Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич

понимаешь не сразу, для этого нужно многое пройти и испытать. И еще требуется особый склад ума и души. Это дано не каждому.

— Вам, я понимаю, дано. — Дана попыталась подавить в голосе рвущуюся из нее иронию.

— Очень на это надеюсь. Я это поняла далеко не сразу. Это всегда долгий путь. И непременное условие — с него не сворачивать. Один раз свернешь, все насмарку.

— А вам не трудно жить в таких жестких условиях?

Зоя посмотрела на Дану и улыбнулась. И Дана увидела, какая у нее замечательная улыбка. Вот бы ее нарисовать, невольно пронеслось в голове. Но тут же она постаралась выбросить эту мысль подальше. Вот уж рисовать она не будет ни за какие сокровища мира.

— Конечно, же это нелегко, — согласилась Зоя. — Но когда понимаешь цель, когда осознаешь ради чего и ради кого, трудности уже не страшат. Наоборот, их даже ищешь.

— Но зачем? — удивленно воскликнула Дана.

— А вы не понимаете?

— Нет.

— Я уже вам об этом сказала: чем больше трудностей, тем больше достижений. Тем ближе к Господу. Многие святые сковывали себя жесткими обетами, тем самым доказывая свою верность Богу.

— Вы — тоже?

— Что вы, нам до этого с Илларионом еще далеко, — улыбнулась Зоя. — Этим путем нам идти и идти.

Неужели она не обманывает и ей нравится такая жизнь, засомневалась Дана. В это трудно поверить, но кажется она не лжет. Или делает это очень артистично. Поди, разберись. Уж больно невероятно все это звучи. По крайней мере, у нее, Даны, это в голове как-то плохо укладывается.

— Хотелось бы посмотреть на конечный результат, — сказала Дана.

— Нам тоже, но мы даже приблизительно не представляем, каким он может быть, — ответила жена священника. — Да, думаю, это и не важно, главное — идти в избранном направлении. Дана, вы меня извините, но мне надо к детям. А муж придет с минуты на минуту.

Отец Илларион вошел в гостиную не в сутане, как она его видела до сих пор, а в обычной рубашке и джинсах. От него шел крепкий запах пота, и Дану неожиданно этот аромат возбудил. Так пахнуть может только настоящий мужчина.

— Простите, что заставил вас ждать, — извинился отец Илларион. — Срочные дела по хозяйству. Что у вас, Дана?

— Привезла эскиз, — ответила она.

— Замечательно! — обрадовался священник. Из соседней комнаты раздался детский визг, Отец Илларион покосился на дверь комнаты. — Нам здесь обсудить его спокойно не дадут. Давайте переместимся в церковь, так сейчас никого нет, — предложил он.

— Не возражаю. — На самом деле, Дана обрадовалась, остаться наедине с ним, что может быть лучше.

— Только подождите, я переоденусь, я не могу в церковь идти в такой одежде.

Дана и отец Илларион вошли в церковь. Здесь царила тишина и полумрак. Хотя был яркий день, но солнечных лучей сюда залетало сквозь небольшие прорези окон совсем немного. Дана так близко приблизилась к мужчине, что он ненароком задел рукой ее грудь. Священник удивленно посмотрел на нее и сделал шаг назад.

— Показывайте, Дана, — попросил он.

Дана достала из сумки эскиз и протянула его Отцу Илларион. Он взял ватман и чтобы лучше рассмотреть, подошел к окну. Дана последовала за ним. Она не отрываясь, смотрела в его лицо.

Прошло несколько минут, а священник продолжал рассматривать рисунок, при этом за все время не проронил ни слова. Затем вдруг резко поднял голову и прямым взглядом посмотрел на автора.

— Это что? — спросил он.

— Эскиз росписи, — ответила Дана. Внезапно у нее пересохло горло.

— Послушайте, Дана, да, я священник. Но перед тем, как им стать, я испытал много всего. Думаю, что больше вашего. Я вам рассказывал.

— Да, — тихо произнесла она.

— Этот человек, что стоит на берегу моря… — Священник на мгновение замолчал. — Преподобный Зосима охвачен не чувством любви Бога, не покорностью перед Его волей, он… — Отец Илларион снова замолк. — Он охвачен вожделением, его мучает похоть. Надо отдать вам должное, вы с большим мастерством передали эти чувства. — Настоятель церкви в очередной раз прервал свою речь. — И почему он так разительно похож на меня?

— А вы не понимаете? — Дана придвинулась к отцу Иллариону.

— Послушайте, Дана…

— Давайте поговорим друг с другом откровенно, — оборвала его на полуслове она. — Ваша жена, да, она вас спасла, вытащила из ямы. Но погрузила в другую.

— И что за яма?

— Она не может доставлять мужчине плотских удовольствий. Ее тело для этого не предназначено. А вам они очень нужны. Мы бы могли…

Отец Илларион внезапно отодвинул Дану от себя и быстро отошел от окна.

— Послушайте, Дана, я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь, и уж тем более, интимную. А потому оставить эту тему. Я прекрасно понимаю ваши чувства, но во мне они не пробуждают никого отклика. Вы можете быть для меня художницей, прихожанкой, но не более того. Хотя, пожалуй, одну вещь я вам все же скажу. Да, моя жена не самая привлекательная женщина на свете, но в этом мире существуют, кроме телесной красоты еще и духовный свет. И у тех, кому он светит, а таких, к большому моему сожалению, очень мало, физическая привлекательность раскрывается совсем по-другому. Вам этого сейчас не понять. Но тот человек, который пролил на вас божественный свет, всегда будет выглядеть прекрасно.

Дана опустила голову вниз, сейчас ей совсем не хотелось смотреть на отца Иллариона, несмотря на всю его мужскую привлекательность.

— Наше сотрудничество больше продолжиться не может, — снова услышала она голос священника. — Прошу вас покинуть церковь и по возможности больше никогда сюда не являться. Мне неприятно вас видеть. Прощайте!

Отец Илларион быстро и решительно покинул церковь. Дана осталась одна. Еще никогда ей не было так стыдно и противно от себя самой. Если бы она знала как, то провалилась бы сквозь землю. Но эта тайна ей неизвестна, поэтому вместо этого придется идти к станции на электричку.

61

Всю обратную дорогу Дана сдерживала свои чувства и эмоции, но едва войдя в квартиру, бросилась на кровать и разрыдалась. Плакала с обильным выделением слез, она минут десять, затем влага в ее глазах закончилась, и Дана немного успокоилась. К ней даже постепенно стали возвращаться зачатки здравого смысла.

Что же с ней случилось? Она явно потеряла управление сама собой. Ею вдруг овладел какой-то непреодолимый поток чувств, вожделения, надежды на то, что, наконец, она отыскала человека, который поможет ей решить ее главную на сегодня проблему. И она так обрадовалась этому, как ей казалось обретению, что потеряла