О чем говорят. По ту сторону экрана - Андрей Малахов

Первые впечатления от этого города действительно были очень сильными. Когда наш герой вышел из поезда и людской поток вынес его на бескрайнюю площадь Трех вокзалов с высоткой гостиницы «Ленинградская» справа и каким-то широченным проспектом слева, Андрюша замер в восхищении и на время потерялся в пространстве.

А что вы хотите от парня, который в своей жизни не видел ничего прекраснее финской деревни (ну ладно, это был занюханный городок), куда они ездили в девятом классе по школьному обмену?

Зажав в потном кулачке серебряную медаль за окончание школы, прижимая к груди потрепанный папин чемодан, вытягивая тощую юношескую шейку поверх толпы, дитя ехало на станцию «Академическая». Неподалеку от которой пролегала улица Шверника, куда селили всех абитуриентов журфака МГУ.

Как я уже говорил, сначала его мечтой было поступление в мореходку, чтобы впоследствии получить дипломированную возможность носить подносы со жратвой на судах загранплавания. Но честолюбивый Робби Дерипаска в нем вовремя проклюнулся. Если точнее, я тогда чуть стукнул недоросля по его черепной коробке, и в начале восьмого класса он впервые задумался о другой профессии. И хотя, буду откровенен, думать ему в те годы было особенно нечем, парень все же догадался, что путь в журналистику будет менее тернистым, если прямо сейчас начать сотрудничество с местной газетой. И вот 14-летний отрок, получив задание в отделе новостей, уже несет в клюве свою первую заметку.

Информационный повод был неплохой – все происходило в преддверии 8 Марта, и в местной теплице вырастили алые тюльпаны. Разумеется, ничего занятного написать об этом было невозможно (уже скажите спасибо, что это были не гвоздики). И все же… Когда редактор взял из дрожащих, еще не остывших после прилива вдохновения рук Андрея листок с напечатанным на машинке текстом, то сначала закашлялся, словно чем-то поперхнулся, но через минуту пришел в себя (вот что значит профессионализм!) и прочел заголовок заметки:

– «На улицах нашего города скоро загорятся красные фонарики».

Пока новоиспеченный автор, заикаясь от смущения, объяснял свое поэтическое видение флоры, редактор думал о своем простатите и неосуществленной мечте хотя бы одним глазком увидеть витрины амстердамского квартала красных фонарей. Приятель из мурманского пароходства рассказывал, что там такие мулатки за стеклом, что…

Так беспомощная детская заметка под заголовком «Красные фонарики» появилась в печати, а Андрей Малахов вступил на путь, о котором Марк Бернес (звезда эстрады 60-х, советский вариант Фрэнка Синатры) пел так: «Трое суток шагать, трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете»). Хотя меньшие романтики в этой профессии умудряются писать в те же газеты и журналы после перелета первым классом компании Thai Airways International или классом «Империал» в «Трансаэро» и чудесного сна на кроватях «Plaza Anthenee» или «Waldorf Astoria», особенно если последний отель расположен в Лондоне, а не в шумном Нью-Йорке. Но таких репортерских командировок добиваются, разумеется, единицы, все остальные спят черт знает на чем и добираются до «горячих точек» (речь в данном случае идет не о купании в исландских гейзерах) чартерными рейсами.

Малахов уже пробежался с заманившей его сюда корреспонденткой по всем жизненно важным коридорам ДАСа. Кстати, задрипанным не менее, чем коридоры и туалеты Останкино. Мелькнувшая было мысль поискать что-то латентно-звездное здесь сразу улетучилась, студенческо-аспирантский муравейник пуст. Ближе ко второй половине лета уехали даже самые стойкие почитатели столицы, но эхо бурной жизни все еще блуждает по лестничным пролетам, залетая иногда в опустевшие кельи…

Вот и наша комнатушка…

Андрей затих, да и мне нечего ему сказать – никаких особых чувств эта давно чужая комната у меня не вызывает. Хотя нет. Вызывает вопрос: что, собственно говоря, мы тут делаем столько времени? Чего ждем? Легкий пинок по самолюбию (граф, что вы делали столько времени под Смоленском?), и мое Эго послушно закипает:

– Скажите, долго еще это продлится? У меня совершенно нет времени!

– Ой! – выдает фальшивый восторг худенькая корреспондентка, заманившая нас в эту дыру. – Понимаете, сейчас должна подойти одна девушка… С матрасом.

– А с веслом? С веслом никто не должен подойти? – с убийственным апломбом вопрошает Малахов. – Все, я пошел.

– Нет! Нет-нет, пожалуйста! – верещит она чуть не плача. – Еще буквально пять секунд! Это… это сюрприз! Дело в том, что это – ВАШ матрас! Тот самый, на котором вы спали вот тут, за шкафом. Помните?

Помним ли мы?!

«Граждане! Уважайте пружинный матрац в голубых цветочках! Это – семейный очаг, альфа и омега меблировки, общее и целое домашнего уюта, любовная база, отец примуса! Как сладко спать под демократический звон его пружин! Какие сладкие сны видит человек, засыпающий на его голубой дерюге! Каким уважением пользуется каждый матрасовладелец…»

Этот матрас Ильфа и Петрова мы, конечно, помним, но корреспондентка толкует о другом символе гнезда и уюта, объясняя Андрею следующее. Полтора года назад в самый разгар внезапно обрушившегося на ДАС стихийного бедствия в виде косметического ремонта в его коридорах вдруг разгорелся не менее стихийный аукцион под руководством то ли завхоза, то ли еще кого. Главный и единственный лот – Матрас Того Самого Малахова. Когда это полосатое чудовище уже уплывало в руки иностранным студентам, в бой за реликвию вступила ожидаемая нами сейчас девушка.

– Она вот-вот подойдет! – плачущим голосом заверяет корреспондентка.

– Ну… хорошо, – брюзгливо выдает Малахов и берет в руки своего маленького дружка весом в 102 грамма.

Пока он решает по мобильному бесконечные проблемы, связанные с обещавшими, но сбежавшими гостями, судебными исками, корпоративами, фотосессиями и прочей чушью, я погружаюсь в приятные умозаключения. Иногда жизнь телесная подбрасывает в топку моих мыслей такие темы… Подумать только! Ушел с молотка матрас – в данном случае не воспетый в романе «12 стульев», а некий фетиш, намекающий на то, что однажды его обладатель примет участие в грандиозном полоскании грязного белья на глазах у всей страны…

Опять же – приятное подтверждение звездного статуса. Помнится, на аукционе памятных вещей в Голливуде рубашка Леонардо Ди Каприо, в которой он снимался в «Титанике», была продана за 10 тысяч долларов.

– А за сколько? – улыбается Андрей, отрываясь от телефона. – За сколько его продали?

– За 150 долларов, – с готовностью рапортует разработчица матрасной темы.

И тут дверь открывается.

– А вот и она! – радуется корреспондентка.

Патриархально полосатый матрас под мышкой, робкая улыбка, легкий румянец, ищущий через дешевые очки взгляд… Ба, да это же наша с Андрюшей старая знакомая!!!

Пять провинциальных подружек стали тусоваться во дворе дома Малахова где-то года три тому назад. Ни с кем не общались, только между собой. Дожидались появления взмыленного кумира, сразу исчезающего в подъезде, счастливо вздыхали и – все. Довольно странный фан-клуб. Они не кидались к Малахову на шею, не просили автографы, ничего такого. Просто смотрели на него со стороны. Любовались. И как только часы били полночь, исчезали. Чтобы успеть в метро до закрытия.

На праздники они подкидывали под дверь открытки, иногда украшали подъезд шариками. Но «пять негритят судейство учинили, засудили одного, осталось их четыре». Не знаю, что там у них происходило – тонули они в море или пропадали в зверинце, согласно подсказкам неполиткорректной считалочки, – но в результате их осталось двое. Две верные подруги, дежурившие по сменам. Зимой они вытаптывали на снегу имя Андрей огромными буквами. Очень трогательно.

– Стипендию твои мышки, что ли, получили? – зевнула как-то Лана, выглянув в окно. – Ты только посмотри…

Андрей подошел к ней, зябко поводящей плечами, и увидел: действительно, по вытоптанному в снегу трафарету все было залито яркой красной краской. Потом еще несколько раз девочки обновляли цвет, так что весной, когда снег стаял, мираж имени Андрей еще некоторое время был виден из окна. Правда, Лана в эти окна уже не смотрела.

Странный роман по соседству исчерпал ресурсы к весне, и все-таки на 8 Марта наш совестливый парниша купил огромный букет. Миллион минус четыре нуля – ровно 100 роз, – решил он, будут достойным извинением за его отсутствие в праздник. Но до вручения букета дело не дошло: как только Лана узнала, что герой именно в этот день отправляется проводить очередной корпоратив, проходящий неподалеку от Северного полюса, тут же отключила телефон.

…А ведь я его предупреждал. Я говорил ему, что в этот день 99 процентов всех Ж страстно желают от М длинных и долгих подтверждений собственной женственности. На что он надеялся? Что любовница, которой он уделяет жалкие остатки себя, растратив все самое лучшее на основном месте работы, и сейчас «все поймет»? Ничего удивительного, что три часа до самолета, должного унести его на крыльях любви к сибирским женщинам, этот идиот остался наедине с цветами.