К далеким берегам (без иллюстраций) - Михаил Васильевич Муратов

Жители Камчатки спешили сделать запасы на всю зиму. Камчадалы забрасывали сети, сплетенные из волокон крапивы, и торопились вытащить, чтобы рыбы не набилось больше, чем может выдержать сеть. Женщины распластывали рыбу и вешали вялиться. Балаганы, как назывались летние юрты камчадалов, возвышавшиеся на вкопанных в землю столбах, обвешивались распластанной рыбой. Издалека казалось, что между столбами висят громадные красные листья, нанизанные на нитку.

Звери также спешили к рекам. Бурые медведи, которых было очень много на Камчатке, приходили сразу по нескольку штук. Усевшись в воде, они протягивали передние лапы, хватали ими рыбу, как щипцами, и выбрасывали ее на берег, накидывая целые кучи. Лисицы ловили рыбу и лапами и зубами. От них не отставали и собаки.

«Медведи и собаки в том случае больше промышляют рыбы лапами, нежели люди в других местах бреднями и неводами», писал потом Крашенинников.

Лето 1738 года подошло к концу. Прошло уже десять месяцев с тех пор, как Крашенинников приехал на Камчатку. Он привел в порядок свои заметки, отчеты о поездках и собранные коллекции.

В начале сентября должен был отплыть в Охотск «Святой Гавриил». Крашенинников решил отправить с ним все материалы и подробные рапорты о своих работах Гмелину и Миллеру. Из Охотска эту посылку должны были переслать через Якутск академикам.

Крашенинников не знал точно, где находятся Гмелин и Миллер, но надеялся, что они готовятся к поездке на Камчатку.

А Гмелин и Миллер постепенно все больше и больше удалялись от Камчатки. Они просили послать других ученых им на смену. А сами, выехав из Иркутска на запад, подолгу жили в разных местах Сибири, дополняя материалы, собранные в пути.

Старый бот не дошел до Охотского острога. Буря выбросила судно на берег Камчатской земли. Однако письма и материалы Крашенинникова уцелели. Он опять послал их при первой возможности академикам. Только через год Гмелин и Миллер получили наконец в Красноярске отчеты и описания, составленные Крашенинниковым.

«Каждый из нас, профессоров, что до его науки принадлежит, с прилежанием читал и сей изрядной работе сердечно порадовался. Крашенинникову лучше присланной к нам работы едва ли и сделать можно», сообщил Гмелин в Академию наук.

Гмелин и Миллер послали Крашенинникову письма и новые инструкции, а он тем временем продолжал один настойчиво изучать Камчатскую землю и ее обитателей. Жизнь на Камчатке давалась ему нелегко. Хлеб стоил очень дорого, а запас муки, который вез с собой Крашенинников, погиб в пути. Жалованье, взятое вперед, быстро подходило к концу.

«Терплю немалую нужду и впал в долги», писал Крашенинников.

Он работал, однако, все с тем же увлечением и упорством. Зимой Крашенинников наискось пересек Камчатскую землю, совершив длительную поездку в Нижне-Камчатский острог. По пути он надолго остановился в Верхне-Камчатском остроге.

Так же как в Большерецке, Крашенинников нашел здесь старого казака, которого можно было расспросить о том, как завоевывалась Камчатская земля. Старик многое рассказал совсем иначе, чем большерецкий казак Кобычев.

«Великое оказалось несходство», отметил Крашенинников.

Старые документы могли точнее рассказать о прошлом, чем старые люди, и Крашенинников стал изучать архивные бумаги, уцелевшие в Верхне-Камчатском остроге. Потом, приехав в Нижне-Камчатск, он подробно разузнал о восстании, происшедшем в 1731 году, когда камчадалам удалось захватить и разорить Нижне-Камчатский острог.

Вблизи реки Камчатки, около устья которой стоял острог, было много мест, где жили камчадалы. Крашенинников старался поближе присмотреться к их жизни. Он побывал на их ежегодном большом празднике, видел, как справляется камчадальская свадьба и шаманы отгоняют злых духов.

Так же обстоятельно Крашенинников изучал и географию Камчатской земли. Он выяснял, какие реки текут в Камчатской земле и каковы их притоки, описывал горы и озера. Из Нижне-Камчатского острога Крашенинников поехал к горячим ключам, находящимся недалеко, и побывал вблизи высочайшего вулкана Камчатки — Ключевской сопки.

Над сопкой стоял густой столб дыма. Жители говорили, что всего год назад произошло извержение, продолжавшееся неделю.

«Вся гора казалась раскаленным камнем. Пламя, которое внутри ее сквозь расщелины было видно, шло, устремляясь иногда вниз, как огненные реки, с ужасным шумом. В горе слышен был гром, треск и будто большими мехами раздувание, от которого все ближние места дрожали. Жители, которые близ горы на рыбном промысле были, ежечасно к смерти готовились, ожидая кончины. Конец пожара был обыкновенный, то есть извержение множества пепла», рассказывал потом Крашенинников.

Он собрал сведения еще о трех вулканах, находящихся недалеко от Ключевской сопки.

«Что касается огнедышащих гор и горячих ключей, то едва может отыскаться место, где бы на толь малом расстоянии такое их было довольство», писал Крашенинников о Камчатской земле.

К весне 1739 года Крашенинников вернулся в Большерецкий острог. Он снова развел огород, чтобы проверить наблюдения, сделанные прошлым летом. Ячмень опять не вызрел, а из овощей уродились лишь немногие. Но Крашенинников отметил, что эти выводы нельзя распространять на всю Камчатскую землю. Он узнал, что около Верхне-Камчатского острога ячмень может вызревать благополучно.

Так же как в прошлом году, Крашенинников ездил летом на взморье, чтобы измерять прилив и отлив и продолжать другие наблюдения, начатые раньше.

Наступила осень 1739 года. Крашенинникову попрежнему жилось трудно. Правда, он получил провиант, который выхлопотали для него Миллер и Гмелин, проезжая через Иркутск. Но денег не было. Крашенинников продолжал вести исследования, не обращая внимания на нужду.

Он снова поехал в Нижне-Камчатский острог, а затем побывал в северной части Камчатской земли, где жили коряки, еще не вполне подчинившиеся русской власти, хотя и считавшиеся покоренными. Потом Крашенинников начал новую рукопись: «О нравах и поведении коряков».

Зимними вечерами, сидя один в бревенчатой избе с маленьким окошечком, в которое вместо стекла был вморожен кусок чистого льда, Крашенинников зажигал светильню с рыбьим жиром. Он пересматривал свои записи о жизни камчадалов, приводил в порядок выписки из архивных дел, подсчитывал «ведомости о числе ясачных иноземцев», полученные из разных острогов. А иногда, когда вспоминались годы ученья, раскрывал случайно уцелевшую в пути книгу Квинта Курция об Александре Македонском.

В далеком Камчатском остроге, обнесенном стенами, наполовину засыпанными снегом, Крашенинников по-латыни читал о подвигах юного императора в Индии, залитой солнечным светом.

Тысячи верст, отделявшие Камчатку от мест, где жили люди, которые