Не верь лучшей подруге! - Светлана Демидова

– Я… уже все равно многое понял, – сказал Николай, держа в руке вилку, как кисть.

– Вы – это еще не все…

– Мы можем никому и не показывать…

На этом месте Григорий вставил:

– Ну… нам, кажется, пора…

– Да-да! Пора! – тут же вскочила со своего места Оксана.

– Но… вы… Может быть, вы останетесь? – спросил Николай, заглядывая своими пронзительными глазами прямо в ее сердце.

– Если уж вы такой проницательный… то должны знать, что я… не могу остаться… – ответила Оксана.

– Вы не можете, потому что думаете, что я… а я всего лишь буду писать ваш портрет. А вечером или… утром… как захотите… я сам отвезу вас домой…

– Нет! – выкрикнула Оксана, почувствовав, что непременно разрыдается, если он будет настаивать еще. Она хотела обратиться за помощью к Люде, но ни ее, ни Григория за столом уже не было. – Они… уехали? – с ужасом прошептала она.

– Ну что вы! Разве можно так думать о Люде! – отрезвил ее Николай. – Я просто уверен, что они удалились из деликатности и сейчас ждут вашего решения в машине.

Оксана, не сказав больше ни слова, схватила с вешалки свою дубленку, выбежала на улицу и забралась в машину Григория, как в бомбоубежище.

– Зря ты испугалась, – сказала ей Люда, когда они уже ехали в Питер. – Коля – порядочный человек. И если он сказал, что будет писать портрет, то только это и делал бы.

– Я никогда не смогу ему позировать, – проговорила Оксана.

– Почему?

– Боюсь…

– Глупенькая… Он хороший человек.

– Зато я… не очень…

Люда рассмеялась, обняла подругу за плечи, и они так и ехали, обнявшись, до самого Оксаниного дома.

Через несколько дней Николай приехал к Оксане прямо в комиссионку.

– Да не пугайтесь вы так! – рассмеялся он, усаживаясь против нее на стул, все в том же распахнутом партизанском полушубке и в том же толстом сером свитере под ним. – Я не за тем, о чем вы подумали, хотя не против бы и за тем… В общем, я хотел посмотреть ваш магазин.

– Зачем? – все так же испуганно спросила Оксана.

– Может быть, у вас найдется место для меня?

– В смысле?

– В субботу вы так быстро исчезли, что я не успел показать вам всего, что хотел.

– И что же вы хотели показать? – осторожно спросила Оксана.

– Дело в том, что я не только коллекционирую платки. Я занимаюсь еще и их росписью, по шелку. Про технику батик слыхали?

– Ну да…

– Я хотел бы у вас арендовать стенд или прилавок… Для выставки и продажи.

– Но почему в комиссионке? Не лучше ли отнести ваши платки в художественный салон?

– Будет лучше, но только тогда, когда руку набью. Понимаете, я только начал этим заниматься и… словом, не совсем уверен… А платки я как бы специально старю… будто они не новые. Если бы это был металл, сказал бы – что мои изделия с налетом патины, а про текстиль даже не знаю как и сказать. Может, и есть какое название, только я не в курсе, потому что этому никогда не учился, своим умом дошел. Да что там… – Он порылся где-то внутри своего полушубка, вытащил приличных размеров платок и расстелил его на Оксанином столе. – Вот смотрите…

Шелковый платок был темно-горохового цвета, будто с заломами от долгого лежания в сложенном состоянии. В его центре был изображен Медный всадник с гуляющими вокруг него барышнями в капорах и кавалерами в крылатках. Создавалась полная иллюзия того, что платок каким-то чудом сохранился с пушкинских времен.

– Здорово! – опять восхитилась Оксана. – Я уже на даче поняла, что вы жутко талантливы!

– А я там же понял, что вы… жутко несчастны…

– А вот это вас не касается, – сухо бросила ему Оксана. – Пойдемте в отдел гобеленов и светильников. Мне кажется, что там можно выделить вам место.

– Я обязательно заплачу за аренду, вы не сомневайтесь!

Оксана бросила на него испепеляющий взгляд, и он прижал руку к груди:

– Молчу! Не скажу больше ни слова! Клянусь! Пока… не скажу…

В отделе Николай первым делом стал осматривать товары, выставленные на продажу, даже потрогал руками некоторые светильники.

– У вас хороший вкус, – сказал он. – Я это тоже еще на даче понял. А сейчас… знаете, мне даже захотелось попробовать сделать один светильник… вот… что-нибудь в этом роде… – И он показал на настольную лампу, выполненную в стиле модерн. – Возьмете, если получится?

– Я смотрю, вы на все руки мастер! – усмехнулась Оксана.

– Вам это не нравится? – удивился Николай.

Она молча пожала плечами.

– Не нра-а-авится! – протянул он. – У меня такое впечатление, что вы заранее настроили себя против меня. Я вас раздражаю. Это большими буквами написано на вашем прекрасном лбу.

– Не говорите ерунды!

– Если это ерунда, тогда давайте сейчас возьмем и пообедаем вместе! – Он посмотрел на часы. – Глядите-ка, и время как раз подходящее! Тринадцать двадцать!

– Похоже, от вас не отвяжешься, – слабо улыбнулась Оксана и пошла одеваться.

А потом он писал ее портрет. Долго. Почти месяц. Несколько раз кромсал холст ножом и начинал все сначала. Посмотреть на то, что выходит из-под его кисти, Николай Оксане не давал. Она и не настаивала. Она загадала: если готовый портрет ей понравится, то все в ее жизни еще будет хорошо. А поскольку Оксане очень хотелось, чтобы все как-нибудь наладилось, она практически жила на даче Николая, забросив свой магазин. Теперь, правда, это уже можно было себе позволить, поскольку она наняла хорошего управляющего и в ее отсутствие «Новый взгляд» работал как часы.

Ничего, кроме сеансов позирования, у Оксаны с Николаем не было. Сначала это устраивало ее, а потом вдруг у нее стал развиваться дикий комплекс неполноценности. Она решила, что уже абсолютно никому не интересна как женщина, поскольку ей – отвратительные тридцать шесть со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ей хотелось, чтобы художник наконец перестал пялиться на нее, как на неодушевленный предмет, и признался бы в любви. Она, конечно, не сразу на все согласится, но все-таки согласится, потому что уже совершенно невозможно и дальше жить бесполой моделью… Она хочет быть если уж не женой, то хотя бы матерью. А для осуществления этого желания Николаю даже не надо надрываться с признанием в любви. Можно все сделать и без лишних сантиментов. Она готова сразу покинуть его дачу, как только он выполнит определенные функции, результат которых зафиксирует женская консультация.

Оксана уже решила сама предпринять некоторые меры по осуществлению навязчивого желания, когда портрет вдруг был закончен. Николай наконец отложил кисти и развернул к ней мольберт. Оксана застыла в полном изумлении. С холста смотрела женщина, безусловно, очень похожая на нее внешне, но одновременно совершенно незнакомая. Та, на портрете, была слишком чувственна, вызывающе сексуальна. Женское начало в ней било через край. Оксана себя такой не знала. Она даже не могла бы сказать, понравился ей портрет или нет. А раз все это было неясно, значит, совершенно неизвестно, что ждет ее впереди.