Полевые заметки визуального психодиагноста - Владимир Тараненко

О том, что «новый русский мат» был порождением и контрреакцией на татаро-монгольское иго, свидетельствует появление еще одного, более «мягкого» ругательства, ныне почти разрешенного в обиходной речи. Имеется в виду, извините за допущенную ненормативность, слово «хер» и его производные. Так вот, в монгольском языке (и тогдашнем, и современном) слово «хеер», звучащее более протяжно, обозначает «степь». Поэтому славянское ругательное «херня» означало в те далекие и тяжелые времена буквально «то, что в степи» или «из степи». Понятно, из куманских (т. е. половецких), а позже золотоордынских степей для тех, кто оказались под игом, вряд ли могло явиться что-либо положительное или приятное. Любимое народом и сравнительно мягкое «пошел на х…р» означало почти миролюбивое, но решительное: «Иди в свою степь и не возвращайся». Рискнем предположить, что и торговля между тюркоязычной степью и русскими поселениями началась под этим слоганом. Действительно, не век же воевать, жизнь понемногу брала свое и приходилось как-то общаться.

Вполне вероятно, что появление обидных форм ругательств, связанных с упоминанием женского полового органа, было обусловлено, выражаясь современным языком, разрастанием и усилением сексуального фактора именно в период половецкой экспансии. Во всяком случае, достоименно известно из русских летописей активное любвеобилие русских дружинников и знати к иноплеменным барышням – половчанкам. Что, безусловно, только сеяло раздоры, свары и междоусобицу среди военной знати. (Престарелый предводитель половецких племен хан Котян перед печально известной битвой на Калке обращался к русским князьям буквально: «Сынки мои!») Увы, в скором историческом промежутке роли совершенно поменялись: улусы Золотой Орды, а особенно крымские татары, начинают активную торговлю живым славянским товаром, отдавая предпочтение юному женскому телу. Коим, если было не жалко денег, удовольствовались и сами. В конечном счете подобная насильственная сексуальная интервенция не могла не сказаться на языке непрерывно терпящих набеги славян. В их речи появляются новые обидные формы мата, копирующие грубый сексуальный жаргон захватчиков-«людоловов», ведь из-за притягательной женской красоты славянок приходилось гибнуть всему остальному населению.

Исторический аспект здесь весьма принципиальный, поскольку и в нынешней языковой среде использование мужчинами друг против друга «женских» ругательств однозначно воспринимается как нанесение очень обидного и предельно оскорбительного унижения, т. е. за такие слова нередко приходится отвечать, и причем тут же на месте. Что интересно, современные женщины реагируют аналогично, «мужской» вид мата без упоминания женских «прелестей» кажется им менее оскорбительным и куда более терпимым. Получается, что в «женской» матерщине, помимо древних биологических архетипов, где-то глубоко прячется факт некоего скрытого, но очень сильного унижения и даже наше современное восприятие этот момент определенно улавливает. Хотя бы на уровне неких наслоений исторического коллективного бессознательного. Поэтому чаще всего в современном обществе «женским» матом в обиходе пользуются вконец опустившиеся и деградировавшие личности, в среде которых оскорбление, унижение и попрание элементарных человеческих достоинств – рутинное проявление повседневности. Ну а тот, кто сам сломлен и опущен, для обретения душевного равновесия подобное пытается совершить и с окружающими. В таком случае нужно быть готовым немедленно дать решительный отпор.

СПРАВКА ДЛЯ ПСИХОДИАГНОСТИКИ. Посредством «женских» ругательных словоупотреблений индивид, помимо деструктивного деспотизма, выдает свои обиду, нытье и в чем-то малодушие. Поэтому решительность действий против такого обидчика иногда просто необходима.

Иначе обстоит дело с «матерщиной» на мужское «троебуквие». Прежде всего хотя бы потому, что рождался этот мат скорее всего в ратных условиях среди русских дружинников и ратников, т. е. по-нынешнему – в армейской среде и непосредственно на поле боя. Отсюда становится понятным, почему и русские солдаты, и офицерство больше уже никогда не захочет расставаться с крепким бранным словом. Он (мат) не только бессменный символ храбрости и пренебрежения к опасности, но и почти родственная среда общения. А почему бы и нет? Мат оказался вполне универсальным и пригодным языком для оперативного обмена информацией и кровавой сечи, и баталии, и даже современного боя. Он – краток, предельно экспрессивен и весьма образно точен (о коммуникативных и даже отчасти «инсайтных» функциях мата чуть ниже). Здесь отметим еще раз важнейшую особенность мата – мобилизационную перед лицом серьезной опасности.

Точно известно, что трагически прославившиеся штрафбаты, вместо киношного «ур-а-а» вопили самым диким и жутким матом, какой только могли изрыгнуть уста (сейчас об этом можно прочитать в воспоминаниях очевидцев). Говорят, солдаты вермахта, услышав такую матерную вакханалию, могли даже уйти с передовой на запасные позиции, если, конечно, дорожили жизнью, а не метром бруствера. В противном случае готовились встретить смерть, пьянеющую и беспощадную от обилия жатвы. Выжить в том сотворенном человеческими руками аду мог только разум, защищенный матом как магическими заклинаниями. Произнося, а точнее, крича во всю мочь, матерное ругательство, человек высвобождает толчком огромное количество энергии, резко сбрасывая внутренний перегрев. Те, кто сильно и главное вовремя ругаются, редко падают в невротический обморок. Впрочем, истинная сила и мужество – безмолвные. Самые страшные армейские психические атаки производились в полной тишине. Однако чаще всего армия предпочитает щедро подкреплять свой командирский язык еще и языком мата – это если б мы, в крепкий джин с тоником да бахнули толику-другую спирта – чтоб не показалось слабовато. Кажется, без родимого мата славяне уже не могут воевать – но ведь с ним получается-то! Во всяком случае, чувство страха и рациональные доводы о возможном и неизбежном он заметно притупляет. Способность к временному вытеснению страха и инстинкта самосохранения у произнесенного в голос мата поистине потрясающая! Он действительно вскрывает в подсознании плотину, сдерживающую первобытную человеческую ярость, и тогда «человек становится страшнее зверя, ибо он не зверь».

Психика современного представителя нынешнего технотронного общества пока что вряд ли что-либо сможет противопоставить подобному плотинному прорыву, когда вовсю заработает условная «отмычка» – произнесенные вслух матерные слова. Приписывать же мату или отдельным его выражениям какие-то особые магические или оккультные свойства, право, не стоит. Мат силен уже хотя бы тем, что он – условно закрепленный сигнал к активному противодействию на протяжении без малого последней тысячи лет весьма кровавой борьбы за существование. Даже изолировав начисто ребенка от мата, мы в итоге получим взрослого человека, который… тоже ругается, но уже совершенно другими словами. Ведь препятствия и опасности в жизни человека никогда не исчезнут.