Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди - Олег Агранянц

— Не зажигайте спички, — закричал майор. — Я где-то облился керосином. Могу загореться.

360. Кого не любят в армии

Академия. Первый курс. Живем в общежитии. Кто-то разбил окно. Полковник выстраивает взвод:

— Кто?

Молчание.

И начинает вызывать нас по одному. Я вхожу первым. Полковник орет, угрожает, бьет кулаком по столу. Я молчу. Меня отпускает.

Потом к нему заходили другие. На всех полковник кричал. Но все молчали.

Полковник снова выстраивает взвод:

— Спасибо, ребята. Вы меня порадовали. Никто не предал. Молодцы. В армии больше всего ненавидят и презирают холуев и доносчиков. Запомните это на всю жизнь. Холуев и доносчиков.

Потом я понял, что не только в армии.

Мне приходилось работать в разных организациях. Но больше, чем в МИДе, холуев я не встречал. И каких холуев!

361. Ныряй и не выныривай

В конце лагерного сбора проводился водный праздник.

Одним из номеров праздника были прыжки с вышки. Прыгал Олег Цесаркин. Уж не знаю, как так получилось, но прыгнул он в плавках, а вынырнул — без. И, не поняв произошедшего, гордо поплыл перед трибунами, изредка показывая обнаженный зад.

Надо упомянуть, что среди зрителей было немало молодых девушек: лаборантки из академических кафедр и дочки командиров, их в большом количестве привозили сюда для отдыха и знакомств.

Олег гордо плывет, девицы отворачиваются, ребята хохочут. Увидев это, руководитель спортивной группы майор Сычев заорал:

— Слушатель Цесаркин, немедленно ныряйте и не выныривайте, пока я вам не прикажу.

Столь странную команду Олег выполнять не стал, а просто вылез из воды. А когда вылез и понял, в чем дело, снова нырнул и принялся ждать, пока ему не принесут какие-нибудь плавки.

— Я ж тебя просил: не выныривай, — растолковывал ему потом майор.

362. Как носить кирзовые сапоги

Курс молодого бойца я вспоминаю с удовольствием. Может быть, потому, что мне тогда было всего восемнадцать лет.

После зачисления в академию меня и моих будущих однокурсников отправили на месяц для прохождения курса молодого бойца в деревеньку в Горьковской области с веселым названием Флорища Пустышь. В те годы там располагалась воинская часть, оснащенная самым современным химическим оружием. Сейчас часть расформирована, на ее месте воссоздан монастырь.

Как-то пошел я в самоволку и попал на именины в деревенскую семью, а там за столом сидит… сам грозный старшина Загвозкин.

Я весь вечер очень уважительно о нем отзывался и рассказывал смешные истории. После этого он проникся ко мне уважением и научил полезным вещам.

Когда нам выдали новые кирзовые сапоги, он поднял меня в три ночи, приказал надеть сапоги на босу ногу, и мы пошли на реку. Зашли в воду по колено и простояли до завтрака. Потом мы весь день ходили в сапогах, пока они не высохли у нас на ногах.

После такой процедуры сапоги так прилегали к ноге, что почти совершенно не чувствовались. Демобилизовавшись, я сохранил эти сапоги: более удобной обуви у меня никогда не было.

363. Великая мудрость, солдатская и не только

Научил меня Загвозкин и великой солдатской мудрости:

— Когда тебя е…ут (ругают), смотри вниз, кусай губу, а сам вспомни какую-нибудь бабу и мысленно начинай раздевать.

Этой великой мудростью я пользовался не один раз уже на гражданке.

364. Геля

В летние лагеря привозили лаборанток из академии.

Однажды во время курса молодого бойца наш командир, щеголеватый полковник Денисов, беседовал с лаборанткой Гелей, хорошенькой девочкой с пухлыми губками и наивными глазами.

Подошел слушатель Г.:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться.

И, получив разрешение, доложил:

— Старший сержант Питюлин приказал вам доложить, что я оправлялся в строю.

Полковник замер, потом покраснел и, косо посмотрев на Гелю, пробормотал:

— Хорошо, можете идти.

Питюлину потом был разнос, а Геля подошла к нам и возмущенно заявила:

— Эти сержанты совершенно озверели. Уже нельзя оправляться в строю.

Интеллигентная девочка, дочка скрипача из Большого театра, она не знала, что такое «оправляться», и продолжала:

— В палатках у вас нет зеркала. Где еще оправляться?!

Мы терпели, но потом она сказала:

— В штабе есть зеркало, и я обычно оправляюсь перед ним.

Мы не выдержали, и мне как имеющему наиболее близкие отношения с Гелей было поручено рассказать ей страшную правду.

Геля сначала заплакала, потом, когда вспомнила, как всем сказала, что любит оправляться в штабе перед зеркалом, начала хохотать.

В штабе Геля работала в группе, которая организовывала тревоги, и всегда сообщала мне, на какой день назначена тревога.

И если все остальные должны были быть наготове каждый вечер, то я и мои друзья спокойно спали и только в ночь, когда раздавалась команда «в ружье», были готовы.

365. Дальтоник на левую ногу

Я решил пошутить: на левую ногу надел правый сапог, на правую — левый.

Старший сержант Питюлин проходит вдоль строя и замечает: что-то не так. Но что — понять не может. Внимательно осматривает ноги. Наконец догадывается:

— Слушатель Ильвовский, выйти из строя.

Стоявший рядом со мной Валя Ильвовский выходит из строя.

Сержант снова смотрит на строй. Опять не так. Наконец до него доходит, и он приказывает выйти из строя мне. Увидел, обрадовался:

— У вас сапоги не на ту ногу.

— В уставе не написано, что правый сапог надо надевать на правую ногу, а левый — на левую.

— Но в уставе написано, что солдаты должны одеваться опрятно, — находится сержант.

Но тут же из строя кто-то объясняет:

— Он левша, только не на руку, а на ногу.

— И дальтоник, — говорит кто-то еще.

Подходит начальник курса полковник Денисов:

— Что здесь происходит?

— А вот слушатель говорит, что он дальтоник и имеет право надевать левый сапог на правую ногу.

Полковник видит мои сапоги:

— Зачем ты так надел?

Полковник хоть и понимает юмор, но с ним лучше не шутить.

— Утром торопился, товарищ полковник. Ошибся.

— Понятно, — говорит полковник и поясняет сержанту: — Он дальтоник на обе ноги.

Весело подмигнув строю, проходит дальше.

366. Ах, эти девушки в трико

— Это что такое!

Обходя комнаты, где разместились слушатели на практике, полковник увидел у меня на столике фотографию полуобнаженной танцовщицы.

— Убрать!

— Это моя мама, — скромно сказал я. — Она балерина.

Это действительно была фотография моей матери, в молодости она танцевала в кордебалете.

— Фотографию матери лучше всего держать у сердца в бумажнике, — назидательно сказал полковник. — А то ведь разные люди ходят. Мало что подумают.

367. Купаться надо осторожно

Старший сержант Питюлин, который был определен нам в командиры отделения во время курса молодого бойца, нам не нравился. Чуть что — докладывал полковнику.

Пошли купаться в маленькую, но достаточно глубокую речку Фролку.

Сержант залез в воду, а Лева Джиндоян нырнул, схватил его за ноги и прижал ко дну.

На берегу мы следили с хронометром. Через тридцать секунд нырнул Витя Колин и сменил Льва.

Витю сменил кто-то еще. Через полторы минут сержанта вытащили. Стали откачивать, откачали.

Подошел полковник.

— Что здесь происходит?

— Товарищ старший сержант очень неосторожно купался.

Увидев, что изрядно надоевший ему сержант жив, полковник пошел дальше.

А мы потом все время сокрушались:

— Надо осторожней купаться, товарищ старший сержант.

С тех пор он стал тише воды ниже травы. А главное, перестал закладывать.

8.3. По дороге на гражданку

368. Веселое начало, грустный конец

К удивлению всех моих знакомых, после школы я поступил в Военную академию химической защиты.

Причина была проста. После смерти отца я разом превратился из хорошо обеспеченного в остро нуждающегося. Моя мать, бывшая балерина ансамбля Моисеева, уже не танцевала и не имела средств к существованию. Помогал нам ее двоюродный брат. Помогал очень. Но я понимал, что нужно заботиться о себе самому. И я поступил в Военную академию. Условия в ней были прекрасные: в то время как студентам в гражданских вузах платили в старом исчислении 220 рублей в месяц, жалование слушателей первого курса академии составляло 750 рублей. По окончании первого курса — звание младшего лейтенанта. Но…

По окончании первого курса нам объявили, что положение изменено и офицерское звание — правда, уже лейтенанта — мы получим, только когда окончим третий курс. После вольницы первого курса нас заперли в казармы, потом отпустили. Потом опять заперли. Казарменное положение было какое-то опереточное, оно заключалось в том, что мы должны были в 11 часов вечера присутствовать на вечерней поверке. И в половине одиннадцатого в ближайших к общежитию подъездах шло переодевание из штатского в форму. Рядом с нами судорожно переодевался майор, который проводил поверку.