Перед прочтением — сжечь! - Николай Переяслов

И тут же наткнулся на чью-то широкую официальную грудь.

— Так-так-так! — придержал меня сразу за дверью откуда-то взявшийся там полковник Дружбайло. — А я как раз поджидаю тебя, чтобы уточнить кое-какие из наших вопросов. Я тебя заметил ещё там, на площади, да только некогда было отвлекаться. Ты там какую-то бумагу читал.

— Это письмо от девушки, — машинально уточнил я.

— Ну и как ты смотришь на то, чтобы пообщаться?

— Я? — я все ещё с испугом оглянулся на дверь туалета. Мой мочевой пузырь разрывался, но нечего было и думать о том, чтобы войти туда ещё раз. — Я не знаю… О чём нам говорить? — пожал я плечами и бросил ещё один взгляд за спину.

— Как это, о чём? — вскинулся Дружбайло. — Ты что, меня за пацана держишь? Хочешь сказать, что уже забыл о наших договорённостях?

— Я думаю, скоро вы и сами про них забудете, — неожиданно для самого себя, произнёс я и на всякий случай опять покосился на дверь туалета.

— А что ты всё время туда поглядываешь? — подозрительно сощурился полковник. — Ты здесь один? Или со своими дружками?

— Один! — слишком поспешно выпалил я и тем самым ещё больше разжёг недоверие полковника. — Правда, один! Не ходите туда! Там…

Но полковник уже не слышал.

— А ну-ка, отойди в сторонку, — отодвинул он меня своей могучей рукой, делая шаг к двери. — Дай-ка я гляну, кто там тебе придаёт сегодня смелости…

Я отошёл к противоположной стене и замер в оцепенении. Полковник же тем временем распахнул ударом ноги дверь и шагнул внутрь туалета.

— А ну, кто здесь? — зычно рявкнул он с порога, и за то время, пока притягиваемая пружиной дверь захлопывалась, я успел услышать, как за поворотом, оттуда, где располагаются кабинки и писсуары, раздалось в ответ утробное вибрирующее рычание. Словно бы пустота сортира ответила на его вопрос эхом, не только продублировав его рык, но и усилив его своей акустикой.

Дверь захлопнулась, и я остался в коридоре один. Прислонясь плечом к исцарапанной гвоздями и исписанной фломастерами стене («Сидоров — лох и козёл», «Спартак — чемпион», «Я оттрахал бы Алсу, встретив где-нибудь в лесу», «Америка — помойка истории», «Сидоров — лох и педрила» и тому подобные изречения), я пытался услышать, что происходит внутри туалета. Но старые сырые стены поглощали все внутренние шумы, и было только слышно, как где-то гудела в трубе вода да на верхних этажах техникума кто-то перетаскивал из кабинета в кабинет тяжёлую мебель. Постояв минут десять, а то и немного больше, я сделал медленный (во-первых, из страха перед таящимся там зверем, а во-вторых, из боязни расплескать содержимое своего мочевого пузыря) шаг к двери и слегка её приоткрыл.

— Мирон Трофимович? — осторожно позвал я полковника.

Но в ответ не раздалось ни звука.

Тогда я вошёл внутрь и, сделав несколько осторожных шагов, приблизился к повороту. Чувствуя, как напряжена каждая моя мышца, я медленно вытянул шею и выглянул из своего укрытия. Первое, что я увидел, был валяющийся на полу погон с тремя большими звёздочками. Второе — умиротворённый, облизывающий лапы тигр. И больше ничего. Ни клочьев одежды на полу, ни потоков запекающейся на рыжей плитке крови. Только мирно облизывающий свои лапы тигр, и всё.

Отойдя к двери, я расстегнул брюки и, не будучи в силах больше сдерживаться, излил содержимое своего пузыря прямо в угол. Мне показалось, что за поворотом раздалось слегка недовольное этим рычание, но останавливаться было уже поздно. Помочившись, я быстро выскочил в коридор и, на ходу застегивая молнию, покинул помещение техникума. Выйдя на залитую солнцем улицу, я уже через минуту не мог бы с уверенностью сказать, произошло ли всё случившееся в сортире наяву или только нарисовалось в моём воображении, но, наткнувшись взглядом на припаркованный к противоположной стороне дороги милицейский «форд», понял, что тешить себя мыслями о галлюцинациях, наверное, глупо. Галлюцинации не сносят своими выстрелами по полчерепа, как это произошло с Виталькой…

Нигде больше не задерживаясь, я миновал остававшееся до подвала расстояние и, спустившись по каменным ступенькам, толкнул двери издательства.

— Эй! Есть тут кто-нибудь? — крикнул я, видя пустое помещение.

Ответом была тишина. Только тёмно-красные индикаторные лампочки на пульте контроля аппаратуры помигивали так же, как и в тот день, когда мы разговаривали здесь с Романом Игнатьевичем о необходимости вывоза продукциии. Когда же это было, Бог мой — неужели всего лишь позавчера? Или — уже позапозавчера?.. Да, скорее всего, так. Но только где же он? Он ведь говорил, что перезагрузит новую программу, и со следующего утра они начнут печатать роман «Противостояние».

Я прошёлся вдоль печатной линии и посмотрел, что находилось в работе. Это действительно был том «Противостояния», но, похоже, его было изготовлено всего пару десятков пачек. Вот они, уложены пятью стопками на поддоне в четыре слоя…

Присев на верхний ряд пачек, я закинул ногу на ногу, упёр подбородок в подставленный кулак и задумался. Жизнь поворачивала куда-то явно не туда, я это чувствовал, но понять, что именно происходит, ещё не мог. То, что приходило в голову, носило очень уж фантастический характер, чтобы принять это за правду. Ну, как можно поверить в то, что описанные писателем ужасы могут однажды материализовать себя в реальной жизни? А ведь именно это, похоже, теперь и происходило! Дождь из саблезубых жаб; перескакивающий из тела в тело демон Тэк, заставляющий захваченных им людей убивать друг друга; голодный тигр в туалете… Я не знаю, из какого рассказа забрёл туда этот тигр, но, думаю, что он наверняка вылез из печатаемого нами собрания сочинений Кинга…

Я закрыл глаза и впал в состояние некоего полубреда-подудрёмы. И увидел, как перед моим внутренним взором разворачивается абсолютно реальная картина. Вот мы удираем от красных, чёрных и других фургонов, из которых по нам палят из дробовиков какие-то неведомые личности. Вот мы разговариваем в подвале с нашим программистом Романом Игнатьевичем и он говорит, что задержится здесь до ночи, чтобы перепрограммировать издательскую линию на выпуск романа «Противостояние». Вот Лёха уезжает с Шуриком на «РАФике», а я ухожу по улице в сторону клуба швейной фабрики, где меня чуть позже окликнет мой бывший сосед по лестничной площадке Арон Гуронов, а тем временем Роман Игнатьевич остаётся в подвале и меняет программу. Сколько проходит времени, я не знаю, я только вижу одним глазом, что вокруг здания с афишей «Вест-Оста» уже толпятся народ и милиция, подъезжают машины с областным спецназом, а другим глазом наблюдаю, как Роман Игнатьевич пытается отладить производственный цикл. «Противостояние» — самая толстая из всех отпечатанных нами ранее книг Кинга, поэтому всё приходится подгонять и отлаживать заново. Но это необходимо сделать, так как остаются ещё две точно такие же «бомбы» — «Ловец снов» и «Самое необходимое», причём у нас эти книги получаются гораздо толще, чем в варианте издательства «АСТ», так как у нас произошло довольно ощутимое увеличение их объёма за счет иллюстраций Голдина Маккауэна.