Мы наш, мы новый… - Константин Калбазов

Вообще противник теперь старался не показываться на глаза, предпочитая прятаться в траншеи по самую маковку. Этому их научили потери почти в тысячу человек, в то время как на позициях было вроде как и затишье. Нет, общие потери были побольше, так как артиллерийские перестрелки назвать безрезультатными было нельзя, но на артиллерию едва приходилось пятьсот убитых и раненых, а вот на одиноких стрелков, делающих только один выстрел, как раз эта тысяча, причем раненых среди них были единицы, а офицеров – не меньше сотни. Японцы уже настолько рассвирепели, что, как только звучал одиночный выстрел, по предполагаемой позиции стрелка выпускалось несколько снарядов. Попасть ни разу еще не попадали, но снарядов тратили изрядно. Продолжалось это до тех пор, пока на такой перерасход боеприпасов не наложил запрет сам командующий. Солдатам рекомендовалось поменьше отсвечивать, а офицерам внимательно следить за этим. Снайперы сразу заскучали, хотя все так же каждый день выходили на охоту, но в лучшем случае им удавалось подстрелить одного за два дня: от того раздолья, что было вначале, не осталось и следа.

– Здравствуйте Андрей Андреевич, – севшим голосом поздоровался Сергей с Паниным.

Этот офицер когда-то обкатывал «Росичей», будучи на службе у концерна, а сейчас командовал одним из миноносцев, носящим номер «302». Звонареву все никак не давало покоя отсутствие «Росича» – предчувствие чего-то неотвратимого и страшного никак не хотело его отпускать. Он обратился бы к Науменко, но тот сразу же отправился к Макарову. Из других офицеров отряда ему были хорошо знакомы Панин и Кузнецов. Последнего, насколько ему было известно, в беспамятстве доставили в госпиталь.

– Здравствуйте, Сергей Владимирович.

– Я не вижу «Росича». Где он?

– А вы не знаете?

Сердце защемило, перед глазами поплыли разноцветные круги. Вот оно. Старуха, клятая, не имея возможности удержать события в прежнем русле, принялась за тех, кто столь нагло решил вмешаться в ее ход. Но, может, все же…

– Что с Антоном?

– Миноносец потопили, никого из экипажа обнаружить не удалось.

– Их искали? – безжизненным голосом поинтересовался Сергей.

– А как вы думаете? – зло огрызнулся Панин, но тут же сбавил обороты: – Петр Афанасьевич этого просто так не оставил. Мы вернулись и прочесали место гибели «Росича». Никого. Ни одного человека.

Как он добрался до своей комнаты в общежитии для заводского руководства, он не знал. Вообще события того вечера и ночи не удержались в его голове – он не помнил, что делал, не помнил, о чем думал, единственное, что он мог заявить с уверенностью, – это то, что до утра он не сомкнул глаз.

На следующий день он посетил чету Науменко, но лучше бы этого не делал, так как нашел там бледного и разбитого Петра Афанасьевича и полностью расклеившуюся и едва живую Веру Ивановну.

– Вот оно как, Сергей Владимирович. Двух сынов схоронили, и то так тяжко-то не было. Последняя отрада у нас – дочка, а как она-то переживет, даже и не знаю. Уж лучше бы я.

При этих словах непрерывно всхлипывающая Вера Ивановна тут же вскинулась и бросила на мужа долгий и внимательный взгляд. Понятно, что за дочку душа болит, понятно, что зять успел стать нечужим человеком, вот только тот, кто эти слова произнес, успел стать куда как более родным.

– Ты, Петруша, это брось. Не кликай беду. Сколько раз костлявая рядом прошла – вот и дальше пусть своей дорогой гуляет, нечего ее, клятую, дразнить.

– Да-да, конечно, – растерянно пробормотал вдруг постаревший моряк.

Таким растерянным Сергей Петра Афанасьевича еще ни разу не видел. Непривычно это было очень и странно – казалось бы, несгибаемый человек… Видать, успел-таки запасть в сердце Светиным родителям Антон. А что, вполне возможно, он вообще легко располагал к себе людей и быстро находил контакт.

Видя, что разговор не получится, Сергей оставил чету Науменко и решил пропустить стаканчик в «Саратове», благо кабинетик ему там всегда найдется. Так все и вышло, но только намерения напиться он так и не сумел осуществить, потому как, несмотря на то что ноги отказывались слушаться, а рука была не в состоянии удержать рюмку, голова оставалась трезвой и забвение никак не приходило.

Уже значительно позже ему стало известно, что за эти дни русские моряки в общей сложности потопили один броненосец, один броненосный крейсер, два легких, шестнадцать миноносцев, дюжину транспортов, половина из которых была вспомогательными крейсерами. Также было множество выведенных из строя кораблей, и большую часть из них составляли именно миноносцы. Многие вскоре отремонтировались, но на момент боя догнать русских уже не могли, а потому и толку от них было немного.

Следует отметить, что часть потерь, и в частности броненосец, пришлись на минные постановки минзагов: оказывается, Макаров отправил их для устройства заграждений на пути движения японцев. Самоликвидаторы на зарядах были выставлены с суточной задержкой, так что сюрприз успел сыграть свою роль, а затем исчез, словно его и не было. Пытались было раздуть скандал, да только для этого нужно было обнаружить хотя бы одну мину в нейтральных водах.

Русские крейсеры были сильно избиты, но все же сумели оторваться от японских: повышенная мореходность в тех погодных условиях сыграла им на руку. «Адзумо» и «Ивате» пострадали меньше, однако набрать достаточного хода не смогли. Не повезло только «Боярину», который легко избежал выпущенных по нему мин, но, когда пошел на таран, был погублен перерубленным им надвое миноносцем – как видно, сдетанировали запасные боевые части мин. Крейсер пошел на дно практически сразу. «Росичи» потом возвращались к месту катастрофы, им удалось подобрать шестерых спасшихся: судя по тому, что они рассказали, японцы не занимались спасением русских моряков. Узнавший об этом Науменко окончательно сник, когда им никого не удалось обнаружить с погибшего «Росича», так как надежды на плен тоже не осталось.

Глава 6

Контрудар

Успех с проводкой большого конвоя был последним на счету японского флота и, похоже, теперь уже во всей войне. Несмотря на просто-таки огромные потери, они смогли доставить весьма внушительный по объему груз – теперь оставалось сберечь его, пока он не окажется на берегу. Район островов Элиот был единственным, где противник все еще сохранял активность на море. Русские не пытались достать эту базу отправкой большого отряда. Если забыть о минных заграждениях, так как имевшиеся параванные тралы вполне могли помочь преодолеть это препятствие, оставались корабли эскадры Того, а самое главное – миноносная флотилия. Как показал последний бой, покойный Песчанин ничуть не преувеличивал, когда говорил о том, что на миноносцах сейчас по большой части находятся смертники: в тех водах, изобилующих островами, сильно минированных и с выставленными во многих местах боновыми заграждениями, были все условия для работы этих пираний.

Конечно, несомненный успех с проводкой конвоя – это замечательно, но, положа руку на сердце, Того должен был признать, что основного, на что он рассчитывал, так и не случилось. Макаров не клюнул на приманку и не выдвинулся навстречу японцам, чтобы дать решительное сражение. Вместо этого он выпустил своих ночных охотников, и прикованный к каравану флот понес весьма серьезные потери, которые были сродни проигранному сражению. Последние события показали, что о проводке конвоев можно позабыть. Теперь оставалось надеяться только на прорыв одиночных транспортов со снаряжением, а живую силу доставлять лишь в Гензан. На море кампания была проиграна окончательно и бесповоротно, оставалась суша – именно там решалась судьба войны.

Еще до прибытия к японцам подкреплений Куропаткин под давлением двора и лично его императорского величества предпринял наступление под Вафангоу, о чем не соизволил известить крепость, а соответственно находящийся там корпус не предпринял ничего, чтобы оттянуть хотя бы часть сил на себя. Трехдневное сражение закончилось тем, что вначале японцы измотали русских в оборонительном бою, а затем контратаковали. Контрнаступление было столь мощным и стремительным, что Куропаткин едва успел вывести войска из готового захлопнуться котла, но множество снаряжения было утрачено, в том числе и то, что было свезено в Инкоу для переброски в Порт-Артур. Захватив этот порт, японцы окончательно отрезали крепость от сношения с империей – теперь оставалось только Желтое море. Не сказать, что японский флот сейчас представлял серьезную опасность, но он существовал, и проход судов в осажденную крепость был сопряжен с определенным риском.

Была прервана прямая связь с империей. Теперь сведения из крепости или обратно доставлялись через Чифу, где была установлена станция беспроволочного телеграфа, через расположенное там русское консульство.