Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я рассказывал, а Лука рядом со мной примостился, пальцами нежными лоб ощупал, шрамы гладил-растирал…Лука спросил: «Головные боли часто беспокоят?»
«Не очень. Только в виске часто бывает пульсирующая боль».
«Я её уберу, как и шрамы эти…».
«Хорошо, один только, на виске, оставь. Он очень женщинам нравится…»
«Дети у тебя уже детородного возраста — непристойно тебе этими игрищами заниматься… Ты уж, раб, поимей это в виду!»
«Это жаль… Но не смертельно… Раз советуешь — выполню».
«Чем закончилась поездка?»
«Утром был в Махачкале. Вечером- в поезде на Москву. Всю дорогу спал.
А в Москве — целый месяц один и тот же вопрос и слышал: «С кем подрался?» Даже в Министерстве. Завод-то Буйнакский «историю» аккуратно замял: обычное, мол, ДТП, поездка по личным делам в нерабочее время… Аллах акбар…
А Лука и шрамики мои убрал и обыграл меня в шахматы в пух и прах…
Двое других, Матфи и подошедший во время рассказа, Марк, сидели молча и неподвижно. Кроме меня соломинки в кувшин никто не опускал. Брезговали?
«Похвально, что упрекаешь себя в жадности, крохоборстве… Что ещё знаешь за собой плохого?» — проронил Марк.
«Трус я, о Апостол. Умирать не хочу! Мир этот Божий прекрасный видеть, слышать, обонять, ощущать хочу…»
[А шрамы у дяди Бори исчезли. Жена очень удивилась. Она в необычные поверить так и не смогла. Но когда шрамы вдруг исчезли, засомневалась, решив, что что-то всё же было…]
«Скажи, Борух, — вмешался Лука — какое самое яркое теперь у тебя воспоминание в памяти?»
«Бесконечное маковое поле, аромат его, и сам я, спящий среди этого поля, но в виде льва…»
«Почему льва?»
«Поле маковое ты мне показал, а лев — ассоциация с детством. Мне матушка принесла, когда я болел ангиной, только что изданную книжку — «Волшебник изумрудного города», с картинками. Так там лев в маковом поле спал. Стала матушка меня спрашивать по прочтении книжки, что я из неё полезного усвоил, а я и «ляпнул», как всегда со мной случалось: «Я думаю, мама, а что если наш вождь, Иосиф Виссарионович, как Гудвин, маленький и смешной, хоть кажется страшным? А Кремль — это волшебный город, только не изумрудный, а рубиновый?»
«Ох, что же тут началось! Истерика, вопли, упрёки в безмозглости и слова припевом: «Языком-помелом своим родителей до тюрьмы довести хочешь? Скотина! Выродок! И почему я ещё один аборт не сделала? Только грязь за вами тащу…» Я я ревел, хоть и стыдно по возрасту уже было реветь. От стыда, видно, я заорал после слов про аборт: «Я тебе этого н и к о г д а не прощу! Н И К О Г Д А… После этого я стал убегать из дома, школу, правда, посещал, а спал то на чердаке, то под лестницей в подъезде, в школьных классах под горячими батареями… Дом родительский стал мне ненавистен».
«Озлобился, значит, ожесточился… А отец?»
«Отец ножищами топает, чуть полы в квартире не проваливаются, орёт: «Дурища! Истеричка проклятая!», а мать ему в ответ: «Кобель, вот я Шкиряеву в комиссию напишу про твои похождения, жидолюб!» Орут друг на друга, могут и посуду бить… Потом успокоятся [Cледующая страница отсутствует]
«Значит, человеком новорожденного кто сделать обязан?»
«Родившие его и те, к кому родившие принадлежат — люди, род, племя?»
«Так. Есть различие между теми, кто выкормит-вырастит, обучит-воспитает, и самими воспитуемыми. Душа каждого тоже обязана трудиться. Воспитание только старт даёт. Разные варианты сам помысли, прикинь… Много их, вариантов таких… Нескончаемо много… Но типичные выделить способен сам, а потому — трудись, и проси душу свою помочь твоему разуму небогатому в этих трудах… Заметь сразу для себя: за прошедшее тысячелетие мозг человеческий не изменился практически, не стали вы «умнее» и «разумнее». Впечатлений больше, ну да цена то тем впечатлениям… Знаний технических побольше — так это тоже не показатель душевного обогащения… А кое-что вы утратили… К примеру, много ли звёзд видишь ты в ночном небе? Много ли звуков природных слышишь ты за грохотом-скрежетом машин? Слышал- ли ты когда шум водного потока под камнем скал, в глубинах почвы-породы? А доносились ли до тебя ароматы цветущих рощь, донесённые через континент песчаной пыльной бурей? А можешь ли слышать «ангельское» пение — звоны-переливы воздушных струй, потоков света солнечного, лунного отражённого света, переплетающегося со светом от дальних звёзд? Нам, кого Иисус в путь долгий посмертно призвал, многое пришлось переоценить-переосмыслить… Не догматики мы заскорузлые, древние, ты уж это учитывай, осознавай… Не будь пренебрежителен ни к одному из нас, как бы малопривлекателен ни казался он тебе при жизни своей. Ты пей, тяни через соломинку… Вместе с «видимостью» вливаются в тебя знания того, что ты по лености своей сам не приобрёл. Потому не удивляйся — говорить тебе будем, как «знающему»… Слушай же теперь то, о чём просил!»
Здесь я должен несколько изменить «систему» изложения — записать то, что понял, словно в пьесе…
Матфей: «Ты помнишь, конечно, что я тебе рассказывал о рождении Иисуса Светлого…»
Марк: «Необходимы уточнения, что рассказанное является упрощением».
Лука: «Детали не доступны пониманию смертного, не будем усложнять задачу…»
Борис: «Дозволено мне спросить, как подбиралась Матерь Божья? Ещё хотел уточнить о непорочном зачатии…»
Марк: «Рождение Сына Божьего — великая тайна. Не все тайны Иисус открывает. Не потому что скрывает что-то, но потому что не по вашему разуму…» С этим приходится мириться — и всё! Достигнет смертный духовного знания, узнает нечто большее. Пройдёт высшие ступени и обретёт способность знать и уметь такое, о чём обычному смертному и не помыслится… Нам тоже открыто не было. Мы многое ещё при нашей смертной жизни изучали, сверяли, сопоставляли, сравнивали показания и свидетельства, проводили даже исследования и поняли примерно так:
Матерь Иисуса Светлого была избрана из рода смешанных кровей — в традиции того народа-племени, было перекрещивание родов отдалённых друг от друга горами, пустынями, морями. Племя это то собиралось в степных просторах, то растекалось в разные стороны по всем доступным землям, а затем, как по Зову Свыше, собиралось где-то в новом месте.
