Змеи, драконы и родственники - Виктория Угрюмова

Ты тоже ступай к себе в кабинет и напиши речь. Только не такую, как в прошлом году. Я знаю, что тебе ее составлял Марона, поэтому получился финансовый отчет за полугодие. И не вздумай обращаться к Сереиону — он такого насоветует. Как напишешь — сразу ко мне. На утверждение.

Гедвига — такой себе непреклонный и волевой арбузик на пухлых ножках — направилась строевым шагом к замку.

— А дракон, — остановилась она на полпути, обернувшись к убитому горем племяннику, — дракон чтобы был здесь не позднее следующего пузьнямника.

— Не позднее следующего пузьнямника! — всплескивал король руками. — Да где же я его отыщу, этого полосатого мерзавца? Мулкеба, давай принимай меры.

— Уже приняли один раз, — несколько непочтительно отозвался маг.

Впрочем, трудно ждать проявлений вежливости от человека, который оказался между молотом и наковальней. Сейчас даже грядущие казни, которыми мог стращать его король, не так пугали придворного мага. Король — человек вспыльчивый, но отходчивый. С ним еще можно договориться. А вот королева-тетя…

Если Гедвига проведает, что дракона услал из Дарта хитроумный Мулкеба, то хитроумному Мулкебе придется просить политического убежища где-нибудь на краю света, в какой-либо крысиной дыре, о которой не слышал ни один уважающий себя географ. А легко ли спасаться бегством (по традиции это делается глухой ночью, верхом на самом быстроногом жеребце), когда у тебя ревматизм, радикулит и пышный букет прочих хворей, которым еще и названия не придумали.

— Я ничего не знаю и знать не хочу, — негодовал король. — Вы меня уговорили отпустить ящера на поиски этих, как их?..

— Белохаток, — подсказал Сереион сочувственно.

— Белохаток? — удивился король. — Ну да, Белохаток. Я так и сказал. А теперь вот и расхлебывайте. Интригуют, понимаешь, а за последствия отвечать не желают. Так не пойдет.

Сереион обеспокоенно устремлял взгляд то на своего повелителя, то на мага. Он чувствовал себя виновным в тех несчастьях, которые произошли с его повелителем, ибо именно он выпросил у дядюшки Хухлязимуса таинственного антидракона, который в любую минуту мог укокошить несчастного ящера. А оказалось, что ящер нужен живым и невредимым, причем в Дартском замке, причем немедленно. Бравый гвардеец представлял себе не слишком хорошо, как выпутаться из этой сложной ситуации.

— Где воздушный наблюдатель? — громыхал между тем Оттобальт. — Где обещанные отчеты о продвижении дракона по территории Вольхолла? Где секретные донесения от этого, как его? Который глотает?

— Полиглота, ваше величество, — подсказал Сереион.

— Полиглота? — удивился король. — Ну надо же! Впрочем, я так и сказал. Где, я спрашиваю, отчеты и донесения?

Из темного угла выступил министр Марона:

— Мы тратим огромные суммы на содержание твоих помощников, Мулкеба. И где отдача?

Маг, насупившись, молчал.

— Что говорит ведьма Свахерея? — настаивал Марона.

— Молчит, — признался Мулкеба. — Да я ее вообще упустил из виду: я тронный зал облагораживал под руководством этой старой ве… ее величества Гедвиги. Никакая Свахерея у меня в голове уже не умещалась. И дракон улетучился, как предутренний сон. Я вообще, если хотите знать, забыл о его существовании.

Присутствующие тяжко вздохнули. Конечно, следовало примерно наказать проштрафившегося чародея, но ведь и сами они испытывали те же самые ощущения: полную потерю памяти и утрату сознания, которое включалось спорадически и совершенно независимо от желания самих действующих лиц; трагическое мироощущение, при котором, кроме Нучипельской Девы, ни о чем другом думать уже не получалось; постоянное чувство сильнейшей усталости, буквально измождения — и абсолютная невозможность расслабиться. Если подытожить все эти симптомы, их можно изложить одной фразой: «Господи! И когда же я сдохну?» (копирайт на этот крик души у цирковой лошади).

Никакие драконы в этой собачьей жизни предусмотрены не были.

— Если ваше величество позволит, — робко начал Сереион, — я бы постарался незаметно улизнуть из замка и попытаться предпринять кое-какие неотложные меры. Но для этого нужно, чтобы кто-то прикрывал мои тылы.

— Можешь рассчитывать на своего короля протянул ему руку Оттобальт. — Да, я не могу смело, с поднятым забралом выступить против своей тети, но я еще помню, что такое крепкая мужская дружба. А если у тебя выйдет мне помочь…

— Приложу все силы, мой повелитель, — искренне пообещал гвардеец.

— Я на тебя надеюсь.

— Пойду вызывать Свахерею, — пробурчал Мулкеба. — Как появится, скручу в бараний рог и отправлю отыскивать дракона.

— А я, — молвил главный министр, зараженный этим вирусом всеобщего самопожертвования, — а я пойду к ее величеству королеве-тете с финансовым докладом и некоторыми предложениями по экономии средств, вложенных в праздник. Надеюсь, что на какое-то время ее величество будет нейтрализована.

Король обвел влажным взглядом трех героев, которые стояли перед ним. Да нет, что там герои — мифические персоны. Такие деяния служат основой для эпоса, сказаний и легенд. Подобные подвиги никогда не стираются в памяти народной. И он ощутил острую необходимость быть достойным этих великих людей.

— Тогда, — произнес он торжественно, — я не женюсь по тетиному выбору. А сам найду себе невесту, и не теперь же, а когда сердце прикажет.

Трое придворных воззрились на него в немом благоговении.

Наши современники воскликнули бы: «Bay!» или еще того одобрительнее — «Ну, молоток!»

Высунувшись из люка, как солдат из-за бруствера во время шквального огня противника, майор фон Морунген пытался как-то контролировать продвижение танка по подземным лабиринтам Хун-Чи. Из танка торчала только русая макушка, испуганные глаза и кончик орлиного аристократического носа. В руках он судорожно сжимал самодельную карту — результат совместного творчества немецкого танкиста и пушистого хомякоподобного рудокопа.

Клаус оправдывал свою репутацию доброго духа машины. Он вел танк так, словно они находились в ровнехоньком чистом поле ясным днем.

— Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, — доложил он Морунгену, — это чтобы сей прекрасный коридор однажды не сузился настолько, чтобы стать недоступным для нашего великана.

Дитрих встревожился:

— Я уточнял ширину этих лабиринтов, и они сказали, что проблем не будет, если мы, конечно, не заблудимся и не свернем куда-нибудь в боковой ход.

Генрих на мгновение прильнул к смотровой щели заднего обзора и ужаснулся:

— О том, что мы оставляем позади себя, даже подумать страшно. Прямо стена из пыли и дыма. Бедные рудокопы — они не смогут пользоваться этими коридорами еще как минимум неделю.

Ганс вздохнул:

— Да, с вентиляцией у них тут неважно — несколько отсталая технология шахтостроения.

— А чего вы хотите? — вмешался в разговор Треттау. — Они же не закупали у нас надлежащего оборудования. Откуда им знать о высоких технологиях?

Генрих с удовольствием пожевал орех:

— Бог его знает — может, податься после войны в коммерсанты? Открою магазинчик на Ляйземеербузенштрассе, буду возить в Германию экзотические товары из России, как испанцы — из Америки. И муттерхен наконец перестанет переживать из-за моего будущего.

Морунген сильнее высунулся из люка: и чуть не врезался головой в каменный свод:

— Размечтался! После этой войны наверняка будет другая, на новом континенте. Возможно, в Австралии или в той же Америке.

— Как говорят американцы, запишись в армию — и увидишь мир! — невесело пошутил Вальтер.

Генрих протянул Гансу новый крака-тус:

— Да уж, более дешевых предложений по части туризма не найти.

— Почему же, — возразил Келлер. — Еще более дешевый вид туризма был у гребцов на галерах, правда, страну выбирать не приходилось.

Морунген не глядя пошарил в танке требовательной рукой, нащупал чье-то плечо и потряс его, давая понять, что ему тоже хочется орехов, он устал слушать, как смачно поедают крака-тусы его подчиненные.

— Нам тоже выбирать не приходится, — заметил он. — Но мы — солдаты великой нации, и нас это почему-то должно только радовать. Мы, как рабы на галерах, плывем, куда скажут… — Тут он понял, что глаголет нечто странное, чего ни в коей мере не одобрил бы отдел пропаганды, и поспешно добавил: — Мы несем всем народам свободу от предрассудков и политической ереси, вот.

Хотя магазинчик на улочке Тихого Залива… Это там, где на углу кондитерская «У Стефана»?

— Она самая, — вздохнул Генрих. — С самыми лучшими в Европе яблочными пончиками и ванильным суфле.

— Наверное, я старею, — признался барон. — Но отчего-то я разделяю твою ностальгию по яблочным пончикам.

Генрих хотел было возразить, что эту ностальгию майор разделял всегда, даже тогда, когда непосредственно лакомился означенными пончиками, запивая их декалитрами кофе с молоком.