Пережить бы выборы - Наталья Горская

– Да брось ты, Михална, сокрушаться, – стал её успокаивать Усольцев. – Никогда этого не будет. Тогда цель у государства была иная: всё для человека и всё во имя человека, а теперь каждый гребёт под себя и для себя. Кто больше урвал, тот и достоин уважения. Сегодня власть одно заботит: как бы не понизились доходы хапуг.

– Потому что двадцать лет тому назад всё орали: демократия, Перестройка, гласность! – в голосе Антонины Михайловны зазвучали слёзы. – В итоге получили объедки с барского стола. А ведь наши отцы в Великую Отечественную не за дерьмократию вот эту гибли, а за советскую власть, за советский народ. Никто в атаку не шёл и не орал: «За гласность и консенсус!» или «За пьянку в Куршевеле!». Кричали: за народ, за Советский Союз, за «Синий платочек»! А теперь геи эту песню чуть ли не своим гимном сделали. Во, житуха-то весёлая наступила! Теперь вот: коврик для мыши, сделано в Китае. Карандаш простой. Сделано в Корее. Авторучка фирмы «Тианзиян… Тинан-зи-я-зи». Тоже сделано где-то не у нас. А у нас разве не могут такую ерунду делать? Могут. Раньше же делали. А теперь закрыли все фабрики и заводы. И откуда при таком раскладе в государстве будут деньги? Неоткуда им взяться, вот что. Если ребёнок в детстве не получил необходимый для роста кальций, то потом он пусть хоть грызёт его в чистом виде, а толку не будет. Потому что всё надо делать вовремя. Жизнь-то безжалостно развивается по своим законам, и если вчера не был посажен хлеб, то сегодня глупо ждать и требовать всходов.

– Всё верно, – согласился Смирнов. – Мы заложники своей эпохи, когда ничего не делалось для людей. Мы были молодыми, нам надо было обзаводиться семьями, копить деньги на старость, а вместо этого, кто спился, кто умер. Денег никто не накопил, жильём не обзавёлся. А теперь-то что? Что нам теперь чьи-то лживые обещания про город-сад? При Сталине помимо войн и репрессий было построено много добротного жилья, заводов, фабрик, школ, больниц. В искусстве помимо всего прочего пропагандировалась человеческая порядочность, воля и ум. И как бы ни костерили то время, но мы до сих пор пользуемся плодами тех лет. И никто не станет спорить, что в доме сталинской эпохи жить лучше, чем в хлипкой хрущёвке. Мы сейчас живём в тех домах, работаем на тех заводах, наши дети ходят в те школы. А при Горбачёве и Ельцине что было сделано? Жильё вообще никакое не строилось, армия и сельское хозяйство планомерно разваливались, закрывались предприятия. Пропагандировались разврат, пьянство и мошенничество всех мастей и на все лады, и этот процесс ещё продолжается. И не было НИЧЕГО другого. Никакой альтернативы, хотя все и долдонили, что теперь, дескать, у нас плюрализм сплошной. Сотни мощнейших предприятий, каждое из которых было на тысячу рабочих мест, развалили, а теперь с помощью немцев или ещё кого из-за бугра откроют какой-нибудь цех на тридцать человек и сами себя поздравляют. Человек в школьные годы учит таблицу умножения, а потом всю жизнь пользуется её знанием. А если его юность ушла на всё, что угодно, но только не обучение, то ему приходится каждый раз теперь справляться, сколько будет шестью шесть. Так же и мы. Наши лучшие годы пришлись на сволочные девяностые, когда ничего не делалось для людей, так что теперь бесполезно ждать, что это непонятно откуда возникнет. Что-то не возникает из ничего. Мы теперь пожинаем редкие и гнилые плоды девяностых годов, и они нас, понятное дело, не радуют своим видом. Тем не менее, даже таких плодов не хватит на всех нас. Проклятое поколение. Мы застряли во времени как на забытом всеми богами полустанке. Теперь вот уже новое поколение повзрослело, им снова чего-то обещают, как и нашим отцам когда-то, а нас забыли. Нас словно бы и нет. Пенсионерам, студентам отслюнявили какие-то скидки. Нам остаётся теперь только ворчать и роптать, что пришлось жить в такую несуразную эпоху. И глупо верить, когда какой-то кандидат влезает на эти руины и обещает через пару недель или даже дней сделать всех обитателей этих руин обеспеченными работой и самым необходимым. За два дня можно только избавиться от запора, да и то, если есть хорошее слабительное. Это очень медленно происходит на самом деле. Ведь ломать – не строить. Легко только языком чесать, поэтому теперь все именно этим только и занимаются. Риторика, блин.

– Зато тогда людей репрессировали, а теперь нет, – нашёл «светлое пятно» в настоящем Садовский.

– А теперь людей и не надо репрессировать. Теперь они сами себя истребляют пьянством и преступностью. Теперь и без репрессий население России каждый год сокращается на полмиллиона, если не больше.

Политполемика закончилась, когда с обеда пришёл начальник цеха. Он тоже высказал кое-какие политические соображения и раздал всем задания на остаток дня. Лиза сказала ему про два паспорта на один двигатель, он с мрачным лицом повертел их в руках и сказал:

– Кругом бардак… Вы сделайте вот что. Проведите расследование. Посчитайте все пробеги, пробеги якорей учтите, прикиньте в уме, что да как… Ну, не мне Вам объяснять, как из двух паспортов сделать один.

Пока Лиза думала, как из этих двух совершенно подлинных документов сделать один, рабочий день подошёл к концу. Она ходила кругами вокруг двигателя с двумя паспортами и думала: какому из них верить. Она рассмотрела записи в паспортах через трёхкратную лупу и нашла некоторые исправления, но и они ей ничего не сказали.

– Вот если бы это был двигатель с подлодки или военного самолёта, на которых кто-нибудь из правительства собирается покататься перед выборами для повышения рейтинга, то мигом бы выяснили, какой у него техпаспорт, – смеялся рабочий Шарапов, разбирая пробитый якорь. – Ты, кстати, за кого будешь голосовать, Лизовета Ивановна?

– Не знаю, – пожала она плечами. – За кого-нибудь. Их так много, что и не знаешь, кого выбрать-то.

– Не голосуй за «Весёлую Россию».

– Почему это?

– Они обещали цены на водку понизить.

– Ну и что?

– Как «что»? Мужуки же окончательно сопьются, так что и до сорока лет ты себе жениха не найдёшь, ха-ха-ха!

– Ой да ну Вас, Николай Васильевич! У меня два паспорта на двигатель, а все только и знают, что об этих выборах болтать.

– Так решается же судьба России же, ха-ха-ха…

– Она уже давно решена, – проворчала на это Лиза, наслушавшись за день чужих мыслей.

– Верно, Лизок! Смотри-ка, а ты соображаешь, хоть и баба. Верно. Всё-то для нас уже предрешено. Голосуй, не голосуй, а всё одно проиграешь. Один власть проболтал, другой – проспал, третий эту власть в какую-то вертикаль вытягивает. А зачем народу эта вертикаль?.. Ах, я же забыл, что им не до народа, и не для народа это всё.

На следующий день Лиза отправилась в техотдел считать пробеги двигателя. В техотделе поначалу было тихо, и Лизу это радовало, так как ей надо было складывать шестизначные числа на калькуляторе.

– Так, сто семьдесят четыре тысячи шестьсот пятьдесят два километра плюс двести двадцать семь тысяч сорок шесть километров, – бормотала она себе под нос.

Вдруг в техотдел влетела техник по учёту ремонтов Лариса с какими-то яркими пачками бумаги и застрекотала:

– Ох, эти выборы – всего-навсего коммерческое предприятие для набивания карманов организаторов. Столько денег тратят на эту пропаганду!.. Считайте сами. У нас бумаги нет на складе. Заявление какое-нибудь или отчёт пишем чуть ли не на формате А-шесть, если таковой где существует. А всё метро в листовках, в буклетах каких-то предвыборных. В электричках, автобусах – то же самое. Целыми пачками раздают! На одном листе – портрет кандидата, на другом – символика его партии или блока, на третьем – клятвы в верности избирателям, на четвёртом…

– «Кого не утомят угрозы, моленья, клятвы, мнимый страх, записки на шести листах», – хмыкнул технолог Нартов что-то из Пушкина.

– Триста восемьдесят восемь тысяч плюс… – пыталась не сбиться Лиза.

– Вот-вот, – согласилась Лариса. – Я эти «записки на шести листах» и решила употребить с пользой для общества. Всё на хорошей бумаге, на мелованной, не на вторсырье каком-нибудь поносного цвета! Семьдесят вторым размером шрифта написано, что такой-то кандидат самый-пресамый лучший, а все остальные – дерьмо. Приблизительно такое содержание.

– А какой кандидат-то? – вдруг спросили её.

– Плюс… плюс тринадцать тысяч семьсот тридцать шесть кэмэ…

– Да я и не вникала, они все на одно лицо. Набрала листовок – там тыльная сторона чистая, – теперь будет на чём графики ремонтов для цехов печатать. Я и мастеру нашему посоветовала, а то он в бухгалтерию ходил, скандалил, что ему наряды на зарплату рабочим не на чем выписывать. Наум Сулейманович тут подал начальнику отчёт, а начальник и не знает, с какой стороны его читать: всё вдоль и поперёк исписано. Он орёт: «А где тут что читать-то?». Главбух объясняет: «То, что синими чернилами написано – не читайте. Это черновик отчёта за позапрошлый месяц. Карандашом набросан план работ на прошлый год – тоже не читайте. Чёрным написан рапорт Вам на меня от приёмщика Саблина – тоже не читайте, а читайте только то, что красным написано».