Дитя Феникса. Часть 1 - Барбара Эрскин

– И больше нет горящих замков, – улыбнулся он. – Я уже думаю, где в случае пожара поставить людей с ведрами. – Он все еще остро чувствовал жестокость описанной сцены.

– Это не был ни один из твоих замков, – сказала она, стараясь переубедить его.

– Тогда чей же? – мягко спросил он.

– Это был замок сэра Уильяма в Хэе.

Наступило долгое молчание.

– Сейчас хранитель замка в Хэе – королевский юстициарий [6] Губерт де Бург, – наконец проговорил он. – Возможно, тебе привиделось прошлое, дорогая. Твой дедушка, король Джон, двадцать лет назад сжег Хэй, а перед тем убил бабушку и дедушку сэра Уильяма. – Он заметил, как побелели ее кулаки. – Все это уже было очень давно. И давно забыто, Элейн.

– Я знаю, – шепнула она.

Гость знал, насколько важна была та новость, которую он сообщил. Ему дали свежей воды для умывания, поставили еду и вино в большом зале и потом, как требовали приличия, он отплатил за оказанное ему гостеприимство, рассказав новости о странах, которые проезжал. Он был в Херфорде и там услышал о разорении замка Хэй и последних сражениях в Уэльсе.

– Я слышал, что замок до сих пор восстанавливают после нападения. Женщины с детьми пытались спрятаться в церкви, но ее тоже сожгли. А сам замок и расположенные в окрестностях постройки, насколько мне известно, сровняли с землей.

Джон в оцепенении смотрел на него. Сидевшая рядом с ним Элейн была бледна как полотно.

– Кто же это сделал? – Джон положил свою руку на руку Элейн.

– Принц Аберфрау. Ваш отец, миледи. Это он спалил Хэй.

Вскоре к Джону пришли письма от Ливелина. Он писал, что сделал это, дабы ограничить влияние де Бурга и напомнить королю Англии, чтобы тот не посягал на Уэльс.

– Это неправда, – резко ответила Элейн, стоя с письмом в руках. – Он сжег Хэй, чтобы отомстить. Хэй ведь был любимым замком сэра Уильяма. – Она глубоко и порывисто вздохнула, пытаясь сдержать слезы. – Бедная Изабелла, что она теперь чувствует у себя в Абере.

Она трижды писала своей подруге, но письма оставались без ответа.

– С ней все в порядке. – Джон пытался успокоить ее. – Твой брат Даффид – хороший человек, он заботится о ней.

Ни Джон, ни его жена больше не вспоминали о пожаре. У Элейн не было шансов спасти замок Хэй от отца, в отличие от случая с сэром Уильямом, когда такой шанс был. Теперь она понимала, что судьбы людей предначертаны свыше. Но каким образом ей удается предсказывать будущее? И почему?

Графа и графиню Хантингтон вызвали в Вестминстер через неделю после пожара в Хэе. Джон догадывался, что королю нужно знать, почему Ливелин сделал это, и он предупредил Элейн, что король захочет спросить ее о причинах.

– Ты ведь не скажешь ему, что я все это предвидела? – беспокойно взглянула на мужа Элейн.

– Конечно, нет. Или ты думаешь, я хотел бы, чтобы весь мир знал, что моей жене случается предвидеть будущее?

– Ведь я не нарочно это делаю. – Она села за большой дубовый стол, за которым Джон писал, и взяла в руки одно из его перьев.

– Я знаю. – С сокрушенным видом он стиснул ее плечо. – Но мы не можем, не должны позволить, чтобы твои видения повторялись. Это опасно, и именно от этого ты так несчастлива. Король будет спрашивать о том, что двигало твоим отцом. Ты должна ответить, что не знаешь. Скажи ему, что все письма твоего отца были адресованы мне. – И это было чистой правдой.

Король Генрих III разглядывал племянницу с насмешливой улыбкой на лице.

– Твой отец опять мне показал нос. Я так это понимаю, моя дорогая, – сказал он.

Элейн почувствовала, как краска заливает ее лицо.

– Нет, сир, это не так.

– Моей жене кажется, что замок сожжен в том числе и из-за личной мести, ваша милость, – сказал Джон, покровительственно положив руку ей на плечо. – Это последний выпад против де Броузов.

– А, распутный сэр Уильям, которому удалось завоевать сердце моей сводной сестрицы. – Генрих улыбнулся. – Должно быть, он был просто дураком или обезумел от любви. – И он глянул по сторонам, ожидая одобрения своей шутки.

В свои двадцать четыре года Генрих Плантагенет был элегантным, красивым молодым человеком, не лишенным вкуса, – последнее проявлялось в его любви к красивой одежде и роскошной мебели и в причудливых планах перестройки Вестминстерского аббатства, которые он лелеял. До сих пор неженатый, он был благочестивым, проницательным и подчас упрямым.

Он долго рассматривал Элейн, а потом отвернулся. Она все еще ребенок, но позже, когда она будет оказывать больше влияния на своего мужа, придет время использовать ее.

Хантингтоны были в своем доме в Стренде – новом пригороде, раскинувшемся между Лондоном и Вестминстером, – когда пришла новость о том, что принц Аберфрау в конце концов сжалился над женой и простил ее. После двухлетнего заключения ей наконец разрешено было вернуться к супругу, который снова питал к ней былое расположение. Радуясь новости, Элейн дала вестнику серебряный пенни и пошла искать своего мужа.

– Теперь я могу вернуться домой! Если папа простил ее, значит, он простит и меня, не так ли, милорд? Пожалуйста, можно мне вернуться? – За два года они ни разу не ездили на запад.

Джон удивленно посмотрел на нее и взял письмо из ее руки. Это было первое письмо, которое она получила из Абера, и оно было написано Ронвен.

– Домой? Ты имеешь в виду в Гвинед?

Она радостно кивнула.

– Ну пожалуйста… – Заметив выражение его лица, она неловко остановилась. – Я знаю, я твоя жена, знаю, что должна вернуться к тебе, когда мне исполнится четырнадцать лет, но пока я могла бы вернуться домой к Ронвен, в Уэльс. Повидаться с Изабеллой. – Тут ее голос совсем стих. Они стояли и долго смотрели друг на друга. Ее лицо постепенно приняло печальное выражение.

– Прости меня, дорогая. – Джон покачал головой. – Ты должна оставаться со мной. Твой дом теперь здесь.

– Нет, мой дом в Гвинеде. – Она почти разрыдалась.

– Уже нет, Элейн, ты теперь графиня Хантингтон. Уэльс больше не твой дом. И никогда уже им не будет.

– Нет, это мой дом. – На ее глазах выступили крупные слезы. – Он всегда будет моим домом. Я люблю Уэльс и ненавижу все здесь. – Широким движением руки она указала не только на обитую дубом комнату дома и бесконечную вереницу телег и повозок за окном – имелись в виду и оживленные, многолюдные улицы Лондона с их зловонным запахом, а с ними и вся восточная Англия, и все владения ее мужа.

– Тогда тебе придется полюбить все это, Элейн, – сказал он неожиданно твердым голосом. Он и не думал, что она до сих пор надеялась вернуться к отцу. Граф считал, что она счастлива с ним. Больше не повторялись ее дикие скачки в бурю, но и перед тем случаем ему казалось, что Элейн все больше и больше нравится быть в его обществе, обучаясь сложной, а иногда и скучной науке управления обширным и запутанным хозяйством. – О возвращении домой не может быть и речи.