Русский след Трампа. Директор ФБР свидетельствует - Джеймс Коми

том, насколько сильно. Как бы странно это ни звучало, есть определенная свобода в том, чтобы быть совершенно спятившим, в осознании того, что подвергнешься нападкам вне зависимости от того, как поступишь. В любом случае, половина страны будет завывать, так что перестаем обращать на критиков внимание, и позволим лишь фактам и закону диктовать, какая это будет половина. Конечно же, в то время мне как-то в голову не приходило, что наши решения приведут в ярость обе половины.

Для помощи в деле Отдел контрразведки ФБР собрал группу из примерно двадцати экспертов — агентов, аналитиков и вспомогательного персонала. Как обычно и поступает этот отдел, они дали делу кодовое название: «Полугодовой экзамен». Эта группа, с которой я регулярно имел дело по поводу «Полугодового экзамена», варьировалась от руководителей высшего звена ФБР до старших спецагентов и аналитиков, совместно день за днем осуществлявших надзор за этим делом, и включала в себя юристов из трех различных уровней офиса главного юрисконсульта. Я часто упоминал это собрание из двенадцати человек как «Полугодовую команду». Я не встречался с «линейными» агентами, аналитиками и парнями из поддержки, за исключением того, что периодически благодарил за их тяжелый труд.

На протяжении последующих восемнадцати месяцев я полагался на эту «Полугодовую команду» из двенадцати членов в помощи в принятии решений по этому делу — хотя окончательные решения всегда были моими. Отдельные члены появлялись и исчезали, когда уходили в отставку некоторые старшие руководители, но группа оставалась собранием очень талантливых людей с сильной индивидуальностью, которые зачастую вступали в схватки друг с другом, как могут только родные братья и сестры. Мне это нравилось. Одна из младших юристов имела привычку выказывать отвращение к заявлениям, которые ей не нравились, а затем агрессивно перебивать, неважно, кто говорил. Это раздражало многих ее коллег. Мне же это нравилось. Я хотел, чтобы она была в команде, потому что знал, что ей совсем было плевать на должности. Ее прямота вносила полезный вклад, даже когда она ошибалась. Я хотел услышать ее точку зрения, и знал, что для этого не нужна будет чья-либо подсказка, даже если ей придется перебить старшее должностное лицо, чтобы высказать ее. Это перебивание обычно стимулировало прекрасную беседу.

Вне всякого сомнения, у каждого из моих советников были свои собственные политические убеждения и взгляды. В конце концов, они были людьми. К тому же, у них были супруги, друзья или члены семьи со своими собственными точками зрения. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из нашей команды — ни единый — занимал позицию, которая выглядела бы движимой их собственными политическими мотивами. И более того: я никогда не слышал аргумента или высказывания, которые посчитал бы исходящими из политической предвзятости. Никогда. Вместо этого мы дискутировали, спорили, слушали, размышляли, переживали, играли адвоката дьявола, и даже находили возможность смеяться, когда обсуждали наши основные решения. Я приказал команде подробно меня информировать, чтобы я мог быть уверен, что у следователей были все требуемые ресурсы и вся возможная защита от давления извне. И таким образом я мог принять основные решения, что, в конечном счете, и являлось моей работой.

Первым решением, которое требовалось принять, это говорить ли о деле публично. Как обычно, ФБР отказывалось подтверждать существование какого-либо расследования в отношении пользования электронной почты госсекретарем Клинтон после того, как мы открыли его тем июлем. Но к концу сентября 2015 года, спустя почти три месяца ведения расследования, это «без комментариев» все больше и больше выглядело глупо. В конце концов, расследование началось с публичного обращения генерального инспектора. Сами кампании и обе партии в Конгрессе говорили о нашей работе. Агенты опрашивали связанных с этим делом людей, а также взаимодействовали с людьми, которые имели возможность, и пользовались ей, говорить о нем прессе. Конгресс также хотел неких запротоколированных гарантий, что мы изучаем этот вопрос, особенно потому, что в прессе стоял шум.

В политике Министерства юстиции и ФБР содержатся исключения для нашей политики «без комментариев» в отношении расследований, вызывающих чрезвычайный общественный интерес, или когда наша следственная деятельность заметна для общественности. Мы уже несколько раз пользовались этим исключением за время моего пребывания на посту директора, подтверждая уголовное расследование в отношении того, не являлись ли незаконными нападки на Внутреннюю налоговую службу со стороны политических организаций так называемого Движения чаепития, так же как подтверждая уголовное расследование в отношении гражданских прав в Фергюсоне, штат Миссури. В каждой из тех ситуаций, как и во многих других на протяжении моей карьеры, министерство принимало решение о необходимости заверить общественность, что профессионалы из правоохранительных органов расследуют эти противоречивые дела.

Так уж случилось, что мы с генеральным прокурором Лореттой Линч в начале октября запланировали совместный выход к прессе, во время которого, было ясно, на каждого из нас станут давить, предпринимает ли Министерство юстиции какие-то действия по обращению генерального инспектора разведывательного сообщества. Если мы собирались подтвердить расследование, я считал, что для этого как раз будет подходящий момент. Так что в конце сентября я запланировал встречу с генеральным прокурором, чтобы обсудить эту возможность. Старшие руководители Минюста и ФБР также присутствовали на этой встрече, происходившей в конференц-зале Командного центра Министерства юстиции.

Я знал Лоретту Линч с начала 1990-х, когда мы совместно в качестве прокуроров работали в Нью-Йорке над одним делом. Наркодилеры из Манхэттена, в отношении которых мы вели расследование, замышляли убийство федерального судьи в Бруклине, где она была помощником окружного прокурора Соединенных Штатов, так что мы объединили усилия по этому делу. Она была умным юристом и честным человеком, открытым для того, чтобы выслушать точки зрения других. В Командном центре Минюста я пояснил, что считаю, что мы достигли той точки, когда во время запланированного на 1 октября моего регулярного ежеквартального круглого стола с прессой мне следует подтвердить, что у нас открыто расследование в отношении электронной переписки Клинтон, о котором, в любом случае, уже знал весь мир, но не вдаваться в подробности.

Генеральный прокурор Линч согласилась, что имело смысл это сделать. Но затем быстро добавила: «Назови это «вопросами».

— Зачем? — спросил я.

— Просто назови это «вопросами», — последовал ответ.

В тот момент до меня дошло, что этот вопрос терминологии был поразительно схож с борьбой, которую в июле развернула кампания Клинтон против «Нью-Йорк Таймс». С тех самых пор команда Клинтон применяла множество эвфемизмов, чтобы избежать использования слова «расследование». Похоже, генеральный прокурор направляла меня придерживаться той стратегии кампании Клинтон. Ее «просто делай так» в ответ на мой вопрос указывало, что у нее нет юридических