Покаяние разбившегося насмерть - Валентина Дмитриевна Гутчина

После этого изучил снимки в конверте. Судя по ним, парень только начинал свою карьеру шантажиста – кроме кадров с видеозаписи нашей с Розой любви, имелись лишь снимки другой любовной пары: наша красавица Селин с незнакомым мне парнем. На каждом снимке парень не поленился сделать надпись «Из архива Николаса Пертю» со своим личным «автографом».

Немного поразмышляв, я решил подкинуть несколько штук в центр – на всякий случай, для собственной безопасности. Для собственной безопасности я также очень кстати дал показания в пользу режиссера центра мсье Бессонна: сообщил, что тоже находился в туалете и слышал, как парень пускал воду из крана. Подтвердив его алиби, я обеспечил алиби и для себя – да, весь вечер меня не было в холле, потому как я не вылезал из туалета…

В тот же самый вечер, когда я уже собирался ложиться спать, вдруг раздался неожиданный звонок домофона – ко мне пришла моя Роза! Как она узнала мой адрес, как решилась сама прийти в мой дом, на ночь глядя? Признаться, в тот момент все это мало меня интересовало, я был почти счастлив: в трудную минуту моя любимая пришла поддержать меня!

Увы, как только непривычно бледная и чуть дрожавшая Роза опустилась в кресло напротив меня, все мои надежды оказались раздавлены. Не дав мне возможности обнять ее, не сказав ни единого доброго слова, нервно, едва ли не истерично, любимая обвинила меня в тройном убийстве. Обвинила так, словно была судьей! Нахмурившись, она говорила о том, что все-таки пришла в день премьеры в центр, но нигде меня не нашла в радостной толпе, а потому на следующий день, услышав про страшное убийство, сразу поняла, кто его совершил, и это осознание в одно мгновенье почти убило ее, сделав невольным соучастником преступления

– Винсент, – сказала она под конец, почти молитвенно сложив руки у груди, взглянув мне в глаза. – В преступлении подозреваются абсолютно невиновные люди. Ты должен сейчас же, немедленно отправиться в полицию и признаться в убийстве. Понимаешь? Ты должен! Это твой долг…

До сих пор не могу понять, что тогда со мной произошло. Мой мир в одно мгновенье рухнул. Я молча встал и прошел на кухню, где был припрятан вымытый скальпель, который я намеревался незаметно вернуть в клинику. Я взял его, молча вернулся в комнату, опустился на колени перед Розой и, крепко ее обняв, аккуратно ввел лезвие прямо под сердце. Ее смерть была мгновенной, она не успела почувствовать ни испуга, ни боли… А я, не давая себе времени на глупые эмоции, поспешил застегнуть ее пальто, надеть берет, после чего на руках вынес любимую из дома, усадив в мою машину. Пару минут я сидел за рулем, размышляя, куда лучше отвезти тело; в конце концов я направился к офису нашего спонсора – косметической фирмы «Сады Семирамиды». Просто потому, что черный вход в это здание выходит на пустынный парк, где я не рисковал кого-нибудь встретить.

Признаюсь: вернувшись домой, я рыдал, как дитя малое, едва ли не всю ночь. Проспав пару часов, встал затемно – зажег свечи, включил мантры и принялся медитировать. Я страстно желал восстановить свой божественный баланс, и поначалу мне это вроде бы удалось – во всяком случае, на работу в тот день я вышел практически в нормальном состоянии. Очевидно, сыграл инстинкт самосохранения, ведь мне так не хотелось терять самое ценное в жизни после великого равновесия – свободу. Я отчаянно защищался. Я пытался сохранить свое равновесие. Я убеждал себя, что сделал как минимум одно доброе дело – избавил мир от Нико.

Но в том-то и дело, что, единожды став убийцей, я навеки потерял светлую гармонию своей жизни: первое убийство потянуло за собой второе, второе – третье, а следом я убил и свою собственную любовь… Такое ощущение, что после убийства негодяя Нико я вдруг попал в некий вакуум – мне постоянно словно бы не хватало воздуха, я постоянно задыхался и еле сдерживал себя, чтобы не разодрать рубаху на груди… И вот вдруг я понял, что мой лимит исчерпан – следуя наказу Розы, я должен сделать признание. А поскольку я не желаю терять свободу, сделав признание, я распрощаюсь и с моей жизнью. Отправив это письмо в газеты и в полицию, я вернусь домой, негромко включу мантру любви, сяду в любимое кресло и выпью сверхдозу снотворного.

Итак, часы показывают 23.15. Сейчас я распечатаю копии этого письма и в последний раз прокачусь в моем автомобиле по Парижу, лично доставив свое признание по всем адресам.

Еще раз прошу не судить меня. Поверьте, я сам сто раз раскаялся во всех своих грехах. Я словно тот самый канатоходец, что, внезапно потеряв равновесие, разбился насмерть. Прошу меня понять и простить.

Винсент Молю, Париж»

Вместо послесловия

Я осторожно сложил газету и положил на стол. Да, история Винсента Молю – потрясение для каждого, кто ее прочитает. Мне было отчаянно жаль этого человека, хотелось вновь увидеть его, схватить за руку и попытаться убедить не повторять еще раз грех убийства, убивая самого себя. Увы, все это априори было бесполезно – разбившийся насмерть был мертв.

Как сообщала газета в комментариях сразу после исповеди, полиция, в чьи руки письмо попало еще до полуночи, немедленно приняла меры и к часу ночи, взломав дверь в апартаменты Винсента Молю, обнаружила его уже мертвым – как он и обещал, в кресле, под бесконечно повторяющуюся мантру любви…

Газета лежала передо мной на столике кафе, вокруг шумел и гудел аэропорт. Шел третий час по полудню, и, несмотря на то, что после легкого завтрака я ничего не ел, после исповеди Винсента Молю аппетит у меня и вовсе пропал. Я подумал, что эта история – всем наука: никогда не стоит брать на себя божью миссию забирать чужие жизни и лишать себя своей собственной. Как сказал Андрей Бессонов, это сродни воровству: не ты дал, не тебе и забирать.

Тут все пространство аэропорта вдруг заполнила славная мелодия классической рождественской песни «Jingle bells», в очередной раз направив мои мысли на праздник и связанные с ним светлые надежды. И вот в тот самый момент, когда я в очередной раз принялся размышлять, где и с кем мне следует отмечать католическое Рождество, вдруг громко и жизнерадостно затрещал в кармане куртки мой телефон. Я взглянул на экран, восторженно отметив почти невероятный факт: мне звонила лучшая девушка на свете – моя Соня Дижон.

Непринужденно опустив привычное приветствие,