Мешок кедровых орехов - Николай Самохин

Генриетта, когда умерла свекровь и никого у них из родни не осталось, кроме сестры Ирины, согласилась на переезд в другую область. «Только подбирай район поближе к городу, — сказала, — поближе к Ирине».

В Заикино помог им устроиться муж Ирины Виталий. Позвонил в ближний район, секретарю райкома: он там с шефскими концертами часто выступал, знал секретаря хорошо. Возьми, попросил, свояка. Секретарь, поскольку были они с Виталием накоротке, прямо поинтересовался: а чего это он к нам? Не сработался там? Он, вообще, как — не склочный мужик?

— Да не склочный, не склочный, — заверил Виталий. — Нормальный… губошлеп. Дон-Кихот. Бессребреник. Убежден, что его место только в деревне. Просто ему там не климат, ностальгия замучила — по дубравам. А у вас — леса. Ты его хватай тепленького, на таких воду возят.

Секретарь подумал секунду.

— Школу потянет?

— Он прицеп тракторный потянет! Будет хрипеть, падать, но тянуть.

— Ну, пусть подъезжает, — сказал секретарь. — Познакомимся.

Геннадий прилетел. Хотя и каникулы были, летние, а вырваться ему из школы удалось только на один день. А что за день увидишь? Да еще часть времени у него секретарь отнял: счел необходимым лично встретиться, побеседовать. Ну, порасспрашивал Геннадия, затем район обрисовал: такие-то посевные площади, такое-то поголовье крупного рогатого скота, культура, быт, то, се… Под конец странную фразу произнес:

— Хозяйство у нас среднее. Ну, а что касается благосостояния… народ живет крепко. В целом по району двенадцать миллионов на сберкнижках.

Геннадий внутренне хмыкнул: интересно — хозяйство среднее, а живут крепко! Но отметил он этот парадоксальный факт мельком: в кабинете сидела заврайоно, а у подъезда ждал «газик» — надо было ехать, смотреть школу.

До Заикино, куда повезла его заврайоно, было километров семьдесят. Проезжали озера — они тянулись вдоль дороги цепью, разделенной узкими перешейками. Потом леса начались, колки березовые.

Геннадий крутил головой, схватывал красоту эту. Заврайоно заметила его интерес, сказала:

— Уток здесь осенью — тьма. А от деревни — километрах в семи — кедрач пойдет. Жалко, времени мало, не посмотрим.

Времени у них, действительно, мало было, только со школой познакомиться. А чего там знакомиться? Длинное бревенчатое здание, одноэтажное. Геннадий прошагал по нему деловито, размашисто. Толкнул двери в некоторые классы, стукнул кулаком в облупленную стену:

— Ремонт требуется.

Заврайоно семенила за ним, смущалась и недоумевала. Ее недоумение раньше охватило, еще в кабинете у секретаря. Странно: мужчина, с высшим образованием… интеллигентный с виду, похожий на киноартиста Тихонова, не на Штирлица, а на того, каким он играет в фильме «Доживем до понедельника», потощее только… и вдруг — в деревню! Откуда все выпускники пединститута бегут при первой возможности.

Она кашлянула:

— У меня еще три школы без директоров. Может, посмотрите? Поближе к райцентру. И получше. Задержитесь дня на три. Гостиницу мы вам организуем.

Геннадий повернулся к ней. Резко. Длинные ноги — циркулем, руки за спиной, глянул сверху вниз. И выдал свое кредо:

— Нет плохих школ. Есть плохие учителя.

Заврайоно оробела. Ей такие слова только от высокого начальства слышать доводилось.

Так Душкины и очутились в Заикино.

Места были тут чудесные, ничего не скажешь: лес, озера, кедрач в семи километрах. Непролазный, дремучий. Но вот деревня… Ее сносить собирались, когда кампания шла за ликвидацию малых сел. А потом оставили на неопределенное время. Отделение совхоза. Дворов примерно шестьдесят. Мелкота — по теперешнему времени.

Школа запущенная до крайности. А как ей запущенной не быть? В пятнадцати километрах центральная усадьба, все лучшие кадры там. А здесь девчонки преподают, после десятилетки, из местных же. Да какие! Которые сами в институт поступить не смогли. С высшим образованием — один физкультурник. Был. Года за два до приезда Душкиных. Сбежал. Но не в город. Сориентировался парень. Понял, что в городе ему ловить нечего: там таких специалистов пруд пруди. Остался здесь, в кладовщики пошел. А что? Грамотный человек, управляющий за него двумя руками ухватился. Ну вот: сам кладовщик, жена продавщица — завели хозяйство, обжились. Полтораста уток каждый год выкармливают, восемьдесят гусей. «Ниву» купили. Чем выкармливают — ежу понятно. А попробуй докажи. Да и кто доказывать станет?

Ребятишки, естественно, темные. Генриетта приняла второй класс — они ни бе ни ме.

Ну, да ладно. Это школа, работа. К такому не привыкать было.

С другим обстоятельством Душкины здесь столкнулись. Не то чтобы с непредвиденными — они деревенскую жизнь, слава богу, знали. Но тут уж… В общем, открылся смысл той, секретарской, фразы. Город близко, областной центр — вот в чем штука. Не так уж и близко, километров полтораста, но когда у каждого второго свои колеса — считай, рукой подать. Личным подсобным хозяйством никто не брезгует. Скотину держат — свиней, овец, а главным образом — птицу, гусей. Гуси инкубаторские (в районе свой инкубатор), белые, крупные. Летом выйдешь на улицу — деревню будто снегом замело. Красиво.

А вот купить чего-нибудь, мяса или молочка — шалишь! И понятна психология: драть три шкуры со своих же деревенских, тем более с учителей, неудобно, а дешево продавать невыгодно. В городе-то, на рынке, те же гуси по двадцать рубликов. Вот они — миллионы на сберкнижках.

Геннадий наладился было, как на прежнем месте, к управляющему, а тот оказался с заскоками, неровный мужик. Если в хорошем настроении — черкнет записочку: отпустить. Но и записочка — только записочка, еще не продукт. С нею к завскладом надо. Кладовщик же, даром что сам бывший учитель, очень быстро осукинсынился. Захочет — отпустит, не захочет: «У меня бригады кормить нечем… обождешь». Геннадий однажды, получив от ворот поворот, разогнался обратно к управляющему — пожаловаться на кладовщика. А управляющий уже в другом настроении: «Что? Не дал? И правильно сделал. Там люди вкалывают без разгиба, а ты разгуливаешь тут… в шляпе. Интеллигент».

Геннадий, правда, носил шляпу. И не только шляпу. Галстук носил. Костюм всегда отутюженный. В школу собирается—туфли начистит до блеска. И пройдет по любой грязи, не запачкается. Генриетта удивлялась на него: «Ты уж настолько высох — тебя грязь держит. Скоро, как Христос, по воде ходить станешь». Сама она, впрочем, в школу тоже одевалась нарядно. Это у них правилом было: учитель должен выглядеть опрятным, красивым. Только Генриетту грязь не держала. Она в резиновых сапожках ходила. А туфли носила в сумке. В школе переобувалась.

Так вот, не шибко дружелюбно относился управляющий к интеллигенции. Когда и где она ему соли на хвост насыпала? Всего-то интеллигенции в Заикино было: учителя да завклубом Володя — молодой человек, холостой и — временный: отбывал распределение после культпросветучилища. Даже не скрывал, что отбывает. Этот Володя один раз схватился с управляющим, у него же дома, в гостях сидели — сам вдруг позвал чего-то. Генриетта с Геннадием тоже были.

Володя за столом расхрабрился, ударился в философию:

— Вы почему равняете сельскую интеллигенцию с теми, кто пашет? Интеллигенту нельзя в навоз зарываться, некогда. Он свет должен нести. Раньше учителей, например, миром содержали, опчеством. И вообще… знаете, как говорил Максимилиан Волошин? Человечество должно кормить своих поэтов, иначе оно зажиреет и погибнет.

Управляющий тяжело уставился на Володю.

— Ты, что ли, поэт?

— Я про поэтов в широком смысле, — заносчиво вздернул голову Володя.

— Ну дак и… — управляющий послал Володю в узком смысле.

Душкины помыкались, помыкались — решили покупать корову. Надо же ребятишек кормить, двое пацанов у них. Купили. Залезли в страшенные долги. Лишних денег у них отродясь не водилось, а тут и вовсе: когда срывались с прежнего места, огород даже не успели убрать. Картошку в земле оставили, соседям. Копать еще рановато было, а на корню ее не продашь. Залезли в долги — а из чего отдавать? Из каких шишей? Новые знакомцы посоветовали им: заводите поросят. Самое верное дело. Выкормите за лето, — да они тут на воле, на подножном корму, сами перебьются, — а осенью мясо на базар, оправдаете и корову, и поросят. Послушались они совета, купили двух поросят, свинку и боровка — опять же в долг. С курицами, которых Душкины еще раньше, до коровы еще, завели, образовалось целое хозяйство. Надо им заниматься, Генриетте — хоть работу бросай. В Кулунде у них тоже кое-какая животина имелась, но там по хозяйству управлялась свекровь. А они с Геннадием одно знали — школа.

Вдобавок, не повезло им с живностью. Или они просто неважными хозяевами были? Началось с петуха. Такой вырос… неутомимый, повадился, хлюст, чужих кур топтать. С утра своих перетопчет — и бегом в соседний двор, к ветврачу. А соседу обидно… хотя вреда-то, урона, вроде бы ему никакого и нет.