Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли) - Петер Фёльдеш

Спустя час к ангару подъехала серо-зеленая машина Самуэли, Внимательно осмотрев самолет, он выслушал доводы Оскара Ашбота.

— Полет отменять нельзя, — твердо сказал он, — Но учтите: если в пути что-нибудь случится — ото ляжет все-таки на вашу совесть.

— А раз так, значит, летим… — заключил Добош.

О серьезном недостатке машины не знал даже Лейриц.

В канун вылета вечером на квартире Самуэли царило оживление. Йолан привезла огромный сверток, в нем теплое белье, меховая шапка, кофе, шоколад, выданные Тибору на дорогу по распоряжению Правительственного Совета. Лейриц раздобыл термос и бутылку вина. Друзья настойчиво уговаривали Самуэли — непременно прихватить с собой глинтвейн.

— Вы плохо знаете Добоша, — засмеялся Тибор. — Он ни за что не потерпит вина на борту.

Улучив благоприятный момент, Тибор шепнул Лейрицу: «Хоть бы ты не мудрил! Добош предупредил — полет рискованный, в пути может понадобиться моя помощь, я должен быть как стеклышко».

Неожиданно явился Андраш Хаваш. Только под мышкой у него был не портфель, с которым он никогда не расставался с тех пор, как стал заместителем Самуэли по социальному обеспечению, а докторская сумка.

— Я хотел бы осмотреть тебя перед полетом, Тибор.

— Спасибо, Андраш, — обрадовалась Йолан. — Слышите, как он кашляет?

— Табак дрянной попался, — сморщился Самуэли. — Будь по-твоему, идем в другую комнату, — улыбаясь, согласился он, взял под руку Хаваша и, покосившись на жену, заговорщически шепнул ему на ухо: — А то, чего доброго, сболтнешь лишнее!

Тибор увел доктора, плотно прикрыв за собой дверь.

Минут через десять Самуэли вернулся.

— Все в порядке, Йолан. Хаваш отпускает меня с миром. Единственное пожелание — чтобы я прихватил с собой пузырек ипекакуаны.

— Ну, положим, чтобы не только прихватил, — скромно заметил стоявший за его спиной доктор, — но и принимал время от времени, дорогой друг.

— Хоть бы одним глазом взглянуть, как он это будет делать… — с грустью заметила Йолан.

— А придется-таки… — начал доктор несколько более решительным тоном.

— Ладно, ладно, — перебил его Самуэли. — Мы же договорились, Андраш.

Там, в соседней комнате, они горячо поспорили. Андраш обнаружил у Самуэли острый бронхит. Дальний перелет в открытой кабине биплана мог вызвать серьезные осложнения. Хаваш изо всех сил убеждал Самуэли отложить поездку. Обещал быстро вылечить. Но Тибор не сдавался. После долгих препирательств порешили на том, что Самуэли будет принимать ипекакуану.

— Ну, я пошел, — сказал Хаваш. — Скоро вернусь и принесу лекарство.

— Ладно, неси, — усмехнулся Самуэли и следом за ним поспешно вышел в коридор. Остановившись возле квартиры Бела Куна, он постучал в дверь.

— Все готово, завтра вылетаю, — гордо произнес он, подходя к письменному столу Куна. — Ну что ж вы, давайте! — вдруг засмеялся он, выдвинув один на ящиков.

— Что?

— Золото! В партийном клубе на проспекте Андраши некоторые деятели из рабочей аристократии распускают слухи, будто я собираюсь бежать в Россию, прихватив с собой золото. И на Матяшфёльдском авиационном заводе распространяют эту же сплетню. Но дело не в брехне, — Самуэли опустился в кресло, закурил сигарету, — Дело в том, для чего ее сочинили. У сплетни длинные ноги, вот злопыхатели и стремятся как можно быстрее и шире оповестить сообщников о моем выезде за пределы страны. Однако их ждет разочарование — через несколько дней я опять буду дома!

Кун удивился.

— Понадобится не одна неделя, чтобы отремонтировать самолет и подготовить ого к обратному рейсу. Я слышал, что пришлось сконструировать специальный пропеллер. И он далеко не совершенен. В Москве вам предстоит вести исключительно важные переговоры, решить много труднейших вопросов.

— У венгерской пролетарской диктатуры слишком много врагов! — возразил Тибор. — Нам, коммунистам, действительно нельзя отлучаться надолго.

Вернувшись к себе, Тибор радостно сказал Йолан:

— Подумать только, что послезавтра я увижу Владимира Ильича Ленина!

Он стал рассказывать ей о своих прежних встречах с Лениным, вспоминал его любимые выражения, облик, манеру разговаривать.

Вернулся Хаваш, принес пузырек с ипекакуаной и бережно опустил его во внутренний карман кожанки Самуэли.

Когда доктор ушел и они остались наконец одни, Йолан рассмеялась:

— А я знаю, какими словами встретит тебя Ленин… Посмотрит строго, вот так, и погрозит пальцем. Ох, до чего же хочется присутствовать при этом! И скажет «Именем Совета Народных Комиссаров требую, чтобы вы немедленно изволили принять и-пе-каку-ану!..»

Рассвет застал Самуэли на аэродроме. Первое, что бросилось в глаза, — поблескивающая кромка лопастей пропеллера.

— Ашбот все-таки кое-что придумал, — доложил Добош. — Два дня он слой за слоем наносил на переднюю кромку лопасти быстросохнущий лак.

Но инженер продолжал сомневаться.

— И все-таки полной гарантии дать не могу! Сколько бы ни было слоев, лак, конечно, не заменит обшивку.

— Ничего, — махнул рукой Добош, — в воздухе станет ясно что к чему, в нужную минуту шепнет на ухо…

Проводить их пришли члены рабочего совета авиационного завода.

— Товарищи, — обратился к ним Самуэли, — не теряйте времени на ненужные напутственные слова. Лучше проверьте, сколько золота мы увозим. Не стесняйтесь — загляните в самолет! Посмотрите, где спрятаны пресловутые золотые слитки.

Члены рабочего совета сконфуженно переминались с ноги на ногу, не решаясь посмотреть в глаза Самуэли.

А через четверть часа биплан поднялся в воздух.

— Воздадим должное славным рабочим, техникам и инженерам нашей авиации! — крикнул Самуэли пилоту.

Добош развернул машину, и она сделала над аэродромом круг почета. Серебристое пятно медленно таяло в прозрачной синеве неба и наконец исчезло. Долго еще стояли провожающие на поросшем низкой травой аэродроме, глядя вслед улетевшим на восток, навстречу брезжившей заре.

Было 5 часов утра, 21 мая 1919 года.

Через несколько часов по Будапешту поползли слухи, что Иштван Добош, действуя по заданию врага, приземлился в районе расположения румынских войск и выдал Самуэли. Реакция перешла в наступление: Самуэли нет в стране, он не вернется, можно действовать безнаказанно.

Незадолго до того, как Самуэли полетел в Москку, центристам удалось настоять на расформировании вооруженных сил службы внутренней безопасности, штаб которых находился во дворце Батьяии. Продолжал действовать лишь следственный отдел Народного комиссариата внутренних дел, руководимый Отто Корвином. В стране не хватало продуктов, нарастало недовольство. Бела Кун делал все, чтобы смягчить продовольственный кризис. «Кто использует голод как оружие политической борьбы — тот враг диктатуры пролетариата, — говорил он. — Не требуется быть социалистом, чтобы понять: голод порожден не диктатурой!» Центристы во главе с Кунфи, ратуя за «смягчение» диктатуры, навязали партии дискуссию. Правореформистские профсоюзные лидеры регулярно устраивали тайные совещания с новоявленным уполномоченным Антапты капитаном Фриманом. Договаривались о формировании чисто «профсоюзного» правительства.

А рабочие в любую минуту готовы были стать под ружье и защищать Советскую власть! Под городом Хатваном рабочие полки и вооруженные отряды профсоюзов усиленно изучали военное дело. Зато командующий Бём проявлял растерянность и нерешительность. Порой он сам удивлялся: почему его до сих пор не сместили с поста командующего? Это и впрямь было странно: ведь он без ведома и санкции правительства в самый трудный момент отдал приказ о капитуляции и тем самым дезорганизовал армию! Бём трусил: восстановится в стране порядок, и привлекут его к ответственности за самовольные действия. Но порядок, действительно, вскоре был восстановлен, а Бёму, судя по всему, ничто не угрожало, и все-таки опасения его тревожили.

Бела Кун правильно оценил обстановку: да, коммунисты в короткий срок сумели добиться перелома в военных действиях. Но рассчитывать столь же быстро упрочить свои политические позиции они не могли. В военные лагеря для прохождения боевой подготовки шли рабочие, и потому в Будапеште стало значительно меньше верных людей, опираясь на которых коммунисты могли бы пойти на разделение партии. «Вряд ли мы, социал-демократы, будем пользоваться сейчас полным доверием коммунистов, — размышлял в свою очередь Бём. — Либо мы сейчас снова завоюем доверие коммунистов и попытаемся сблизиться с ними, либо между двумя группировками объединенной партии неизбежно вспыхнет открытая борьба. Штромфельд полным ходом ведет боевую подготовку. Если первое сражение увенчается победой, ничего не поделаешь: придется снова пойти на сближение с коммунистами».