Магистр - Анна Одина

29. Пиквикский клуб

Прошло отпущенное время.

То ли сумерки, с готовностью сгущавшиеся в конце августа в лесу, окружавшем дом, были столь ненадежны, то ли по другим причинам, но человек, покинувший водительское сиденье, и сам был похож на привидение, только черное, а не серебряное. Он тихо прикрыл дверцу и пошел по дорожке к дому. Контур его тела при этом как будто слегка размывался, норовя слиться с сумерками: похоже, его немного «носило». Добравшись до кабинета, он упал в кресло, вытянул длинные ноги, откинул голову на спинку и вперил взгляд в потолок. Через минуту обессиленного лежания проснувшаяся правая рука принялась шарить по столу, затем в ящиках, затем успешно нашла сигареты, и тень, которая осталась от будущего магистра, закурила. Кажется, он не имел сил ни на что, кроме мыслей, и самой главной мыслью было: «Отключиться». Увы, способов отключаться у него не оставалось (разве что застрелиться, но такой вариант не рассматривался). Поэтому спустя некоторое время рука, уже избавившаяся от сигареты, нашарила телефон, и путешественник благополучно связался с Адептом, вполне твердым голосом сообщив, что вернулся, все выяснил, готов представить отчет, и что завтра будет важный день.

– Важный день? – переспросил Адепт.

– Отныне мы будем дружить с Россией, – пояснил Винсент. Если никто ничего не сорвет, с завтрашнего дня и до… – тут он вздохнул и ненадолго замолчал. Потом продолжил: – Как бы то ни было, Англия и Россия будут вместе стоять на той вершине, о которой мы с вами говорили. Надеюсь, Франция, соглашение с которой у России уже имеется, обрадуется такому соседству.

Теперь молчать настала очередь Адепту, причем ему показалось, что собеседник на другом конце линии за это время просто умер.

– Мистер Ратленд? – позвал де Катедраль. – Винсент?

– Да, – отозвался голос из Мерсии-мэнор.

– Каков ваш главный вывод?

– Да, – повторил голос. – Война будет. И судя по всему, не одна.

31 августа 1907 года, на следующий день после возвращения полуживого искусствоведа домой, в столице Российской империи встретились два дипломата: с русской стороны министр иностранных дел Александр Петрович Извольский, а с английской – посол Великобритании в России сэр Артур Николсон. Договорились эти двое об ужасно скучных вещах – о завершении нескольких тяжелых десятилетий Великой Игры между Россией и Англией и о разделе сфер влияния в мягком подбрюшье России – в Персии и Афганистане (в Тибете, впрочем, тоже). Недаром же обе державы посылали туда знаменитых первопроходцев – скажем, подполковника Николая Михайловича Пржевальского и полковника Фрэнсиса Янгхазбенда. Однако периферия эта была гораздо менее важна, чем основная цель соглашения – уравновешивание Германии. Созданная на переломе августа и сентября 1907 года англо-русская Антанта слилась в объятии с англо-французской Entente Cordiale (той стукнуло три года) и русско-французским альянсом 1892 года рождения. Давно пора, скажет читатель: тройственный союз напрашивался. Зачем было Ратленду тратить силы и торопить то, что произошло бы само собой?

Как бы не так: многие вещи в истории продолжают напрашиваться до тех пор, пока совершенно не потеряют актуальности. И пока тройственный союз расслабленно наклевывался, международная обстановка позволяла тому же Извольскому на стыке веков говорить в Токио, где он служил посланником: «Если Германия пожелает войны, она будет».

Но вот наступило и прошло 31 августа, Извольский и Николсон, наконец, благополучно договорились дружить странами. Вечером первого сентября учитель и ученик сидели во Всех Душах в кабинете Адепта и слушали секретную радиотрансляцию[147] из Санкт-Петербурга.

– Вы знаете сэра Артура? – воспользовавшись паузой в трансляции, спросил Адепт.

– Это посол Соединенного королевства в России, – не покривил душой Ратленд.

Де Катедраль стерпел, но отключил связь.

– Вы знаете его лично? – уточнил он.

– Минимально, – ответил ученик с уклончивостью, свойственной ему при обсуждении вопросов, связанных с собственным прошлым и с чужими секретами.

Адепт поднялся. Ученик тоже покинул кресло: было ясно, что де Катедраль встал не потому, что хотел размять затекшие члены, а потому что…

– Мистер Ратленд, мы подошли к решительному моменту в наших отношениях.

Мистер Ратленд молчал, хотя ему очень не понравилась формулировка про «отношения», которые он полагал крайне противоречивыми.

– Я ведь просил вас не использовать особые способности при выполнении задания.

– Вы просили, – повторил ученик вслед за учителем.

– Вы же… насколько мне удалось выяснить, не просто использовали их, но пользовались исключительно ими, – сформулировал де Катедраль обвинение, прозвучавшее как приговор.

Винсент смотрел прямо на Адепта, пытаясь прочесть на его лице что-то, чего не говорили его уста.

– Вас беспокоит мое… непослушание? – сократил он промежуточные связки.

– Нет, – ответил Адепт. – Я никогда не обманывал себя в этом отношении.

Ратленд провел рукой по столу. Жест, в исполнении другого человека выглядевший как проявление смущения, в этом случае привел к тому, что лежавшие на столе бумаги по делу об Антанте, стенограммы, расшифровки, копии и подлинники документов, привезенные будущим магистром из путешествия, исчезли. Перестали существовать. Де Катедраль задержал дыхание, глядя на стол. Он все-таки изучил своего ученика. Он… его изучал. И прекрасно понимал сейчас, что это была не ссора (ссориться ученик не умел, сразу переходя к практическим выводам), это было объявление войны. Это был конец, а ведь он надеялся… Тем временем Ратленд отступил от стола и пошел к двери: он собирался уйти без объяснений и претензий, без лишних слов, так же, как некогда пришел в ответ на предложение сотрудничества.

Адепт не мог этого позволить. Последний алхимик не мог позволить, чтобы из его кабинета пошло гулять по свету орудие массового поражения. Винсент Ратленд, Винсент… носитель фамилии, которую не знал он сам, но знал Адепт, не должен был покинуть совет Торн, выйти из сферы наблюдения, не мог считать, что ему позволено использовать свои способности – перемещаться, воздействовать, кроить мир, овладевать могущественными артефактами и использовать их как рычаги для вмешательства в политику и историю. Адепт пытался предупредить его, остановить, Адепт держал его при себе, рассчитывая переубедить, подействовать авторитетом. Переломить, наконец! Тщетно. Ратленд был уже в дверях.

– Винсент! – окликнул де Катедраль.

Тот остановился, явственно заставив себя обернуться.

– Ах да, простите, мэтр. Я не попрощался. Всего вам доброго, – сказал ученик, непривычно не глядя на учителя.

– Я не ожидал от вас не только неспособности выполнить мою просьбу… важную просьбу… но и неспособности выслушать единственный упрек за все время нашей совместной работы.

– Я сожалею, – произнес Ратленд, прилагая титанические усилия, чтобы оставаться в кабинете, который полминуты назад ушел для него в прошлое. В историю. Он тщательно осматривал какой-то портрет на стене. Адепт не мог понять, в чем дело, а зря: все было очень просто. Винсент был настолько зол, что боялся прочесть в голове Адепта последнюю, главную тайну, связанную с советом Торн и с ним самим. Он знал, что за тонкой перегородкой, состоявшей из лобной кости великого алхимика и его воли, хранился ответ на главный вопрос, мучивший его бо́льшую часть жизни. Он знал, что не задаст этот вопрос повторно, как во время первого разговора. Он знал, что Адепту все известно, но не мог позволить себе узнать это все так.

Адепт подошел к ученику, поймал его взгляд.

– Мистер Ратленд. Я преувеличил. Большую часть информации, собранной вами, восемьдесят процентов усилий, вами приложенных, можно отнести на счет ваших обычных человеческих талантов. Умение разговаривать с людьми, умение слушать, убеждать… проникать…

Лицо мистера Ратленда превратилось в маску лица мистера Ратленда. Но Адепт продолжал:

– Но это… то, что вы делаете, – это все равно что капля крови в стакане воды. Нельзя пить воду с кровью, Винсент: пьют либо воду, либо кровь.

– Простите, мэтр, – вежливо ответил Винсент, – я, конечно, занимаюсь в Оксфорде искусствами, но к ним не относится изящная словесность. Мне непонятны ваши метафоры.

– Цель оправдывает средства? – с горечью спросил де Катедраль, отказываясь вести непрямой разговор.

– Оправдывает, без сомнения, – согласился бывший ученик.

– Вы начинаете с использования магического артефакта… артефактов. Смотрите в будущее, не фигурально, а буквально… сталкиваете страны, как фигуры на шахматной доске, а закончите массовым гипнозом, убийствами и манипуляцией психикой людей?

– Не исключено, – согласился ученик и продолжил: – Но не будем обо мне, мэтр. Считайте, что это наш последний разговор, так проясните же и вы кое-что.