Лига мартинариев - Марианна Алфёрова

Запутаннее всего выглядели отношения с Лигой. Души уцелевших мартинариев принадлежали ему безраздельно, но Орас ощущал лишь упадок сил и безразличие привыкшего к поражениям человека. Порой ему начинало казаться, что энергопатия вызывает у него не прилив сил, а отвращение и тошноту. Неужели Катерина права, и он в самом деле превратится в ничто вместе с гибелью тайного лагеря? Ему не хватает сверхсилы, которая бы взметнула его наверх…Но почему? Ведь Ева, Кентис, Сергей, они… Орас остановился. Само перечисление натолкнуло его на мысль. Все они были вроде как мартинариями. Но именно «вроде как». На самом деле по характеру и по складу души они не годились в мартинарии и НЕ должны были ими быть. В мартинариев их обратило давление ордината Лиги. Но теперь ординат исчез, Лига оставила город, давления не стало. Ничто не заставляло их более сохранять прежнюю ипостась. Каждый из них существовал сам по себе, и даже желая сплотиться вокруг Ораса, они стремились сбросить прежнее ярмо и вкусить иной, сладкой жизни.

Да, это предположение походило на правду, но всё равно оставалось неясно, почему побеждает Вад.

Андрей мотнул головой, пытаясь согнать мысли с привычного круга. Прежде всё было иначе. Он, Орас, был в центре, а события починялись ему. А он…

Бодренькая мелодия мобильника оборвала бесконечные рассуждения.

— Андрей, — Катерина не сочла нужным даже поздороваться. — Нам надо встретиться. Вопрос касается Олежки.

— Где?

— Не у тебя конечно. Помнишь мой старый дом за Круговой дорогой? — она сделала ударение на слове «мой».

— Ну и…

— Жду тебя в восемь. Обстоятельства изменились, и мне надо побыстрее оформить развод.

Орас недоверчиво усмехнулся.

— Я выходу замуж, — объявила с нескрываемой гордостью Катерина.

— Неужели? И кто же герой?

— Ты с ним не знаком. Кажется, ты тоже заинтересован в быстрейшем оформлении бумаг? Или… НЕТ?

— Разумеется — ДА!

— Ну тогда мы с тобой договоримся, — в ее голосе звучало самодовольство.

Орас вновь усмехнулся: Катерина как настоящая женщина считала главным своим достоинством замужнее состояние. Статус «разведенки» ее не устраивал. Странно, но ее заявление вызвало укол ревности. Кто бы мог подумать!

11

Орас сам вел машину. «Волга» с охранниками и Виталиком следовала позади. Он решил, что при встрече с Катериной никто не должен присутствовать. Бумаги подготовлены, в них выверено каждое слово, осталось только подписать.

Внезапно он почувствовал запах сырого мяса. Не гнилья, а именно свеже разделанной плоти, сочайщейся кровью. Вернее, это был даже не запах, а призрак запаха. Но призрак столь явственный, что Орас невольно потянул ноздрями воздух, силясь понять, откуда же он исходит. Однако всё тут же исчезло. Остался обычный машинно-металлический запах салона, запах шерсти, погасшей сигареты, одеколона, чего-то еще, теперь позабытого, но с верностью пса впитанного машиной. Орас свернул на боковую дорогу. «Форд» пополз по проселочному тракту, зажатому между двумя рядами корявых тополей. Вокруг лежали черные изглоданные поля и съежившиеся от нищеты и безысходности домики. Дождь часто и настойчиво стучал по капоту. Кровяной запах-призрак больше не возвращался.

Странно, но Орас не видел в зеркале машины Виталика. Неужели эти идиоты не заметили, как он свернул на проселочную дорогу? Он просигналил несколько раз, но никто не отозвался. Набрал мобильный Виталика. «Абонент не доступен», - услышал ответ. Что за черт? Ладно, пусть немного поездят по шоссе взад и вперед, может быть, найдут, куда ехать.

Дом вынырнул сбоку — темнооконный, в ржавых потеках осенней влаги, с просевшей крышей и покосившимся крыльцом. Орас оставил машину на обочине и поднялся на крыльцо. В доме мутно светились два окна — его ждали. Дверь оказалась незапертой, и он вошел. Он прекрасно понимал, что лезет в ловушку: его всегдашнее княжеское чутье и на этот раз ему не изменило. Но тот, кто звал его в дом, был сильнее, и Орас не мог остановиться: он был зверем, почуявшим запах крови, и инстинкт оказался выше разума.

Изнутри пахнуло сыростью и холодом нежилых комнат. Предчувствуя опасность, в груди короткой болью набухло сердце. Орас пересилил себя и ступил на скрипучие половицы. Луч фонарика метнулся по серым стенам с клочьями обвисших обоев. Куча хлама в углу, и лестница, ведущая наверх — больше Орас ничего не успел рассмотреть. Ему показалось, что от внезапного удара голова его раскололась, как скорлупа…

12

Он очнулся уже в кресле. Руки и ноги его были связаны, а толстые ремни притягивали тело к спинке. В комнате горела лишь настольная лампа, освещающая убогую обстановку. Голоса доносились приглушенно, будто издалека, хотя Орас видел разговаривавших почти рядом с собой. Двое сидели в углу за столом и жевали, яростно работая челюстями. Их темные фигуры напоминали пауков, жирных, наполненных ядом пауков, стерегущих добычу.

— Где тебя носило? — бормотал один, разрывая пропитанный жиром пакет и извлекая оттуда котлету. — Дожидаясь, можно с голоду подохнуть…

Голос был удивительно знакомым.

«Толик!» — едва не крикнул Орас.

— В «Мечту» гонял, — отозвался второй. Поменьше и послабее, больше играющий в паука. — У них теперь буфет есть, можно брать на вынос. И цены нормальные. Особенно котлетки хороши. И буженинка. Попробуй буженинку, пальчики оближешь.

— Ты у нас гурман, — хихикнул Толик. — Тебе бы у Ораса работать…

— Не у Анютки же сосиски брать! У нее всё дерьмом воняет, — маленький паучок презрительно фыркнул.

— Это точно, — поддакнул Толик. — Повар знает толк в еде, зараза.

И оба паука покосились на привязанного к стулу пленника.

Орасу казалось, что он спит, хотя глаза его были открыты. Он видел грязные обшарпанные стены, настольную лампу под пестрым абажуром, пауков, чавкающих и хитро подмигивающих друг другу. Но одновременно ему снился сон, и в этом сне он был тонким ослепительным лучом, он пронизывал чужие холодные души, аморфное и одновременно неподатливое сознание…

— Эй, повар, очнись… — ему плеснули в лицо водой, противной, теплой, с запахом ржавчины и клозета.

Орас поднял голову. Толик стоял над ним, довольно усмехаясь.

— Ну что, повар, еще не наелся? — Толик наклонился к самому его лицу. — Ничего, б…, сейчас наешься. Так нажрешься, что из ушей полезет.

«Чего они хотят?» — подумал Орас со странным равнодушием.

Шаги раздались и смолкли. Несколько минут стояла неправдоподобная давящая тишина. А потом она раскололась от крика. От беззвучного крика, переполненного болью. Боль росла и ширилась как вода, поднимаясь выше и выше, затопляла всё вокруг и просилась внутрь. Поток кружился водоворотом вокруг Ораса, и каждая клетка его тела вибрировала под непереносимым давлением.

Поначалу он не мог впитать в себя ни капли — всё существо его восставало, предчувствуя опасность. Но давление росло и росло, и душа его раскрылась, не в силах противиться больше. Поток энергопатии залил его и оглушил. Он просто захлебнулся в непереносимой физической боли…

Очнулся он глубокой ночью. На улице было почти светло: дождь кончился, обглоданное серебряное блюдце луны таращилось сквозь перекрестье рам. Голые тополя вздрагивали под порывами ветра. Орас не мог сказать, давно ли угас поток и наступил покой, пропитанный осенней сыростью. Он чувствовал себя оболочкой, внутри которой заключено нечто отвратительное и неживое.

В комнате никого не было. Исчезли ремни с веревками: Андрей сидел в кресле, будто отдыхал после утомительного дня. Руки и ноги так налились усталостью, что казалось невозможным пошевелиться. Но он поднялся. Придерживаясь рукой за стену, добрел до двери и выбрался в коридор. Знакомая картина: груда хлама в углу и щербатая лестница, ведущая наверх. Какое-то чувство подсказывало ему, что наверху нечего искать. Он двинулся дальше по коридору и обнаружил спуск вниз. В подвал. Мутная красноватая лампочка освещала серые стены, каменный пол, лужи застойной ржавой воды. И красно-лиловые густые пятна. Он огляделся… Что он искал? Что хотел узнать?.. Сердце билось глухо и тяжело, будто через силу. Кого же они мучили здесь в течение бесконечно долгих минут?..

На полу лежала игрушка — целлулоидный медвежонок с отгрызенным носом. И на зеленом медвежонке — тоже нестерпимо яркое пятно. Ребенок?! Орас почувствовал, что внутри у него всё переворачивается. И еще он понял, что малыш здесь, рядом, стоит завернуть за этот бетонный уступ. Он заставил себя сделать эти непреодолимые три шага. Мальчик лет шести лежал в углу. Неестественно длинное хрупкое тело. Выпуклый круглый лобик. Курносый нос, залепленный пластырем рот — вот почему он не слышал криков. Голое тело в синих и черных пятнах. Орас попятился…