурной части особых эмоций их появление тоже не вызвало – офицер сидел новый, недавно заступивший на смену. Потенциальные объекты для выяснения отношений мудрый начальник отделения убрал с глаз долой, не было ни тех, кто задержал, ни тех, кто оформлял только что порванные бумажки.

Пепельница на столике благоухала окурками «ротманса» – или слухи о бедственном положении милиции, мягко говоря, преувеличены, или сигарет в изъятой у Лелика пачке радикально поубавилось, решил Виноградов.

– Распишитесь!

– Ага…

– И вот здесь.

– А это что?

– Что претензий не имеете… как принято.

– Ха, тут еще – посмотрим!

– Хрен вам!

– Ну я тогда не знаю…

– Бросьте, мужики. Пошли отсюда!

– А в книге задержанных что? Дай-ка, я гляну.

– На, любуйся: для установления личности доставлены в двадцать три пятьдесят пять, отпущены в ноль один час десять минут.

– Во сколько? Во ско-оль-ко-о?

– Слышьте! На меня только наезжать не надо, а? Хотите – обратно к шефу поднимитесь, выясняйте с ним…

– Ладно, служи, служивый, дальше. Будь начеку!

– Не кашляй…

– Нет, подождите! Все же, если до конца…

– Хорош, Лелик! Хватит, уходим.

На улице было уже достаточно оживленно. По-августовски тепло, но не душно – народ спешил по различным утренним делам, прихватив с собой на всякий случай зонтики. По прогнозу, вспомнил Владимир Александрович, обещали кратковременные осадки.

– Теперь что?

– Как положено!

Действительно, что делать русскому интеллигенту, только что выпущенному из каталажки? Идти в кабак!

– Ты как, Саныч?

– А я – что? – пожал плечами Виноградов. – Вольная птица… Как говорил Пятачок, до следующей пятницы я совершенно свободен!

Жена с детьми отдыхала на юге, в делах последнее время царил устойчивый спад, и Владимиру Александровичу оставалось только пару раз в неделю отзваниваться в контору, чтоб убедиться в отсутствии «сладких» клиентов и даже мелких разовых поручений. Числа тринадцатого ожидалась зарплата, и имелись все основания полагать, что громадными размерами она воображение не поразит.

– Лелик?

– Домой бы звякнуть… Переодеться… С другой стороны, Кристинка все равно скандал устроит?

– Это точно! Между прочим, все из-за ее бананов.

– Что ж поделаешь, если она их любит?

– Тебя? Или бананы? Если тебя больше – то простит. И даже, местами, поймет!

– А мы подтвердим…

– Точно! Это идея. Сейчас зайдем куда-нибудь, подправимся, а потом проводим нашего юного друга домой. С цветами…

– Лучше купить ей этих – тьфу, чтоб их! – бананов…

– Килограммов двадцать. Или тридцать?

– У нас столько денег уже нет, – соглашаясь, хихикнул худой, сутулый и немного похожий на пальму Лелик. Кристину он любил, как невесту, и боялся, как видавшую виды жену – вместе они жили почти полтора года, сходились, разбегались… Некоторую определенность в отношении этой пары должна была внести намечавшаяся на осень свадьба.