Жизнь Клима Самгина (Часть 3) - Максим Горький

"Дронов не может не чувствовать, где сила", - подумал он, усмехаясь.

А вообще Самгин незаметно для себя стал воспринимать факты политической жизни очень странно: ему казалось, что все, о чем тревожно пишут газеты, совершалось уже в прошлом. Он не пытался объяснить себе, почему это так? Марина поколебала это его настроение. Как-то, после делового разговора, она сказала:

- Слушай-ко, нелюдимость твоя замечена, и, пожалуй, это вредно тебе. Считают тебя эдаким, знаешь, таинственным деятелем, который - не то чтобы прячется, а - выжидает момента. Ходит слушок, что за тобой числятся некоторые подвиги, будто руководил ты Московским восстанием и продолжаешь чем-то руководить.

Это было неожиданно и неприятно. Самгин, усмехаясь, сказал:

- Так создаются герои!

А она, играя перчатками, продолжала:

- Ты бы мизантропию-то свою разбавил чем-нибудь, Тимон Афинский! Смотри, - жандармы отлично помнят прошлое, а - как они успокоят, ежели не искоренят? Следовало бы тебе чаще выходить на люди.

Говорила она шутливо. Самгин спросил:

- Тебя это беспокоит? Скомпрометирую? Она удивленно подняла брови:

- Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И - вот что, - сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, - ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, - не хочешь обедать с Валентином - обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, - почерк у него - хороший. А мальчишка он - скромный, мечтатель только.

Величественно выплыла из комнаты, и на дворе зазвучал ее сочный голос:

- Валентин! Велел бы двор-то подмести, что за безобразие! Муромская жалуется на тебя: глаз не кажешь. Что-о? Скажите, пожалуйста! Нет, уж ты, прошу, без капризов. Да, да!.. Своим умом? Ты? Ох, не шути...

Ушла, сильно хлопнув калиткой.

"Племянника - не любит, - отметил Самгин. - Впрочем, он племянник ее мужа". И, подумав, Самгин сказал себе:

"А ведь никто, никогда не относился к тебе, друг мой, так заботливо, а?"

И он простил Марине то, что она ему напомнила о прошлом. Заботами ее у него начиналась практика, он уже имел несколько гражданских исков и платную защиту по делу о поджоге. Но через несколько дней прошлое снова и очень бесцеремонно напомнило о себе. Поздно вечером к нему явились люди, которых он встретил весьма любезно, полагая, что это - клиенты: рослая, краснощекая женщина, с темными глазами на грубоватом лице, одетая просто и солидно, а с нею - пожилой лысоватый человек, с остатками черных, жестких кудрей на остром черепе, угрюмый, в дымчатых очках, в измятом и грязном пальто из парусины. Самгин определил:

"Хозяйка и служащий. Вероятно - уголовное дело". Но женщина, присев к столу, вынула из кармана юбки коробку папирос и сказала вполголоса:

- Моя фамилия - Муравьева, иначе - Паша. Татьяна Гогина сообщила мне, что, в случае нужды, я могу обратиться к вам.

Самгин собирался зажечь спичку, но не зажег, а, щелкнув ногтем по коробке, подал коробку женщине, спрашивая:

- Чем могу служить?

Темные глаза женщины смотрели на него в упор, - ее спутник сел на стул у стены, в сумраке, и там невнятно прорычал что-то.

"Кажется, я его когда-то видел", - подумал Самгин.

Не торопясь Муравьева закурила папиросу от своей спички и сказала, что меньшевики, в будущее воскресенье, устраивают в ремесленной управе доклад о текущем моменте.

- У нас некому выступить против них; товарищ, который мог бы сделать это достаточно солидно, - заболел.

Говорила она требовательно, высоким надорванным голосом, прямой взгляд ее был неприятен. Самгин сказал:

- Лицо, названное вами, ничего не сообщало мне о Муравьевой, и вообще я с этим лицом не состою в переписке.

- Странно, - сказала женщина, пожимая плечами. а спутник ее угрюмо буркнул:

- Идем к тому.

- На митингах я никогда не выступал, - добавил Самгин, испытывая удовольствие говорить правду.

- Не надо, идем к тому, - повторил мужчина, вставая. Самгину снова показалось, что он где-то видел его, слышал этот угрюмый, тяжелый голос. Женщина тоже встала и, сунув папиросу в пепельницу, сказала громко:

- Вот и попробовали бы.

Вставая, она задела стол, задребезжал абажур лампы. Самгин придержал его ладонью, а женщина небрежно сказала:

- Извините, - и ушла, не простясь.

"Со спичками у меня вышло невежливо, - думал Самгин. - Человека этого я встречали.

Вздохнув, он вытряхнул окурок папиросы в корзину для бумаг. Дня через два он вышел "на люди", - сидел в зале клуба, где пела Дуняша, и слушал доклад местного адвоката Декаполитова, председателя "Кружка поощрения кустарных ремесел". На эстраде, заслоняя красный портрет царя Александра Второго, одиноко стоял широкоплечий, но плоский, костистый человек с длинными руками, седовласый, но чернобровый, остриженный ежиком, с толстыми усами под горбатым носом и острой французской бородкой. Он казался загримированным под кого-то, отмеченного историей, а брови нарочно выкрасил черной краской, как бы для того, чтоб люди не думали, будто он дорожит своим сходством с историческим человеком. Разговаривал он приятным, гибким баритоном, бросая в сумрак скупо освещенного зала неторопливые, скучные слова:

- Ситуация данных дней требует, чтоб личность категорически определила: чего она хочет?

- Чтобы Столыпина отправили к чертовой матери, - проворчал соседу толстый человек впереди Самгина, - сосед дремотно ответил:

- Отруба - ловкий ход.

В зале рассеянно сидели на всех рядах стульев человек шестьдесят.

Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, - трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем:

- Пардон...

- Пред нами развернуты программы нескольких политических партий, рассказывал оратор.

Самгин долго искал: на кого оратор похож? И, не найдя никого, подумал, что, если б приехала Дуняша, он встретил бы ее с радостью.

Наискось от него, впереди сидел бывший поверенный Марины и, утешительно улыбаясь, шептал что-то своему соседу - толстому, бородатому, с жирной шеей.

- Существует мнение, что политика и мораль - несовместимы, разговаривал оратор, вынув платок из кармана и взмахнув им, - но это абсолютно неверно, это - мнение фельетонистов, политика строится на нормах права...

Удар грома пошатнул его, он отступил на шаг в сторону, вытирая виски платком, мигая, - зал наполнился гулом, ноющей дрожью стекол в окнах, а поверенный Марины, подскочив на стуле, довольно внятно пробормотал:

- Это - не повод для кассации... Снова заговорил оратор, но уже быстрее и рассердясь на кого-то. Самгин поймал странную фразу:

- Не всякий юноша, кончив гимназию, идет в университет, не все путешественники по Африке стремятся к центру ее...

- Верно, - сказал кто-то сзади Самгина и глухо засмеялся.

Самгин не мог сосредоточить внимание на ораторе, речь его казалась давно знакомой. И он был очень доволен, когда Декаполитов, наклонясь вперед, сказал:

- Мы, наконец, дошли до пределов возможного и должны остановиться, чтоб, укрепясь на занятых позициях, осуществить возможное, реализовать его, а там история укажет, куда и как нам идти дальше. Я - кончил.

В первом ряду поднялся большеголовый лысый человек и прокричал:

- Перерыв - четверть часа! Прошу желающих записаться на прения.

И так же крикливо сказал кому-то:

- Что же вы, батенька, стол-то перед эстрадой поставили? На эстраду его надо было поставить, на эстраду-с...

Самгин пошел в буфет, слушая, что говорят солидные, тяжеловесные горожане, неторопливо спускаясь по мраморной лестнице.

- Декаполитов трезво рассуждал...

- Н-да! На них мужичок действует, как нашатырь на пьяного.

- Сами же раскачивали, а теперь, как закачалось все...

- Ой, мамо! Гони кошку з хаты, бо вона мини цапае... Знакомые адвокаты раскланивались с Климом сухо, пожимали руку его молча и торопливо; бывший поверенный Марины, мелко шагая коротенькими ногами, подбежал к нему и спросил:

- Ну - как? Что скажете? Но тотчас же сам сказал:

- Какой отличный дождь! - и откатился к маленькому, усатому человеку, сердито говоря:

- Послушайте, господин Онуфриенко, вот уже прошло две недели...

- Ну, и прошло, а - что?

Не пожелав остаться на прения по докладу, Самгин пошел домой. На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густосинем, таяла серебряная луна, на мостовой сверкали лужи, с темной зелени деревьев падали голубые капли воды; в домах открывались окна. По другой стороне узкой улицы шагали двое, и один из них говорил:

- Обеспокоились старички...

Из открытого окна в тишину улицы масляно вытек красивый голос: