Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев - Виктор Некрас

— Кто взял боярина?

— Да… я и взял, — после недолгого замешательства, горделиво сказал Несмеян.

Князь шевельнул рукой, и перед Несмеяном неведомо как очутился серебряный поднос, на котором высилась серебряная же чарка. Потянуло пряным запахом. Вино обдало душу пряной горячей волной, золотая гривна легла на шею невесомой тяжестью, плечи овеял плащ тонкого синего сукна. Несмеян прерывисто вздохнул, не чуя в себе сердца — теперь из кметей младшей дружины он переходил в старшую, становился гриднем!

— Знамя их тоже взяли, княже, — сказал кметь. — Друг мой взял, Витко.

— Ну? — приподняв брови, сказал князь. Такого он не ждал.

И вторая золотая гривна легла на шею онемелого от счастья Витко, и второй синий плащ облёк плечи нового гридня.

Они уже уходили, когда князь окликнул Несмеяна.

— А как семья твоя, Несмеяне?

— Добром всё, — кивнул новоиспечённый гридень довольно. — Сына в войский дом нынче отправлю. Как воротимся, так сразу же.

— В который? — с любопытством спросил князь.

— На Нарочь, княже, — Несмеян весело усмехнулся. — В тот, где я и сам был.

— Так ему сколько уже? — притворно удивился князь.

— Тринадцатое лето пошло.

— А зовут-то его как? — не отставал Всеслав. — Запамятовал, уж прости.

— Невзором кличем.

Князь коротко кивнул — он прекрасно знал, что прилюдно Несмеян даже ему не скажет истинного имени своего сына, под которым его будут знать только родные и самые близкие друзья. Но и они никогда ни в глаза, ни за глаза не назовут его этим истинным именем. Множество иных существ живёт опричь человеческого мира — и все они понимают человечью речь. Мало ли что…

Князь повёл бровью — отрок готовно поднёс ему тяжёлый длинный меч в синих сафьяновых ножнах.

— Возьми, — велел князь. — Для сына своего.

Гулко ухали пороки, швыряя неподъёмные валуны. Тяжёлые удары в каменную стену сотрясали землю даже в двух перестрелах от стены. Но прясла и вежи Плескова стояли нерушимо.

Всеслав Брячиславич так и не нашёл слабого места в обороне Плескова — теперь уже можно было признать, наедине-то с собой. Самому себе Всеслав врать не привык.

Проиграл ты войну, князь Всеслав Брячиславич.

Первый блин комом.

И победа, одержанная Бренем и Брячиславом, только подсластила горечь его, Всеславля, поражения. Как тонкий слой мёда на куске хлеба со спорыньёй.

Да и неполная она, эта победа. Гридень Тренята увёл больше половины новогородской рати, и скоро Мстислав подойдёт с новыми полками. А стоять под Плесковом больше уже нельзя — припаса съестного во Всеславлей рати мало — рассчитывал ты, Всеслав Брячиславич, в два-три дня разбить плесковские стены и победителем в город войти. Освободителем. А не вышло. И зорить кривичей ради снеди даже — нельзя. Кем ты тогда для Плескова станешь, Всеславе?

С того теперь и жила полоцкая рать, что с собой запасли, да с того, что в разорённых усадьбах плесковских бояр взяли. А с добычи рать много не наживётся.

Не так ты начал, Всеславе Брячиславич, не так. Не на слом надо было плесковскую твердь брать. Не силой. И уж понятно, не измором.

Изгоном.

Только так.

Потерпеть некое время. Завести в кривских и словенских городах своих людей — чать не все под Ярославичами забыли древнюю веру предков, сыщутся люди, готовые послужить Велесову потомку. Прощупать настроения, засылать отай оружные ватаги. Изготовиться. Людей заслать вплоть до самого Киева, Чернигова и Переяславля. К Ростиславу Владимиричу в Тьмуторокань.

И уж тогда…

А теперь оставалось только одно — отступить. Несколько острогов по меже, может и удастся удержать. А следом за Всеславом в кривскую дебрь новогородский князь полезет навряд ли — без проводников, без знания дорог и лесных троп, под стрелы летучих Всеславлих ватаг — верная смерть для всей новогородской рати. Тут совокупные рати всех Ярославичей нужны, никак иначе. А те никак меж собой не сговорят, да и в Тьмуторокани заноза для них добрая — мятежный Ростислав.

Точно так же тридцать-сорок лет тому, когда отец прибирал к рукам кривские и дреговские земли, когда основал Менск, Ярослав сидел в Киеве, не выныкивая — не будешь особенно горяч, когда рядом, за Днепром, в Чернигове, брат родной, Мстислав Владимирич Удалой — непонятно, то ли друг, то ли ворог.

Отступить.

И на другой год, сметя силы, выполнив всё, сегодня надуманное — повторить!

Яснело и иное.

Не оттуда начал!

Надо бить на Новгород, тогда Плесков сам в ладони упадёт, как спелое яблоко. И тогда на Ростов и Белоозеро — дорога прямая.

Не зря отец сорок лет тому именно на Новгород и целил.

Новгород — ключ ко всему русскому Северу.

И к морю.

И к Поморью Варяжьему.

И к Заволочью, и к Подвинью Северному.

Всеслав Брячиславич в задумчивости закусил губу и очнулся от боли. Покосился на молчаливо стоящего поодаль тысяцкого Бронибора — старый вояка тоже разглядывал плесковские стены.

— А что, Брониборе Гюрятич, — сказал князь спокойно, — ведь нам, похоже, отходить придётся?

— А и придётся, княже, — спокойно возразил тысяцкий, оборачиваясь и одобрительно озирая князя взглядом выпуклых светлых глаз. Видно было, что думал он про то же самое, про что и князь, и только ждал случая, как бы сказать про то. И теперь был рад, что князь и сам додумался до такого разумного шага. — Иначе-то нам и никак…

У него, у тысяцкого, эта война — тоже первая большая. Судома не в счёт — Бронибор тогда даже и гриднем не был — мальчишка-отрок, зброеноша. По большому-то счёту, Бронибор и не вояка даже — больше навык с градским хозяйством возиться, с работниками, татей ловить…

Татей?..

А ведь это и есть то, что надо.

Кто ловит татей, тот и лазутчиков добре готовить сможет! А тот, кто с хозяйством работал, тот к обстоятельности в делах навычен.

— А у меня для тебя, друже Брониборе, новая забота есть, — сузив глаза и потаённо улыбаясь, отмолвил князь. — Много верных людей надо, таких, чтоб язык за зубами держать умели.

Бронибор чуть склонил голову, пряча улыбку в густых усах и усмешку в глазах. Он знал — любимый князь скучного и пустого дела не предложит.

А искать друзей начнём прямо сейчас, — подумал князь уже почти весело.

Кривский боярин глядел насупленно, исподлобья, жёг глазами из-под густых бровей. Князь глянул на него и не удержался от насмешливой улыбки.

— Может, хватит уже дуться, Лютогосте?

Боярин в ответ только гневно засопел, уставя бороду.

— Присядь с нами, выпей пива альбо вина, — князь повёл рукой в сторону небольшого резного столика, привезённого кметями из какой-то разорённой вотчины в подарок своему князю.