Вечная ночь - Полина Дашкова

Небольшое, но преуспевающее издательство готовило сборник текстов его песен. На гримёрном столике перед ним лежала пластиковая папка. В ней было предисловие, написанное маститым литературным критиком, а также несколько восторженных отзывов, подготовленных заранее к выходу книги. Основной пафос сводился к тому, что представленные в книге тексты сами по себе, без музыки, без волшебного голоса автора, являются образцами высокого искусства.

«Это настоящая поэзия, по которой так изголодался русский читатель. Тот факт, что Вазелин представляет собой грандиозное явление в нашей культуре и, безусловно, останется в истории, неоспорим уже для всех, включая оголтелых гонителей его самобытного творчества. Мы знаем и любим его как певца, музыканта. Теперь у нас есть счастливая возможность познакомиться с Вазелином-поэтом».

В гримёрную бесшумно вошла Наташа. Вот уже второй год эта крепенькая, как молодая картофелина, деловитая и спокойная девушка моталась с ним по гастролям, вытаскивала из депрессий, кормила кашами и фруктовым пюре, добавляя к каждой ложке порцию искреннего восхищения, массировала, гримировала, утешала. Жаль, что скоро придётся с ней расстаться.

Наташа взяла щётку и принялась расчёсывать ему волосы.

— Опять лезут, надо немного подстричься, — произнесла она шёпотом и тут же поцеловала его в шею, — тебе пора на сцену. Всё готово.

— Что там, в зале? — спросил он и раскрошил сигару в пепельнице.

— Ну как тебе сказать? В принципе, народ есть.

— В принципе… ладно, пошли. Говоришь, волосы лезут? А на хрена ты это мне говоришь? Намекаешь, что я старею? — Он тихо рассмеялся и легонько хлопнул её по спине.

Наташа в ответ даже не вздохнула. Она шла перед ним по узкому коридору и чувствовала затылком его злой холодный взгляд.

Зал был освещён. Пустые места зияли, как выбитые зубы. С каждым концертом пустых мест становилось всё больше.

Вазелин запел без предисловий, задушевно и серьёзно, обращаясь к пожилой паре в пятом ряду, справа. Люди старше сорока редко забредали на его концерты. Он начал с одного из самых скандальных своих хитов. Песня имитировала стиль бардов шестидесятых, имитировала грамотно и тонко. Тайга, суровые романтические геологи, изба с русской печкой. В третьем куплете лирический герой хватал топор, но вместо того, чтобы нарубить дров для печки, смачно трескал по головам своих задремавших товарищей. Мозги, кровь, осколки костей. Все, как обычно, как в каждом его сочинении.

Пожилая пара в пятом ряду удивлённо застыла. Вазелин отчётливо видел их лица. Ещё не закончив песню, он загадал: если они просто молча встанут и выйдут из зала, этот концерт можно считать провалом. Если начнут вопить и возмущаться, значит, все нормально.

Он зажмурился на последнем, протяжном аккорде, а когда открыл глаза, пожилой пары уже не было. Он успел заметить, как они тихо прошмыгнули в чёрную дыру, над которой светились электрические буквы «ВЫХОД».

Дальше он запел уже без всякой надежды, исполнил несколько старых шлягеров, бросил в полупустой зал пару бессмысленных реплик. Аплодисменты были вялыми.

— Ненавижу, — бормотал он, трясясь в автобусе на обратном пути.

Все дремали, кроме него и водителя. Водитель слушал Высоцкого и тихо подпевал.

«Вот до кого я ещё не добрался», — уныло заметил про себя Вазелин.

Ночью после провального концерта в Лапине он опять не мог уснуть.

— Что ты ворочаешься? — уютно ворчала Наташа. — Спи, не переживай. Все нормально.

Да, наверное, она права. Все нормально. Все по-прежнему. На каждом шагу попадаются афиши и плакаты с его физиономией. Песни Вазелина звучат по радио, его приглашают на самые популярные ток-шоу и на самые престижные тусовки. Сайт в Интернете пестрит восторгами и проклятиями.

— Все нормально, — шептал он, ворочаясь на скомканной простыне и в десятый раз прокручивая в голове проклятый концерт.

Ему было жаль, что он не съязвил вслед удалившейся пожилой паре. Возможно, если бы он задержал их под электрической табличкой «ВЫХОД», выкрикнул со сцены нечто обидное, они бы вернулись, чтобы ответить. И мог бы завариться скандал. Скандал — это альфа и омега любого коммерческого проекта. Разумеется, нужен скандал, чтобы подогреть остывающий интерес публики.

«Заняться политикой? Скучно. Нет вакансий. Чтобы добиться в этом настоящего успеха, надо в тюрьме посидеть, а неохота. Да хрен с ней, с политикой. Нужен скандал. Крутой, прикольный, гламурный, сексуальный. Сочный, долгоиграющий».

За окном светало. Он сел на кровати. Наташа тихо посапывала во сне. Одеяло сбилось. Он провёл пальцем вдоль её крепкого ровного позвоночника и прошептал:

— Я буду немного скучать по тебе, киска.

Тонкий пушок на её коже встал дыбом от его прикосновения. В последнем сочинении Вазелина герой орудовал электрическим ножом для разделки мяса. Он перепиливал хребет своей подруги, как раз в этом месте, между позвонками. Белые простыни быстро пропитывались пенистой густой кровью. Подруга не успевала крикнуть, она только хрипела.

Перед гастролями по волжским городам, прослушав готовую песню, Наташа потихоньку выкинула электрический нож, который валялся в кухонном шкафу. Вазелин пока не знал этого.

Глава семнадцатая

Соловьёв подвёз Майю. Она не хотела его отпускать, попросила подняться в квартиру. Ей вдруг пришло в голову, что Нина могла проснуться и что-то с собой сделать. Но нет, она спала. Майя пощупала ей пульс, поправила сбившееся одеяло. Нина горько всхлипнула во сне и отвернулась. На полу Соловьёв заметил забитую окурками пепельницу, пустую коньячную бутылку.

— Я все опасные таблетки взяла с собой, вот они у меня, в сумке, — прошептала Майя, — но все равно я за неё боюсь ужасно. Завтра утром мамаша её приедет. Не знаю, как бы хуже не было. Мамаша у неё зверь. Работала начальником отдела кадров на ламповом заводе, такая, знаете, коммунистическая кобра. Ханжа и садистка. Когда Нинулька уехала в Москву с Качаловым, мамаша прокляла её, даже внучку свою родную видела не больше трёх раз.

У Соловьёва зазвонил мобильный. Он попрощался с Майей и вышел. Опять это была никакая не Оля. Пожилой голос в трубке, сиплый, слегка картавый, проворчал:

— Между прочим, я бы давно лёг спать, если бы ты не сказал мне, что дело срочное. Ты же знаешь, я ложусь очень рано. Но сейчас вот по твоей милости не могу уснуть. Ждал, что ты сам объявишься, не хотел тебя, такого занятого, беспокоить. Но не выдержал. Побеспокоил, извини. Скажи, мне тебя сегодня ждать или нет?

Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов. Диме стало неловко, что он забыл о старике.

— Я просто не думал, что вы поняли меня так буквально, и не надеялся, что вы так быстро справитесь, — сказал Соловьёв.

— Там и справляться нечего. Достаточно было взять лупу. Ну и ещё пришлось потратиться на международный телефонный разговор с Римом. — Лобов выдержал долгую эффектную паузу, которую Дима поспешил заполнить бурными благодарностями и обещанием оплатить счёт.

— Не тараторь, Соловьёв. Что за манера? Я ещё ничего тебе не рассказал. И не расскажу по телефону, не надейся. Придётся тебе меня, старика, навестить.

— Я с удовольствием, Вячеслав Сергеевич. Когда?

— Это тебе решать. Я на пенсии, у меня время все своё, не казённое. Ты сейчас где?

— В Сокольниках.

— Помнишь, где я живу?

— На Красносельской. Да, действительно, отсюда десять минут на машине.

По дороге Дима остановился, купил букет нарциссов для жены Лобова и коробку шоколадных конфет. Вячеслав Сергеевич был известным сластёной.

— Вот тапочки, проходи. Только тихо. Вера спит. За цветы спасибо. Ох, тут ещё и конфеты. Ну давай уж по такому случаю сварю тебе кофе.

Дима заметил, как сильно сдал старик, располнел, появилась тяжёлая одышка, лицо стало серым, под глазами мешки.

— Что смотришь? Плохо выгляжу?

— Нет, почему? Просто мы давно не виделись.

— Год и восемь месяцев. Я, Дима, инфаркт перенёс, чуть копыта не отбросил. Не курю теперь. Питаюсь творожком да протёртыми овощами. Гуляю каждый день. Хожу, как дурак, по скверику, туда-сюда. Хорошо, если Вера со мной выходит. Но ей все некогда.

Они прошли в маленькую чистую кухню. Лобов усадил Диму на деревянную лавку, открыл окно, включил чайник.

— Кури, если хочешь. Скажи, ты так и не женился на той девочке, графологе. Людочка, кажется?

— Люба. Нет, Вячеслав Сергеевич, не женился.

— А что тянешь? Вон, седой уже.

— Да так как-то. Она намного моложе меня, и вообще, я привык жить один.

— Не модный ты какой-то, Дима. Сейчас все как раз на молоденьких женятся. А как твой Костик? Сколько ему?

— Семнадцать. В этом году поступает на юрфак.

— Ну, славно, славно. — Старик разлил кофе по чашкам, себе добавил молока, открыл конфеты. — Ладно, не томи. Расскажи, что ты успел нарыть по этому трупу, который в новостях показали.