Не верь лучшей подруге! - Светлана Демидова

Вдобавок к физическим страданиям, к которым за время пути она уже как-то притерпелась, Оксану пронзила такая душевная боль, что ей захотелось закричать на весь вагон. Наташенька все с тем же ужасом в голубых глазах теребила отца за рукав, очевидно, собираясь доложить о наличии в вагоне Оксаны. Дожидаться, когда Алексей оторвется от журнальной статьи, она не стала, а, еле волоча за собой сумку, бросилась к выходу, благо электричка как раз подъехала к платформе «Ланская». Оттуда уже запросто можно добраться до дома на городском транспорте.

Прямо с платформы «Ланская» Оксану, которая уже не могла и шагу ступить от боли и истекала кровью, отвезли на «Скорой помощи» в районный родильный дом. Она захлебывалась слезами, и уже не от боли, которая и не думала отпускать, а потому что понимала: все кончено. В ее жизни кончено вообще все!!! Где-то в глубине души у нее еще теплилась надежда на то, что Наташенька вырастет, поумнеет и они с Алексеем смогут быть вместе. Сегодня эти наивные и ни на чем не основанные мечтания были полностью развеяны. Вдобавок к этому еще нужно похоронить и мечту о ребенке. Вряд ли при таком кровотечении врачи смогут сохранить его. И ведь виновата в этом только она сама. Зачем потащила с собой такую тяжелую сумку?! Какая разница, что подумал бы Николай, если бы она оставила у него часть вещей! Разве можно было подвергать опасности ребенка?!

Из приемного покоя, разрезав ножницами прямо на ней окровавленные джинсы с колготками и оставив полуголой, Оксану повезли в операционную. Перед закрытыми дверями с горящей над ней красной надписью «Идет операция» все медики куда-то подевались, бросив ее одну на холодной металлической каталке. Она корчилась от боли, пытаясь кое-как прикрыться руками, а мимо сновали беременные и небеременные в халатах и тренировочных костюмах. Никого не интересовали обнаженные и окровавленные чресла Оксаны, потому что, похоже, женщины в халатах и трениках навидались тут всякого.

Когда Оксана уже окончательно собралась умереть в коридоре, откуда-то появилась низенькая толстая санитарка. Она стащила с нее всю одежду и натянула на голое тело короткую больничную рубаху неопределенного цвета, потом надела на ноги какое-то странное подобие белых гольф на завязочках, а на голову – смешную цветную косынку, в каких ходят в лес по грибы. Уже в операционной моложавый и симпатичный врач в голубой робе и прорезиненном фартуке задал несколько глупых, как ей показалось, вопросов и сказал женщине-анестезиологу, что можно начинать. Оксане не было страшно. Все самое худшее с ней уже случилось, а все остальное не имеет никакого значения. Больно ей наверняка не будет, потому что зачем же тогда анестезиолог. Да и не аборт же это… Она не по своей воле лишается ребенка… Врачебный мясницкий фартук, конечно, настораживает, но это всего лишь медицинская атрибутика и насущные требования санитарии с гигиеной…

Анестезиолог надела Оксане на лицо маску, а врач сказал:

– Когда почувствуете, что начинаете уплывать, махните мне рукой.

Какое-то время Оксана ничего не чувствовала, а потом в ней вдруг будто переключили программу, и она попала в совершенно другое измерение. Махать рукой врачу она не собиралась, потому что никуда не уплывала. Она находилась в операционной, но и одновременно где-то еще. Она слышала, как кто-то сказал: «Уже можно» и хотела крикнуть: «Нельзя!», но не смогла. Теперь ее уже не было в операционной. Ею окончательно завладел странный тягучий мир лабиринтов и без конца меняющих очертания и размеры пирамид. А потом ее пронзила нечеловеческая боль, которая заставила все ее тело выгнуться и отпрянуть от мучителей. Мучители настигали и вгрызались в ее тело, но не это было самым страшным, хотя она никогда в жизни не испытывала еще такой боли. Со всех сторон на нее наползали ужасные сущности. Одни имели кошмарные сюрреалистические морды, другие вообще не имели лиц и тел. Они представляли собой сгустки концентрированного ужаса, который проникал в ее мозг и парализовывал его страхом ада. Это и был ад. Она вдруг поняла, что умерла. Вот как, оказываются, умирают… И кто же это склоняется над ней? Хозяин и властелин этого кошмара? Неужели за все свои грехи она принадлежит ему? И никто, никто даже не собирается побороться за ее душу! Она никогда не вырвется из этого абсолютного ужаса… Никогда… Эти муки, эти пытки будут длиться всегда… всю оставшуюся жизнь… Впрочем, о чем это она? Это уже не жизнь… Это и есть смерть…

Оксане казалось, что она чует зловонное дыхание того, кто рвет ее тело изнутри, и нечеловеческая боль вдруг стала трансформироваться в такое же дикое, нечеловеческое сладострастие. Она попыталась крикнуть, что даже ради такого блаженства не согласна существовать в аду, что у нее еще есть земные дела, есть Наташенька, у которой несчастный испуганный взгляд… И в этот момент в самом центре ирреального мира, где находилась Оксана, вдруг возникло прозрачное, все расширяющееся, как в мультфильме, окошко, сквозь которое неожиданно проступил сначала кровавый фартук врача, потом белый кафель операционной. Через секунду перед Оксаной склонилось лицо все той же низенькой и толстой санитарки, которая сказала:

– И куда ж ты летала, красотуля? Все руками махала-махала, будто птица!

– Я не умерла? – спросила ее удивленная Оксана.

– И-и-и! Чего захотела? – дробно рассмеялась санитарка. – Бабы – они живучие! Их хоть жги, хоть режь, хоть детей из них выскребай, а они отойдут и новых ребятишек понаделают! Ну давай, вставай, милая!

– Вставать? – поразилась Оксана. Разве можно было встать после того смертельного ужаса и боли, которые она только что испытала?

– А ты че думала? Кто тебя понесет-то? У нас носильщиков нет. Все сами ходют. Ну, давай, давай… ноги-то спускай…

Оксана осторожно спустила плохо слушающиеся ноги и попыталась встать, опершись рукой о кресло. Тело сразу повело в сторону. Санитарка подхватила Оксану на удивление сильной рукой и сунула ей между ног в несколько раз сложенную пеленку.

– Вот тебе подкладная. Ты уж держи, да и пойдем, милая…

Полуголая, с тряпкой между ног, качающаяся Оксана выползла из операционной в сопровождении санитарки. Уже по пути кто-то набросил ей на плечи бурый больничный халат, и она так и шла в палату, еле семеня и через каждую минуту роняя подкладную. Навстречу ей попадались не только равнодушные беременные и небеременные, но и их мужья и возлюбленные, которые пришли их навестить. Мужья и возлюбленные тоже плевать хотели на синюшную и всклоченную полуголую тетку, которую волокла по коридору санитарка. У них самих была куча проблем, и, возможно, их женщин тоже уже таскали по коридору санитарки точь-в-точь в таком же дико расхристанном виде.