Воин - Даниил Сергеевич Калинин

их дальнейшее существование. А там, кто знает – я, к примеру, надеялся, что большая часть выживших в боях согласится стать частью моей личной дружины.

Пока десяток воев ушел в Ладогу, оставшиеся варяги приняли участие в нескольких охотах, а кроме того, отпраздновали теперь уже настоящие венчания Храбра со Златой и Горыни с Беляной. К слову, и ближников, и пятерку выкупленных из рабства русов по моему настоянию также полноценно крестили в местной церквушке, каким-то чудом уцелевшей при нападении Сверкера. Вчера как раз прошел второй день свадебного пира, так что пробуждение было не самым простым – и одновременно очень тревожным…

К дозорной башне со всех концов града спешат, бряцая металлом, вооруженные варяги и славяне. Будивой, Деян и Яромир организованно ведут свои десятки – при взгляде на них изнутри меня тут же зацарапало чувство собственной неполноценности и слабости. Ведь мои бойцы сейчас в Ладоге! И если кто из малых вожаков сегодня не захочет мне подчиняться, аргументация у него будет вполне существенная – у меня-то сейчас нет собственной ватаги, только ближники! А уговор был таков – ведет дружину тот, у кого самая большая ватага… Остается надеяться, что благоразумие восторжествует и никто перед лицом внешней угрозы не начнет раскачивать лодку изнутри!

Старейшина с самыми авторитетными вышинскими мужиками уже стоят на небольшой открытой площадке у башни, что-то возбужденно обсуждая. И прежде, чем кто-то из варягов попытался бы переломить ситуацию в свою пользу, я первым громогласно обратился к братьям-славянам, отвлекая на себя их внимание:

– Добрыня! Что случилось? Викинги?! Уже подходят?!

Старейшина, плотный, грузный мужчина с окладистой бородой, в которой уже засеребрилась первая седина, глухо, коротко ответил:

– Нет, воевода, пока нет. Гонец к нам прискакал из Дубнов. Помощи просят, говорят, свеи на них напали. И нужно всем миром решить, идти на помощь, или нет.

У меня на мгновение похолодело в груди. Свеи?! Неужели Флоки? Совпадение – или?!

– И сколько их, он сказал? Где сам гонец?

Вперед из расступившегося передо мной круга мужчин вышел взволнованный парень, на вид лет шестнадцати. Меня он смерил испуганным взглядом с головы до ног, но заговорил пусть и робко, однако же и без запинок, звенящим от напряжения голосом:

– Воевода, две ладьи у свеев! Появились перед рассветом, попробовали с ходу взять ворота – да только дозор успел в набатное било ударить, мужиков поднять. Всем миром навалились, перебили тех, кто успел уже через стену перелезть, не дали им створки открыть – тогда свеи от частокола и откатились. Вот старейшина Ингвар и успел меня отправить к вам конным за помощью!

Посеревший лицом Добрыня резко заметил:

– В прошлый раз Ингвар также за помощью посылал. Да только боком нам вышла та помощь!

Парень едва не заплакал – серьезно, лицо его скривилось, а глаза натурально покраснели, наполнившись влагой:

– Дядька Добрыня, да как же вы такие речи ведете?! Да разве сговорились мы тогда со свеями и обманом вас на помощь призвали? Али не помогли зерном этой зимой, когда вам есть нечего было, в ущерб себе? Али не моя сестра старшая и тетка сгинули в Выше той осенью? И другие наши бабы?!

Эмоциональный ответ гонца несколько смутил замявшихся славян. Я поймал на себе напряженный взгляд Добрыни, после чего старейшина тут же отвел глаза – но все было понятно и так, без слов:

– Позволь, Добрыня, и мне слово молвить!

Вышинский староста аж просветлел лицом:

– Отчего же, Роман, не молвить! Конечно, позволяю!

Я легонько кивнул, после чего громко заговорил – так, чтобы слышали все собравшиеся мужи:

– Бросать соседей в беде не дело! Если не помочь сродникам по крови и вере, то от кого тогда вообще помощи ждать, коли сами в беду попадете? Но и свой дом нельзя оставлять без защиты, Сверкер Хитрый той осенью это использовал – но ведь осенью и нас с вами не было. Однако же и нам одним не справиться с большим хирдом свеев! Побить их сможем только всем миром! И коли это не те свеи, кто повинен в осеннем набеге, кто подлостью убил воеводу Ратибора, то за помощь в отражении этого нападения я призову уцелевших воев Выши и Дубны с собой, свершить справедливую месть. Решайтесь! Иначе ради чего мне тратить жизни собственных воев, чтобы защитить ваши грады?

Над площадью повисла тишина. Никто из варягов не попытался взять слово – и я незаметно облегченно выдохнул: очевидно, признав меня военным вождем в походе, Яромир и Деян решились остаться верными данному слову до конца. Это хорошо, очень хорошо – все-таки я боялся, что поспешное, плохо обдуманное решение отослать в Ладогу всех собственных воев (принималось оно на пиру, во хмелю да еще и на эмоциях) обернется борьбой за власть. Нет, не обернулось – и что послужило причиной, природная ли честность вендов или тот факт, что Деян и Яромир не сумели быстро разобраться между собой, кто из них станет главным в грядущей сече, не столь и важно.

Между тем, обдумав мои слова, Добрыня согласно кивнул:

– Я принимаю твое предложение, воевода Роман. Поможете отбиться нам сейчас – и мы поучаствуем в твоем походе. Но скажи, как ты думаешь, воевода, справиться с доброй сотней свеев? Вас ведь меньше сорока воев, да нас две дюжины, и не все столь искусны в бою. Всех вместе – едва ли не вполовину меньше, чем ворога! Да и в граде надо кого оставить – не хочется ведь вновь на пепелище возвращаться!

Смотря прямо в глаза старосте, я немного лукаво усмехнулся:

– И не придется. Мы сумеем побить свеев, если будем драться с умом. Но для начала скажите – много ли из ваших мужей хорошо метают сулицы?

Глава 20

2 мая 1061 года от Рождества Христова (6570 год от сотворения мира). Раннее утро. Дубны, поселение ильменских словен. Хольд Хакан.

Хакан проснулся перед самым рассветом, неожиданно рано. Но старого вояку что-то тревожило, заставляя задумываться о худшем и метаться во сне – ему привиделось, что он упал за борт в кольчуге, что не может сам выплыть, что его тянут на дно ундины… И в кошмаре их вид был далек от облика прекрасных дев, коий обычно рисуют предания об обитательницах морских и речных глубин. Было очень страшно, и вырвавшись из омута забытья, он долго не мог отдышаться. Впрочем, и тревожные предчувствия, и недобрые сны мучили хольда уже очень давно – с того