Овцы смотрят вверх - Джон Браннер

на ближайшую фабрику переработки, для чего туда ежемесячно выезжает принадлежащий коммуне джип. Супер! Но если эти люди стремятся жить максимально простой жизнью, какого черта они пользуются электричеством? Они говорят, это – чистая энергия, производимая водопадами и приливами. Ничего подобного! А настойчивость, с которой они утверждали, что именно так все и устроится в том будущем, которое они, репетируя (вот он, тот же самый паршивый аргумент!), создавали для человечества методом проб и ошибок, его нисколько не убеждала. В этой коммуне – шестьдесят с лишком человек, и это – самая большая община в Америке и Канаде, где живет в общей сложности около пятисот таких же последователей Трейна. Вопрос: сколько человек из всего населения Земли успеет обучиться новому способу бытия до того, как экологическая катастрофа возьмет человечество за горло? Каждый день в новостях мелькают отчетливые знаки того, что конец не за горами!

Нет, конечно, это здорово, что у них есть электричество – они съездили к его машине, забрали аккумуляторы, зарядили их и пригнали его «стефенсона» сюда, в коммуну. И теперь он в любой момент может свалить. И ему все чаще этого хочется! Происходящее в коммуне все сильнее напоминает спектакль, а не жизнь.

Они слушали новости по радио и много говорили о вещах, в которых, как он был уверен, не очень-то и разбирались. Например, о войне в Гондурасе или голоде в Европе в результате гибели Средиземного моря. И упорству их можно было позавидовать! Даже дети были упрямые, как маленькие ослики. Особенно Рик, приемный сын Зены и Децимуса (тот был мертв, и можно было бы предположить, что о нем перестанут говорить, но этого не произошло, и особенно неугомонным оказался именно Рик, который повторял, что, когда вырастет, непременно найдет того, кто отравил его отца). Так, этот Рик неотступно следовал за Хью, поскольку все остальные были заняты работой, и задавал вопросы, на которые у того не имелось ответа, например почему солнце не всегда висит в зените, когда на часах полдень и какую книжку нужно почитать, чтобы найти ответ на этот вопрос. Рик хотел, когда вырастет, стать астрономом. Черта с два! Обсерватории по всему миру как раз закрываются.

И какое отношение к трейнитам имеют все эти люди? Там, снаружи, богатые ублюдки насилуют Землю, убивают и травят людей… А здесь? Господи! Где моя пушка? Где моя бомба?

Хью попытался читать работы Остина Трейна – в общине было все, что тот написал. Скучно до зевоты!

Единственный человек, который пришелся ему здесь по душе, был чужак, когда-то уволенный с гидропонной фермы Бамберли, метис, примерно одного возраста с Хью, и звали его Карл Траверс. Хью не оставляло ощущение, что они встречались и раньше, но вспомнить, где и при каких обстоятельствах, он не смог.

Карл достаточно часто приезжал в общину, был дружелюбен, но никогда не оставался надолго; да и приезжал-то так часто потому, что пока у него не было толковой постоянной работы. У него водился хороший кат, но Хью он не вштыривал, поскольку только усиливал в нем чувство острой неудовлетворенности своим положением. Была у Карла и травка, и они уходили из коммуны, чтобы покурить – трейниты не одобряли наркотики, пусть и легкие.

– У тебя семья есть? – спросил как-то Хью у Карла, когда они, покурив, сидели в его подержанном «форде» на извилистой горной дороге, глядя, как кроваво-красное солнце садится в дымку, затянувшую побережье.

– Братья и сестры, – ответил Карл.

– Старше тебя или моложе?

– Моложе. Кроме Джинни. Я нечасто ее вижу. Джинни замужем за полицейским. Тем самым, который стал героем во время схода лавины.

– Ничего себе!

Время шло. Сколько его прошло, сказать было невозможно – таков эффект травки!

– А у тебя есть?

– Нет, – ответил Хью.

Бамберли он своей семьей не считал. И Карлу никогда не рассказывал об этой компании недоумков.

– Тогда почему ты здесь?

– Черт, а я даже и не знаю, – ответил Хью.

– Тебе здесь не нравится?

– Нет. А ты живешь со своими?

– Какого черта мне с ними делать? Живу отдельно, снимаю комнату в другом конце города. Сам себя содержу. Работаю. То есть работал…

Вновь воцарилась тишина. Свернули еще по косяку.

– Думаю уехать, – сказал Карл. – Скорее ад замерзнет, чем они откроют ферму. Да я особенно и не любил работу.

– Куда подашься?

– Скорее всего, в Беркли.

– Калифорния? Там же солнца круглый год не видно. Весь штат провонял.

– Может, и так. Хочу посмотреть землетрясение. Говорят, скоро намечается здоровенный тарарам. А я буду тут как тут… Вообще-то, у меня там приятели. Я год провел в колледже.

– И я.

– Бросил?

– Бросил.

Вновь пауза. Косяки источали сладковатый дым.

– Хочешь? – спросил Карл.

– Угу…

До того, как нас так грубо прервали

– Я договорился о встрече с мистером Бамберли, – сказал Майкл и посмотрел на настенные часы. – Хотя, как вижу, я приехал на несколько минут раньше.

– О, вы, должно быть, капитан Адвоусон! – произнесла девушка-секретарь; произнесла громко, но не сказать чтобы отчетливо – в ее голосе сквозила явная хрипотца. На уголке ее стола лежала открытая коробочка пастилок для больного горла, а в воздухе витал легкий запах ментола.

– Присядьте, прошу вас, – сказала секретарша. – Я доложу мистеру Бамберли, что вы приехали. Позволите взять вашу маску?

– Благодарю! – ответил Адвоусон и, отстегнув ремешок, протянул секретарше свою маску, которую та аккуратно поместила на вешалке, рядом с десятком уже висящих там масок.

Подойдя к креслу, на которое указала ему секретарша, Майкл обернулся и посмотрел на нее, на что девушка улыбнулась, решив, что он отметил, насколько она хорошенькая. Но дело было не в том: секретарша была одного типа с той медсестрой из Ношри, Люси Рэмидж, – тот же тон волос, тот же общий контур черт лица. Только эта была чуть более пухлой, а у той были темные круги под глазами.

По приезду в Нью-Йорк Майкл виделся с Люси еще пару раз: один раз – вживую, в здании ООН, и второй раз – по телевизору, где Люси принимала участие в шоу, которое вела женщина по имени Петронелла Пейдж. Люси сидела, спокойная как мертвец, и монотонным, негромким голосом повествовала о жутких страданиях жителей Ношри, абсолютно нечувствительная к самым едким колкостям со стороны ведущей, которая все пыталась прервать ее, но никак не могла. Слова Люси падали, как снег, одно за другим и постепенно складывались в сугроб ужаса и отчаяния, и камеры, уставившиеся на аудиторию, не успели отвернуться, когда какая-то девица во втором ряду вдруг, всхлипнув, потеряла сознание и сползла со своего кресла.

Когда же Люси вновь заговорила