Броненосцы победы. Топи их всех! - Вячеслав Коротин

– Ладно, Казимир Филиппович, всё равно иди к пушкам, в любой момент координировать стрельбу может понадобится. Я справляюсь, спасибо.

Кетлинский ушёл, но прибыл сигнальный кондуктор, наскоро перевязанный и слегка не в себе после ранения, так что толку от него было немного.

Потом появился легко раненый младший штурман. А потом…

– Бобавите офтанофу! – Развозов обернулся и узрел нечто напоминающее египетскую мумию из гимназического учебника, только орлы на погонах позволили понять, что в рубку заявился сам адмирал. Вот уж кого не ждали!

А Вирен несмотря на протесты врача вырвался из лазарета и, несмотря на боль, лишь слегка приглушённую алкоголем, несмотря на лёгкое головокружение, как только была закончена перевязка, приказал себя отвести в боевую рубку. Даже окровавленный мундир переодевать не стал – вестовой принёс пальто из каюты, каковое и было наброшенно ему на плечи, так как вдеть в рукав перевязанную руку было нереально.

… Когда Вирена привели в судовой лазарет, он увидел жутковатую картину: Стонущие раненые, окровавленные обрывки одежды, оцинкованный таз под хирургическим столом, в котором лежали… В общем смотреть на это не хотелось. Оперировать требовалось многих, но было пока не до этого – раненых наспех перевязывали и спешили к вновь поступившим. А они всё прибывали и прибывали.

Два врача деловито из без суеты занимались своим делом: резали, шили, отдавали команды помогающим им санитарам и фельдшеру. Обнаружив, что к ним поступил сам адмирал, они не бросили своих пациентов, которыми занимались в данный момент. Вытереть кровь и обработать раны к Роберту Николаевичу подбежал один из санитаров.

– Ну, что с вами, ваше превосходительство? – наконец освободился младший судовой врач, лекарь Рейнвальт.

– Оее оауса, – прогудел адмирал, стараясь меньше напрягать рассечённую почти насквозь щёку, – е у уху аго.

"Скорее, пойалуйста" лекарь ещё понял, но разобрать "Мне в рубку надо" уже не смог.

– Сейчас, сейчас, ваше превосходительство. Сейчас укольчик сделаем… – Рейнвальт обернулся к санитару, – Шприц морфия!

– Ео и уау! – "заорал" Вирен и тут же зашипел от боли охватившей левую половину лица.

Благо эту его фразу сразу поняли (к тому же он продублировал свой приказ достаточно понятными жестами) и принесли перо и бумагу. Крупными неровными буквами, дрожащей рукой, Роберт Николаевич выводил: "Никакого морфия! Полстакана коньяку, перевяжите и пусть меня отведут в рубку".

– Да Господь с вами! – увидев написанное младший врач оторопел, – Я вам решительно это запрещаю! И здесь вообще распоряжаетесь не вы, ваше превосходительство!

Адмирал злобно глянул на расхрабрившегося доктора и снова застрочил по бумажному листку: "Немедленно перевяжите и не мешайте. Идёт бой. Выполнять приказ! Всё! Коньяк!".

– В чём дело, коллега? – подал голос старший врач броненосца Жоффре. Он уже приготовился оперировать тяжело раненого Щенсновича, но отвлёкся на шум и возню происходившие рядом.

– Да вот, господин адмирал рвётся на мостик.

– Не может быть и речи!

– Я вам покажу "не может быть и речи", костоправы хреновы! – свирепел в душе Вирен, – я вам потом кузькину мать устрою!

"Перевязать, не сметь меня задерживать!" – заскрипело снова перо в его руке.

Адмирала и так уже перевязывали. Прочитав его последнюю записку Рейнвальт сдался и только спросил:

– У вас же осколок в плече, Роберт Николаевич! Как вы с ним?

– Фоом! – выдохнул Вирен.

– Что? Ах да! Коньяка у нас нет, вот, спирта развели немного.

Адмирал с отвращением выпил разведёный, ещё тёплый спирт и решительно поднялся со стула… Напрасно так решительно, слабость от потери крови давала о себе знать. Вирена шатнуло без всякой качки, стоящий рядом матрос едва успел его поддержать задев при этом раненное плечо.

Роберт Николаевич стиснув зубы взвыл от боли. Будь он здоров – матрос пренепременно схлопотал бы минимум оплеуху. Причём не со зла – рефлексы бы сработали. Вирен никогда не бил нижних чинов, хотя они бы иногда предпочли бы получить хорошего леща от этого зануды и формалиста, чем простаивать потом в качестве наказания двенадцать часов под винтовкой, например.

На этот раз адмирал даже не разозлился на причинившего ему боль – хватило здравого смысла понять, что этот матрос хотел именно помочь и что без его, пусть и неудачной помощи всё могло кончится значительно более неприятно. Кивком головы приказав ему следовать за собой Вирен вышел из лазарета и направился к боевой рубке "Ретвизана"…

– Повреждений пока больше нет, ваше превосходительство, подтягиваемся к "Суворову", – отрапортовал слегка обалдевший Развозов, – Ход девять узлов, больше пока дать не можем.

– Машинное рубке! – донеслось из переговорного устройства.

– Есть рубка! – тут же отозвался лейтенант.

– Удалось слегка добавить оборотов.

– Вижу, на лаге девять с половиной узлов, спасибо! А ещё можете?

– Ну может ещё на полузла выжмем, но вряд ли. Лучше на это не расчитывать, Александр Владимирович.

– Ладно, и на том спасибо, – Развозов не успел ещё закончить разговор с механиком, как поступил доклад от сигнальщиков: "С пересветов запрашивают разрешение прекратить огонь главным калибром".

Вирен нахмурился и молча кивнул. Бой шёл уже третий час и шёл практически без перерыва. При таком огневом напряжении не было ничего удивительного, что броненосцы уже значительно подрастратили снаряды, было бы нерационально растрачивать дефицитный главный калибр на такой дистанции, где процент попаданий был крайне невелик. Нужно было приберечь "чемоданы" для какого-нибудь решительного момента, когда они смогут сыграть свою нокаутирующую роль.

После того, как с "Ретвизана" было передано "Добро" адмирала, русские облегчённые броненосцы перешли на огонь только средним калибром. Шестидюймовые снаряды теперь вряд ли могли серьёзно повредить противнику, но тем не менее кое каких успехов русские добились: разгорелся пожар на баке "Сикисимы" и замолчала его носовая башня. Временно, но замолчала. Однако далось это русским не даром, сначала очередной раз заполыхало на "Ослябе", а потом…

– С "Победы" запрашивают разрешения покинуть строй для заводки пластыря! – поступил очередной доклад в рубку "Ретвизана".

Вирен, очередной раз скрипнув зубами, кивнул: "Раз Зацаренный просится покинуть линию в такой момент, значит основания у него для этого очень веские"

– Да что же такое! – с отчаянием в голосе выкрикнул тот самый сигнальный кондуктор, – Вдвоём нас шестерых лупят! Какой чертяка им ворожит!?

Свирепо посмотрев на поддавшегося эмоциям, адмирал молча показал ему кулак.

Адмирал Уриу проявил, конечно, большое мужество, вступив со своими старенькими и слабенькими крейсерами в кильватер двум оставшимся боеспособными, броненосцам. И достаточно долго Фортуна была на его стороне: его корабли почти безнаказанно били по русским, а на них практически не обращали внимания – были цели посерьёзнее. И именно его отряду удалось совершить чудо – выбить из строя русский броненосец. Не получив при этом практически никаких повреждений.

Но чудеса не могут продолжаться бесконечно, когда "Сикисима", а за ним и остальные стали ложиться в развороте на запад, два концевых крейсера стали слишком удобной мишенью, чтобы на них не обратили внимание русские броненосцы. И обратили… Самое пристальное внимание…

Сначала рухнула вторая труба на "Акаси", потом запылал "Такачихо"… Однако держать под огнём эти корабли долго не получилось: "Орлу" и "Бородино" пришлось поспешить на прикрытие "Ретвизана", а облегчённые русские броненосцы Рожественский приказал двинуть на северо-запад, чтобы контратаковать подходящие с севера "Микасу" и "Адзуму" уже слегка "зализавшие раны", полученные в дебюте и снова возвращающиеся на "поле боя". Поэтму крейсера Уриу деловито взяли под обстрел "Бородино" и снова небезуспешно. И снова начались пожары на русском броненосце, и снова некогда было сурово покарать зарвавшихся наглецов – приходилось стрелять по более грозным "Сикисиме" и "Асахи", которые били по "Орлу" и уже успели свалить на нём носовую трубу.

Но "мелким пакостникам" всё же досталось: Пересветы не стали бить по ним главным калибром, но шестидюймовых снарядов не пожалели и снова последовали попадания в "Акаси" и "Такачихо". Первый из них серьёзно накренился, а на втором занялся пожар в районе боевой рубки. Адмирал Уриу предпочёл не испытывать больше судьбу в перестрелке с таким опасным противником и приказал отвернуть своему отряду на юг. Но русские "в разлуку" и его флагманскому крейсеру всадили шестидюймовый снаряд над ватерлинией. В пробоину тут же начали захлёстывать волны.

Бронепалубный крейсер "Нанива"