Запретный плод - Наташа Колесникова

— Я бы подумал…

— Некогда думать, Миша.

— Хорошо, согласен.

Пустовалов достал из ящика стола два конверта, придвинул их Игнатову:

— Три тысячи баксов тебе, Миша, аванс, еще две получишь завтра, если все пройдет как надо. Четыре тысячи — по две твоим исполнителям. Найди профессионалов, тут нужна ювелирная работа. Никто не должен серьезно пострадать. Сам не высовывайся, жди в машине. Если облажаешься — я тебя знать не знаю, понял? Но если сделаешь как надо — любые проблемы, если возникнут по этому делу, беру на себя, гарантирую.

— Понял, Валерий Ильич.

— Ты плохо понял, Миша. Я человек серьезный, профессионалов уважаю. А преданных мне — вдвойне. В обиду никогда не дам.

Игнатов не сомневался в этом. Сколько работал в фирме, ни один сотрудник службы безопасности не пострадал от правоохранительных органов, даже если на него заводили дело.

— Я верю вам, Валерий Ильич.

— Ну вот и хорошо. А теперь слушай меня внимательно. Все нюансы важны.

Пустовалов достал из ящика листок бумаги, на котором была нарисована схема, махнул ладонью, приглашая Игнатова подойти ближе к столу.

Съемки закончились в восемь вечера, закончились явным неудовольствием Селиванова и раздражением всех участников съемочной группы. Да и было от чего злиться — софиты гасли, декорации ломались, главный требовал снимать по десять дублей самых простых сцен, недовольный игрой всех актеров. Больше всего претензий было к Муравьеву и Марине, Селиванов орал на них, требуя большей искренности, большей самоотдачи и… не верил, не верил их игре! А у них будто какой-то ступор наступил — вроде все делали правильно, но и сами чувствовали — не то, что было вчера, позавчера. Пытались играть лучше, а получалось хуже. В восемь Селиванов отчаянно махнул рукой, прекращая никчемные попытки снять простенькую сцену в квартире Антона.

Муравьев вывел свою «хонду» на Мосфильмовскую, мельком поглядывая на сидящую рядом Марину. Кажется, всерьез обиделась на него, пожалуй, это первая их размолвка. Возможно, он слишком любезничал с Таней на глазах у Марины, но… Таня ведь была права. Не стоит дергать тигра за хвост… Марина должна была подумать об этом давно, как-то договориться с отцом, чтобы они все встретились, поговорили. Но она уверена, что он ничего плохого им не сделает. Честно говоря, если бы у него была дочка и так поступила бы с ним, и даже не позвонила, не предложила встретиться и поговорить, он бы ее парня возненавидел. А Стернин? С его-то возможностями и связями?

Где-то в глубине души он не верил Тане. Она не случайно все это затеяла, хотела добиться чего-то другого… Но сейчас ведь полностью права. О чем она просила? Пусть Маринка вернется домой, поговорит с папашей, они встретятся, и все будет замечательно. Ни денег Стернина, ни какой-то помощи банкира ему не нужно. Пусть только знает, что его дочь рядом с любящим человеком, она счастлива. И все!

— Маринка, давай я отвезу тебя сегодня домой, — сказал он.

— С чего это? — презрительно фыркнула Марина. — Ты хочешь от меня избавиться?

— Перестань говорить глупости. Давай посмотрим на ситуацию серьезно. Я люблю тебя, хочу, чтобы ты всегда была со мной. Но нужно сделать это цивилизованно. Ты вернешься домой, поговоришь с отцом, завтра мы все встретимся и решим наши проблемы.

— Боишься отца?

— Да при чем тут это?! Ну ты пойми меня правильно — зачем нам такой враг, который сидит и злится на нас? Мне ничего от него не надо, тебе тоже, но нужно сказать, что мы его уважаем, и если он нормальный отец, оставит нас в покое.

— Он и так уже оставил.

— Не факт, Маринка.

— Я все поняла. Ты хочешь спровадить меня домой потому, что сегодня к тебе приедет Сушина. Не зря же вы так мило ворковали в уголке! Соскучилась по тебе?

— Никто ко мне не приедет.

— А вот я посмотрю. Останусь у тебя на сегодняшнюю ночь и посмотрю. Но учти только — никаких телефонных разговоров! Ты понял?

— Марина! Я клянусь тебе, никого в моей квартире не будет. Понимаешь, я хочу…

— Ты, наверное, многим уже клялся, привык, да?

Муравьев скрипнул зубами. Ну не мог же он ей сказать, что папаша разъярен, того и гляди какую-то гадость устроит. А если думать постоянно об этом — как играть? И не только в сериале, а и в театре? Да невозможно хорошо играть!

— Маринка, на что мы расходуем силы? Сегодня ни черта не получалось, сама же видела! Потому что непонятно…

— Слушай, ты был такой уверенный в себе, а как пошептался, пообнимался с Сушиной, сразу засомневался, потерял покой и стал играть просто бездарно. И что это значит?

— Я бездарно играл?! Да кто ты такая, чтобы судить меня?

— Ага, вот и проявилась твоя истинная сущность! — с усмешкой сказала Марина.

— Какая сущность?

— Подлая, Игорь. Ты возомнил себя мэтром, а меня держишь за дурочку, да?

Муравьев с досадой хлопнул ладонью по рулевому колесу, ничего не сказал в ответ. До самой Ярцевской они ехали молча.

— Так, значит, ты считаешь, что я могу тебе изменить? — спросил Муравьев, когда «хонда» въехала во двор его дома. — Тебе не стыдно, Маринка?

— Стыдно, Игорь…

— На, возьми мой мобильник, чтобы я никому не звонил. — Он протянул ей свой миниатюрный аппарат. — Но помни, я хотел, ради нас с тобой, все сделать нормально. И если что случится — я тебя предупредил.

Она отвела его руку с телефоном.

— А что может случиться, Игорь?

— Откуда я знаю? — с тоской в голосе сказал он.

Машину приходилось ставить в дальнем углу двора, где было мало света. Многие жители дома имели машины, и когда Муравьев купил себе здесь квартиру, ему, как новичку, досталось самое неудобное место. Он вышел из «хонды», обошел ее, открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, подал Марине руку. Включил сигнализацию.

— Темновато сегодня, — сказала Марина, беря его под руку.

— Как всегда, — мрачно ответил Муравьев, но через пару шагов понял, что сегодня темнее, чем обычно, и не случайно.

Навстречу двигались двое мужиков, с виду похожих на бомжей, шли прямо на них. Марина нервно сжала его локоть, машинально остановилась.

— Слышь, кореш, дай стольник, трубы горят, — хриплым голосом сказал тот, что был в синей лыжной шапочке, надвинутой на глаза.

— Нет у меня стольника, — жестко ответил Муравьев.

— А у телки наверняка имеется, она у тебя классная, — сказал другой, в мятой серой кепке, козырек которой торчал на уровне бровей.

— Не понимаете по-хорошему, да? — с угрозой спросил Муравьев.

— А ты крутой, да? — злобно усмехнулся мужик в шапочке.

— Маринка, встань за мной и не высовывайся, — приказал Муравьев, задвигая девушку себе за спину и принимая боевую стойку.