Все ведьмы делают это! - Надежда Первухина

«Японец», — подумал полковник.

Это действительно оказался японец.

— Подойдите сюда, — холодно приказала полковнику Анастасия. От ее вчерашней светскости, любезности и игривости не осталось и следа. Просто старая худющая злыдня с холодным блеском в глазах. Полковник подумал, что вчерашнее ему просто приснилось. Он подошел, как приказано.

— Вот этот человек, сэнсэй, — по-японски сказала Анастасия тщедушному старичку. — Научите его тому, о чем мы договаривались.

— Будет ли он мягок, как глина, чтобы потом стать твердым, как камень, — задумчиво ответил Анастасии старичок, кольнув полковника острым изучающим взглядом из-под нависших бровей.

— Будет, — успокоила госпожа Либенкнехт. — Если он задумает сопротивляться, его жизнь в моих руках.

Старичок поцокал языком и ничего не сказал.

— Полковник, — обратилась Анастасия к Дрону Петровичу. — Это ваш наставник, господин Бусидо. Вы должны обращаться к нему «сэнсэй» и выполнять все его требования. С сегодняшнего дня вы подчиняетесь только ему. И, разумеется, мне. Если вы вздумаете проявить непослушание, бежать или натворить каких-нибудь иных глупостей вместо подготовки к выполнению возложенной на вас миссии, то вспомните, что у вас есть сестра, а у сестры — юная невинная дочь, которая легко может оказаться жертвой какого-нибудь убийцы или насильника. Девочку ведь зовут Юля, не так ли?

— Так, — тяжело сказал полковник.

— Вы все поняли?

— Да.

— В таком случае, я не буду мешать вашим занятиям с господином Бусидо.

И Анастасия вышла из зала. За ней вышел охранник.

— Прошу вас, — с сильным акцентом сказал старичок полковнику и указал рукой на тренажеры.

С этого момента жизнь полковника Кирпичного стала походить на бесконечный сериал о трудовых буднях американских спецагентов, русских десантников, шаолиньских монахов и немецких овчарок. Каждое утро (полковник о смене дня и ночи судил по ощущениям собственного организма, ставшего за долгие годы побудок и отбоев в колонии пунктуальным как будильник «Янтарь») Дрон Петрович, справив естественные потребности, отправлялся в сопровождении бессловесного, сурового видом охранника на беговую дорожку, растянутую в сером коридоре без окон. Гудевший где-то вентилятор нагонял в коридор холодный, даже морозный воздух, и полковник, чью одежду составляло все то же кимоно, вынужден был бежать изо всех сил, ненавидя пружинящий под ногами каучук, охранника, который безмолвно созерцал борьбу Дрона Петровича со скользящей лентой дорожки, а заодно и весь белый свет.

Побегав так примерно с полчаса, полковник, сопя, как тюлень, с мрачным видом отправлялся в спортивный зал, где поначалу (недели этак три, а то и поболе месяца, по его собственным подсчетам) дрябловатые бицепсы и трицепсы Дрона Петровича наливались стальной крепостью. Японский дед Бусидо-сан смотрел на тренажерные муки полковника без одобрения, словно накачку мышц считал делом неразумным и лишь мешающим основному занятию. Основное же занятие начиналось тогда, когда Кирпичному казалось, что его грешная, но все-таки не окончательно пропащая душа уже расстается с измотанным телом. Недаром узкоглазого старичка почтительно именовали сэнсэем. Потому что учил он полковника таким боевым искусствам, демонстрировал такие навыки разбивания пальцем кирпичной кладки либо дубовых досок, что все обладатели черных поясов повесились бы на этих своих поясах от стыда за собственное неумение. И Дрон Петрович волей-неволей проникался уважением к японцу, поскольку не уважать человека, без ущерба для здоровья разгрызающего подключенную к сети стоваттную лампочку, было просто невозможно.

Однако разгрызание лампочек и разбивание кирпичей было только иллюстрацией к тому, что внушал Бусидо-сан полковнику во время медитаций. К процессу медитации старик относился трепетно, того же требовал и от бывшего начальника охраны женской колонии. Например, перед началом медитации Дрон Петрович, изрядно попотевший на тренажерах и при выполнении различных боевых стоек, должен был обязательно принять душ с особыми травами, от запаха которых голова становилась ясной и бездумно-пустой, как вестибюль загса во время майских праздников.

Очищенный телесно полковник, сменив кимоно, являлся в маленькую полутемную комнатку с медным изваянием какого-то голопузого божка, сосредоточенно созерцающего свой пупок. Возле статуи стоял треножник с курящимися ароматами. Сэнсэй уже ждал, сидя на жесткой циновке и полуприкрыв глаза сморщенными темными веками. Когда полковник усаживался напротив, тоже скрестив ноги, сэнсэй открывал глаза и начинал, мерно покачиваясь, распевно говорить что-то на непонятном языке. Ароматы вперемешку со словами проникали в мозг Дрона Петровича, он чувствовал, что его сознание странно раздваивается: одна часть полковника Кирпичного с неослабевающим удивлением следила за тем, что вытворяет другая часть. И поглядеть было на что. Введя полковника в транс, Бусидо-сан брал из маленькой жаровни голыми руками раскаленные угольки и давал их подержать полковнику до тех пор, пока они не остывали, причем на ладонях Дрона Петровича не наблюдалось абсолютно никаких физиологических последствий этого ужаса. Но углями дело не ограничивалось: Бусидо-сан принимался за иглы. Напевая что-то вроде гимна, он аккуратно прошивал плечи своего ученика насквозь, при этом кровь не заливала белоснежного кимоно, да и сам ученик не выказывал признаков болевого шока.

Пока полковник пребывал в трансе, раздвигалась в медитационной комнатке ширма со спящим драконом и к обществу двух мужчин присоединялась женщина, чьи глаза горели, как два зеленых светофора. Бывшая черная ведьма Анастасия Либенкнехт глядела этими жуткими глазами прямо в душу полковника и приказывала, приказывала, приказывала… Убить. Уничтожить. Захватить. Выпытать государственные тайны. Отомстить. Звучали незнакомые имена: Авдей и Виктория Белинские, Калистрат Бальзамов, Инари Такобо… Впрочем, одно имя было уже знакомо и, видимо, потому повторялось чаще других, звеня, как бронзовый гонг: Синдзен, Синдзен.

Полковник механически кивал головой, безжизненным голосом повторяя за Анастасией имена, адреса и приказы. Потом старуха уходила, спящий на ширме дракон благополучно продолжал дремать, а Бусидо-сан выводил полковника из состояния транса и с вежливой японской полуулыбкой говорил, что Кирпичного ждет завтрак.

После завтрака (почти всегда состоявшего из вареного риса, сои, рыбы и какой-то распаренной зелени, которую полковник презирал) у Дрона Петровича было полтора часа отдыха. Именно столько времени длился очередной фильм из научно-познавательной серии «Страны и континенты». Видеокассет с другими записями в комнате отдыха просто не было, и полковнику от нечего делать пришлось пялиться на экран, где разворачивались панорамные виды Борнео, Таити, Монблана и Курильской гряды. В комнате отдыха был и стеллаж с книгами, но, посмотрев названия, полковник решил, что видео лучше. В самом деле, странно было бы ждать от Кирпичного, что он примется изучать «Закат Европы» Шпенглера или кантовскую «Критику чистого разума». Тем более что в таких книгах даже картинок не было. А полковник с детства любил исключительно книжки с картинками. Или хотя бы с обнаженными женщинами.