Перекресток одиночества-4: Часть вторая - Руслан Алексеевич Михайлов

Произнеся эти слова, он вдруг без малейшего усилия перешел на луковианский язык — его я на слух уже узнавал — и произнес на нем примерно столько же предложений. Я взглянул на него с большим уважением и Василий Азаматович мой взгляд заметил и с некоторым даже смущением отмахнулся:

— За столько-то лет и на тараканьем наречь заговоришь!

— Добро пожаловать — скупо и без особых эмоций обронил старик, сидящий на левом табурете — Шахматы играешь?

— В свободное время — с удовольствием — ответил я.

— Сыграем — вздохнул дедушка.

В его говоре звучал луковианский акцент.

— С прибытием — буркнул «правый» старик, поправляя сползающую с лысину сетку — И что тележку прикатил — спасибо. Но таких сюда еще бы не меньше трех докатить — а перед этим загрузить. А то спина моя уже не та…

— Ты не наседай, Митя! — ревниво заворчал Василий Азаматович — Ишь работой нагружать начал парня! Может он с дороги устал!

— Так вроде не пешком шел — резонно возразил Митя.

— И все же! Имей уважение!

— Так мы нальем чуток…

— Вот это уже другой разговор! — мой провожатый резко убавил суровость тона — А закусить есть чем?

— Рыбка копченая. Хлебушек свежий. Окрошки на злом квасу цельная кастрюля.

Услышав перечисление яств, я чуть слюной не поперхнулся.

Повернувшись ко мне, Василий Азаматович потер ладони, дыхнул на меня спиртовым духом и поинтересовался:

— Сдюжим?

— Конечно — улыбнулся я и мы пустились в обратный путь по тому же коридору. Я тащил за собой пустую тележку, а старик продолжал говорить, оживленно жестикулируя и то и дело поворачиваясь, и проверяя слушаю ли я.

Тут он мог даже и не проверять — слушал я внимательно.

Фурриары. Раз за разом он возвращался именно к ним. Фурриары были добры, любили выпить, избегали конфликтов, но при этом вели себя именно так как и должны себя вести наместники бога на земле. Они никому не позволяли забыть, что они тут являются не только боссами, но и в случае чего жестоко карающим верховным судом. И когда доходило до дела — без малейшего сомнения доказывали свои слова. До смертных приговоров не доходило, конечно.

Но чуть что — и тебя отправляли обратно в крест.

И это не шутка и не пустая угроза. Убавив голос до шепота, Василий рассказал, как однажды сорвался в недельный запой, натворил и наговорил глупостей, а затем оскорбил фурриара Вангура, одного из главных. Наказание не заставило себя ждать и в следующий раз он к своему ужасу проснулся в застывшем тюремном кресте, где на полу лежал уже заледеневший труп предшественника. Руки свое дело знали и он, перепуганный, опять начал дергать за рычаги, оживляя зависшую над снежной пустошью махину. Снова ему пришлось все убирать, затем расчленять и выбрасывать труп висящим на цепи тесаком… Он справился. И каждую ночь в голос молился, выпрашивая прощения и обещая впредь подобных ошибок не допускать.

Его услышали. И вернули. Через полгода…

Вроде бы и не слишком великий срок, но есть небольшой нюанс — никаких чалок за эти полгода не было.

Никакого общения. Глухое и тоскливое одиночное заключение, заполненное горячими истовыми молениями, ночными коленопреклоненными бдениями и горячей верой в искупление вины…

Уже хорошо пьяненький, качающийся рядом старичок, вдруг растеряв большую часть своего оптимизма и бодрости, откровенно признался, что если бы не получал изредка вместе с едой записки с кухни, то быстро бы сошел с ума или наложил на себя руки. А так продержался, часами укладывая земные поклоны и веря, что однажды его вернут.

Вернули… С тех пор он себе возлияния спиртные хоть и позволял, но за рамки дозволенного не выходил никогда, а с фурриарами общался предельно вежливо — что и мне советует.

— И вообще, пока не пообвыкнешься здесь — работай ночью, Тихон — посоветовал мне Василий Азаматович, сидящий на высоком столе, куда я его посадил, а он этого даже и не заметил — Будь тих как муравей работящий. Грызи работу, бойся стать трутнем, не будь выскочкой со своим мнением, не подбивай народ на всякую ерунду и каждый день показывай свое усердие и благочиние. И тогда все у тебя в кухнях наших славно сложится. Может и жизнь долгую проживешь, благо лекарств хватает от болячек всяких…

Я молча кивал, загружая тележку. Отвернувшись, я проверил смартфон и прервав аудиозапись, сохранив ее, а следом тут же начав новую — на тот случай если случится какой-нибудь досадный сбой. В это время почти одновременно в голову пришло две несвязанные мысли — первая о том, что я и есть усердный муравей, пробивающий свои ходы — да только муравей из другого куда более стылого и менее благополучного муравейника.

А вторая мысль — смартфон то у меня заряжен на треть… И это плохо и даже страшно. Василий Азаматович мой смартфон не проверил — просто потому, что его явно не интересуют эти малопонятные ему новомодные устройства. Но попади поцарапанный смартфон в чужие руки — а я как дурак не удалил оттуда немало выдающих нас чужаков фотографий, видео и аудиозаписей. С чего кто-то может всерьез заинтересоваться моим смартфоном? Да хотя бы потому, что по некой удивительной причине мой смартфон все еще заряжен. И много кто может задаться просты мысленным вопросом — а где это молодой узник сумел подзарядить смартфон в тюремном кресте?

Да косяков и других хватает. Плохой из меня тайный агент. И единственное оправдание — я и не пытался стать тайным агентом. Я был разведчиком, но попался, каким-то чудом вывернулся благодаря удачному стечению обстоятельств и только поэтому еще не пойман, не уведен в застенки, а продолжаю грузить на тележку длинные и колючие рыбьи туши, достигающие в длину больше метра.

— Буду работать ночью — выпрямился и сказал я сонно кивающему старичку — Как вы и сказали, Василий Азаматович.

— Вот и молодец — зевнул он и вяло указал рукой в сторону коридора — Откати тележку и возвращайся. Еще пару ходок сделаешь — и спать.

— Я быстро — пообещал я, поднимая с пола длинную ручку и тяня тяжелую тележку за собой.

Пока шел по пустому коридору, успел удалить со смартфона все, что касалось пройденного ледника. В комнате первичной подготовки продуктов никого не было и поэтому никто не помешал мне погрузиться в свои