58-я. Неизъятое - Елена Рачева

Бывало, меня оставляли у следователя на ночь, чтобы я не мог спать. А следователи все собираются в одном кабинете и давай рассказывать: как через окно к чужой жене лазили, как свою жену это самое… И я тут же сижу. Наговорились, накурились, устали, зовут охранников. Меня уводят, они по домам разъезжаются.

Судил нас военный трибунал. Четырем, в том числе и мне, дали расстрел, остальным — по 25 лет. И увезли в городскую тюрьму.

И знаете… Мы сидели в подвале, а сверху, со стороны улицы, было окно, которое закрывал железный лист с дырками. Мне казалось, что из этих дырок как иголки огня на меня летят. А потом от холода начало трясти. Только после я понял, что у меня была температура под 40.

Расстреливать вывозили ночью. Из-за двери слышишь: удары, и вроде волокут кого-то по коридору… А сам сидишь и не знаешь: когда за тобой придут, как? Приходит ночь — ждешь…

26 февраля меня вызвал начальник тюрьмы и прочитал, что коллегия верховного трибунала заменила мне расстрел на 25 лет. В 90-х, когда я увидел документы о реабилитации наших, прочел, что двух наших расстреляли в тот же день. Как я понял, казнили тех, кто был с высшим образованием и в возрасте. А помиловали молодых: пусть еще покопают уран.

Мне помогло что? Я верующий. Если бы я был виновен и заслужил этот расстрел — мне было бы тяжело. А так моя совесть была чиста, и хотелось молиться за тех, которые со мной это делают.

Хотя знаете, если бы я не был верующим, я бы забил бы двери тем, кто отправил нас в Сибирь, принес бы бензину, налил под окна и поджег.

«Все нас боялись»

В Норильск нас привезли в августе 1952-го, посадили в грязь у ворот пятого лагеря. Только из ворот вышла не охрана, а зэки, бригадиры. Они били нас ногами и руками, ломали ребра, кости, обещали «научить родину любить»… Потом оказалось, что эти бригадиры под защитой чекистов фактически управляют лагерем, им даже ножи дают. Мы решили, что нельзя спускать. Самым активным был зэк Ворона, на следующий день наш Ионас Шустик снес ему топором голову.

В 5-м лагере литовцев оказалось человек пятьсот. Мы решили создать тайный интернациональный комитет, разделились на боевые группы по пять человек. Сначала убрали бригадиров. Кого перебили, кто попросился в другой лагерь. Тут умер Сталин, и наш комитет стал ждать, когда можно будет начать восстание. Оно началось 28 мая 1953-го, когда сержант Дьяков из автомата расстрелял троих и ранил семерых заключенных. Это стало поводом. Что было дальше, все знают. Я сам поднимал над бараком черный флаг.

В 56-м году приехала комиссия реабилитировать. Смотрит дела и пишет: «Отпустить», «Отпустить», «Отпустить»… А на меня посмотрели и решили: этот еще нехорош. Сняли у меня срок в 15 лет, 10 оставили.

«Заберите справку, я обратно в лагерь иду»

Освободили меня по зачетам, на два года раньше срока. Получаю справку, гляжу — а там написано: возвращают меня, откуда взяли, в Тюменскую область.

Я сразу назад, в управление лагерей, кладу тамошнему полковнику справку на стол: «Гражданин полковник! Заберите это, я в Тюмень не поеду! Мои там все умерли, мне там ни работы, ни жизни. Лучше я тут останусь».

Полковник вычеркивает Тюмень и пишет: «Представиться тайшетскому коменданту по месту высылки». И остался я в Тайшете.

Чтобы вернуться, пришлось Хрущеву писать. Написал я так: «Я, политзаключенный, отсидел по такой-то статье. Живу хорошо, но хочу учиться. На русском языке у меня это не выходит, поэтому прошу разрешения вернуться в Литву».

Прошло месяца два. И ночью — всегда они ночью! — приезжает чекист. Заходит:

— Поздравляю, вы — полноценный гражданин Советского Союза. Вам возвращены все права, можете ехать в Литву.

Я говорю:

— Магазины закрыты, а дома у меня выпить нету.

— Ну, подожду, — говорит.

Сидим с ним, разговариваем. Утро подошло — сходил за водкой. И загуляли!

В 80-м году я тайно привез в Литву останки матери. После моего ареста отец умер, его похоронили в Байкальском районе. Сестра забрала мать в Казахскую ССР, в Акмолинск, куда ее с семьей тоже выслали. В 55-м году мать умерла. И мы с сестрой приехали ее забирать.

Разрыл могилу, стою на гробу. Думаю: не увезти ее вместе с гробом. Придется так. И не решаюсь открыть. Сестра сверху стоит, смотрит на меня. «Открой, — говорит. — И вылези». Сама спустилась вниз, переложила маму в небольшой ящичек… Но свое душевное чувство я до сих пор помню. Только… как его назвать?..

Всего я своими руками выкопал и переместил на кладбище 50 партизан. Все описал: какие были пули, куда стреляли, как хоронили. Около семисот имен нанес на гранитные таблички и поставил их в лесах, где были убитые партизаны. Если в Литве увидите камень, а на нем надпись «Здесь покоится такой-то», — это моя работа.

Я прожил 14 лет с русскими. Я уважаю русских. Только одна беда: они никогда не были свободными: ни в царское время, ни при большевиках.

ФОТОГРАФИЯ БРАТА

«Вот он мой брат, Йозас, крайний, около бункера. Солдаты пришли, окружили. Партизаны поняли, что шансов нет, и каждый пустил себе пулю в лоб. Каждый. Фотографию я нашел в архиве НКВД. Это их вытащили с бункера и сфотографировали. Их было шесть человек».

ЮРИЙ НАЙДЕНОВ-ИВАНОВ 1931, МОСКВА

В 1951 году арестован по подозрению в шпионаже. Приговор — 10 лет лагерей. Срок отбывал в Песчаном лагере в Казахстане. Работал на каменном карьере, шахтах, строительстве домов, позже — чертежником, заведующим складами. Освобожден в 1955 году после пересмотра дела. Реабилитирован. Живет в Москве.

АЛЮМИНИЕВАЯ КРУЖКА

Управление лагерей нас, заключенных, сдавало в аренду тресту «Карагандашахтстрой». А тресту нужно было выполнять план по сдаче металлолома. Вот мы и брали кабели — их другие заключенные делали, и сдавали в металлолом. Ну и подворовывали, делали кастрюльки, кружки.

“ Мой первый лагерный номер — ЕЕ-66. У нас сидело много религиозников, и от меня все шарахались: и православные, и лютеране, и баптисты.

Номера унас были на шапке, на спине, у сердца и над левым коленом. Однажды вечером, когда мы шли в лагерь с шахты, конвоир шарахнул по колонне. Просто так: медленно шли, долго собирались, разговаривали в колонне… Пуля вошла в номер на моей зимней шапке. Прошла в сантиметре от лба. Вызывали прокурора, тот сказал: не надо было нарушать режим конвоирования. И всё, конвоиру даже выговор не устроили.