По большому льду. Северный полюс - Роберт Пири

Конечно, колония Красной скалы праздновала день рождения Вашингтона. Мы устроили торжественный банкет, и наша привычная простая еда сменилась роскошным пиром, состоящим из грудинки кайр, пирога с дичью, зеленого горошка, хлеба и шоколада. Джибсон вышел со своим ружьем поискать тюленей, которых я видел у мыса Кливленда, а Аннаука пошел к бухте поохотиться около тюленьих прорубей. Джибсон вернулся, не увидев ни одного тюленя, а Аннаука видел оленя в районе Одномильной долины. Вороны летали над домом; появлялись и другие признаки возвращения животной жизни. В полдень 2 марта термометр показывал –43 °F.

Я просверлил лед в бухте к востоку от измерителя приливов и обнаружил, что его толщина 3 фута 8 дюймов. Февральская оттепель и снег приостановили на несколько недель увеличение толщины льда. Снег до того сильно давил на лед, что вода поднялась почти до его поверхности. Густой иней, вызванный низкой температурой, покрывал берег бухты и айсберги. Куски льда, когда их приносили в дом и клали в ведро, хрустели, трещали и рассыпались на части; эти звуки напоминали мне потрескивание дерева в камине. Низкая температура натолкнула Икву на мысль сделать ледяные подрезы на санях; эта работа меня сильно заинтересовала.

Сначала он положил на полозья кусок моржовой кожи в 2,5 дюйма толщиной, укрепленный веревками, проходящими через надрезы возле краев. Когда кожа замерзла, Иква положил на нее слой снега, вымоченного в теплой моче, и сдавливал его руками до тех пор, пока полоз не был покрыт им по всей своей длине на три-четыре дюйма и дюйм в толщину. Подмерзший снег был выструган и сглажен сначала ножом, а затем рукой, обмакнутой в воду.

Ночью 2 марта, при температуре –35 °F, я взял свой спальный мешок из оленьей шкуры и провел ночь на снегу, вне дома. Одевшись в свой полный путевой костюм, я вышел из дома, погулял около бухты, затем, вернувшись, разделся на открытом воздухе до рубашки и пары оленьих чулок, и влез в мешок; через несколько минут мне стало тепло, и я хорошо проспал всю ночь. При этом перед сном я ничего не ел и не пил горячего чаю.

В четверг утром 3 марта Мэтт и Аннаука отправились на охоту за оленями в верхнюю часть бухты на санях «Принцесса», взяв с собой спальные одежды и провизии на пять дней. Джек, мой ньюфаундленд, легко тащил сани, весившие около 150 фунтов. На следующее утро Иква, ушедший на охоту к мысу Кливленда, вернулся с прекрасным оленем и открыл, таким образом, весенний охотничий сезон.

4 марта, от полудня до захода солнца, мы наблюдали паргелии; видны были только верхний и правый, левый же был скрыт утесами, а нижний находился под горизонтом, так как солнце не поднималось еще высоко над ним. Над солнцем, в момент его выхода из-за мыса Кливленда, находился яркий пучок света, высотой около 11 градусов. Угловой радиус круга паргелия составлял 22,5°.

Мэтт и Аннаука вернулись с четырьмя оленями в воскресенье, 6 марта, после завтрака. Они спали в снежном иглу и не испытывали неудобств, хотя температура на воздухе у дома Красной скалы была 40–50 °F, а там, где они были, вероятно, еще ниже. При этом нужно учитывать, что Мэтт был родом из Африки и жил, кроме своей родины, только в тропическом климате Центральной Америки. Сезон открылся очень благоприятно. Всего было убито 36 оленей. Весенние оленьи шкуры сильно отличались от осенних: они были гораздо легче, а кожа тоньше. Мех был одинаково густой, но не держался крепко в коже, и потому для пошива одежды был непригоден.

8 марта, около 4.30 пополудни, солнце в первый раз осветило дом перед закатом, а 14-го солнечные лучи впервые пробились в мою комнату.

Вечером 12 марта вернулись с охоты в Долине пяти ледников Джибсон и Аннаука с двумя оленьими шкурами на санях. Джибсон, который взял с собой просто громадный запас одежды для защиты от холода, даже не открывал своего пакета, пролежавшего на льду бухты все время охоты. По его словам, температура в их снежном иглу была от +40° до +45 °F.

В среду, 19 марта, моя эскимосская сука ощенилась девятью щенками, среди которых был только один кобелек. Позже я часто наблюдал такое неравенство полов у собак и эту же самую особенность заметил и у туземцев: число новорожденных девочек намного больше мальчиков. Это можно расценить как мудрость природы, которая таким образом заботится о продолжении рода. В этот же день я закончил сани и остался доволен ими. Они весили 20 фунтов, их длина составляла 20 футов 5 дюймов, ширина – 11 дюймов; полозья имели в длину 13 футов 1 дюйм.

В понедельник, 21 марта, рано утром я отправился на ледяной покров к востоку от Четырехмильной долины наблюдать за особенностями внутреннего льда, по которому вскоре пройдет мой путь к дальнему северу. Утро было ясное и тихое. Я взял с собой завтрак, ружье, анероид, термометр и снегоступы. На мне были очень легкая шерстяная рубашка, пара мягких шерстяных чулок, шерстяная шапка, меховая оленья куртка, пара собачьих штанов, унты и рукавицы из оленьей шкуры. Все это весило 12 фунтов – меньше, чем наше зимнее одеяние дома.

Покинув бухту, я надел снегоступы и шел на них до ледяного покрова. В узкой части долины большая часть ее поверхности была покрыта льдом, образовавшимся после февральского дождя; ложе потока показывало местами, что во время бури здесь протекал довольно-таки широкий поток.

На ледяном покрове дул свежий ветер, ярко светило солнце на голубом небе, вся же верхняя часть бухты Мак-Кормика была скрыта свинцовыми тучами; не видно было и залив Инглфилда, затянутый ослепительно белым туманом. Я снял снегоступы – поверхность снега была так тверда, что моя обувь не оставляла на ней следов – и быстро пошел по «мраморной мостовой». Все рытвины на ней образовались под воздействием юго-восточного ветра, и мне кажется, что ветер именно этого направления и преобладает на ледяном покрове.

На первом возвышении ледяного покрова, на высоте около 3000 футов, я с удивлением обнаружил зернистый лед, напоминавший лед бухты в тех местах, где ветер сдул с него снег. Затем снова начался твердый снег. На высоте 3825 футов я поднялся на второе возвышение и увидел перед собой обширную равнину, если только меня не подводило зрение.

Здесь я позавтракал, сидя на снегу, спиной к ветру; была сильная метель, термометр показывал –32 °F, а я ел спокойно и без каких-либо неудобств. И это благодаря одежде из оленьих шкур. Если бы на мне были шерстяные вещи, то я ни минуты не смог бы оставаться неподвижным.

На обратном пути я быстро шел по ветру и скоро добрался до верхней части долины. Меня почти снесло вниз по ущелью на лед бухты, где я нашел слабый санный след и следовал за ним, пробиваясь сквозь метель, скорее чувствуя этот след, чем видя, пока не достиг дома. Я был доволен тем, что так легко и быстро поднялся на внутренний лед до высоты 3800 футов.