Крылья империи - Владимир Коваленко

Чем очень напомнил Баглиру его самого.

Барочное каре растреллиевского Зимнего — теперь, когда старый дворец сгорел, единственного, — полыхало огнями тысячесвечных люстр, сотен бра. Стук жезла, объявление — «лейб-гвардии подполковник князь Тембенчинский», размыкающиеся будто сами собой створки дверей… Широко распахнутые глаза шлиссельбургского узника. И — граф Александр Иванович Шувалов собственной персоной, наряженный турецким пашой. Прижал руку к сердцу, слегка поклонился:

— Здравствуй, преемник. Извини — принца Ивана я у тебя похищаю. Тут у нас собрались старики: я, Миних твой, Георг Голштинский. Если мы не будем толкаться у стенки и поругивать молодежь, никто и внимания не обратит. А тебе, государю и Петру Александровичу придется отплясывать за всех. Впрочем, обещаю — без императора мы будем просто болтать о пустяках.

Гостей собралось человек с тысячу, и Баглиру пришлось изрядно потолкаться, разыскивая жену. Очень хотелось взлететь под потолок. Но приходилось бегать по паркету, раскланиваясь с кавалерами и целуя ручки дамам. Обнаружилась же Виа в обществе графа Строганова, наряженного боярином времен Алексея Михайловича, но ведущего интересный разговор о таможенной политике.

— В течение ближайших пяти лет пошлины на сырье заметно возрастут, — сообщала княгиня. — Сами понимаете, граф, вторая война без перерыва требует существенных средств. Зато мой муж уговорил государя, что вновь сооруженные мануфактуры будут иметь десятилетнюю льготу от налогов…

На самом деле казна была полна. То ли веселая Елизавета, пять лет никому не платившая жалованья, под конец войны продала душу дьяволу за сто миллионов рубликов, то ли Фридрих тайком от Европы контрибуцию заплатил — денег у царя было много. Возможно, именно благодаря денежному взносу Петр и продиктовал прусскому королю такие удобные условия мира.

Просто было решено развивать именно мануфактуры. Баглир убедил царя ввести государственное планирование — но не дурное, как при Великом, когда вовсе неготовому человеку завод дарили, а то и просто велели ставить за свой счет, а разумное, которое всего только направит устремления торгового сословия в нужное русло. Именно этим сейчас занимался Александр Шувалов, пытаясь высчитать будущие нормы прибыли при вновь вводимых тарифах, а значит, и готовность купцов создавать те или иные предприятия.

Прежде всего было решено прекратить вывоз сырья. Любого, даже не особенно подверженного переработке. Например, на вывоз хлеба и леса вводилась государственная монополия, превращающая источник уничтожения русской природы в обмен на щетки для ногтей — в тяжелую руку на горле продовольственно недостаточных стран. Планировались чудовищные пошлины на пушнину, на сырое железо и чугун, на пеньку, на лен и на все такое прочее. При этом убирались вовсе пошлины на сталь, на канаты, на мебель, на корабли, на ткани и шитую одежду.

При движении товара в другую сторону все обстояло в точности наоборот.

Становилось очень невыгодным покупать за границей хоть что-то готовое.

Баглир предвидел, как взвоет Европа. Ухваченной за горло почует себя даже Испания: парусный флот без пеньки — дело немыслимое. Разве только соседкам Пруссии, Австрии да Швеции — будет все равно. Промышленность у них еще слабенькая, флоты небольшие. А как зло будет шептаться перед реформой дворянская Коммерц-коллегия. И знал: Петр уже тренируется в произнесении фразы:

— Хотите чего-то — сделайте сами!

Пора было ввести в коллегию промышленников — и такой указ уже лежал, подписанный. Отныне членом Коммерц-коллегии мог быть только владелец завода с оборотом не меньше ста тысяч рублей в год. Половина мест назначалась императором, треть выбиралась заводчиками, остальные места — прочими купцами. В таких условиях граф Строганов казался естественным председателем.

Баглир поспешил ему на это намекнуть.

— Можете считать это компенсацией за освобождение крепостных, — сообщил он. — Варите сталь, и получите добрую прибыль.

Строганов запел старую песню о дороговизне переоборудования заводов.

— На вино для гвардейцев средства у вас нашлись, — напомнила ему Виа. — Как вы уверяете, исключительно из естественного желания выслужиться перед новой властью. Вот вам случай выслужиться перед старой — причем не без пользы для себя. Так что переводите заводы на пудлингование. Кстати, товарищ моего мужа, ротмистр Кужелев, разработал стальной единорог. И почему-то мне кажется, что его примут на вооружение, а это означает крупный подряд на оружейный металл…

— Князь, я намерен танцевать с вашей женой весь вечер, — решительно заявил Строганов, — хотя она и грозится отдавить мне обе ноги. Но ноги для заводчика не главное. К тому же она единственная здесь дама, к которой моя супруга меня не приревнует.

Потом пернатого поймала Дашкова. В прическе у нее торчало желтое перо. Его. То самое.

— Не знал, Екатерина Романовна, что оно вам так понравилось, — сказал Баглир, — иначе прислал бы целую охапку. А так раздарил во время линьки на писчие нужды своего заведения.

— Ну зачем же целую охапку. Излишества портят вкус. А вот второе я сейчас от вас получу. И третье…

— Ой, — возмутился Баглир, — больно же! И вообще, у меня новенькое оперение, природой выданное на целый год.

— Будете знать, как отдавать приличную женщину Ломоносову под начало. Он же совершенно неотесанный тип! Но да, гениальный.

— Не откажете мне в первом танце?

— Конечно нет. Нельзя упустить случай надергать из вас пера хотя бы на маленькую подушечку.

Тут явился Петр с Елизаветой Воронцовой. Дашкова стала едко и метко высмеивать эту своеобразную пару. И как они будут вести полонез?

И вот началось это торжественное шествие.

— Когда-то это был торжественный военный марш, — рассказывала Екатерина Романовна, — но потом господа офицеры догадались наконец пригласить дам…

Баглир старательно перебрасывал шапку из руки в руку, делал величественные позы преклонения перед дамой.

Кажется, не опозорился… Или?

Только смолкла музыка, к нему подскочил польский посол, изобразил лицом государственные заботы и уволок куда-то за портьеру, где начал сгибаться пополам от смеха.

— Ох, не могу, князь… Матка бозка, такая пародия… Кто вас подучил-то?

— Танцмейстер, мосье Пик.

— Этот может, да. Будете в Варшаве, повторите. Все ценители старины в жупанах возжаждут изрубить вас в куски дедовскими саблями, а реформаторы во французских камзолах будут шпажонками вас оборонять… А потом придут саксонцы и растащат драчунов в стороны.