Красные Орлы - Лариса Шубникова

в оба. На Школьную отправь Гусанова. Разыщи сам, – Машка уже соскочила с постели и искала свою одежду.

– Что там? – Волохов поднялся вслед за ней.

– Что, что… Я сейчас Протасову ухи к дышлу прилеплю! Вот ведь жадный мужик, а? Врезает в щиток глушак, чтобы за свет платить меньше. Местный умелец, самбрера ему в печенку.

– Я с тобой.

Вот тут Машка поняла, что сморозила лишку. Мишка не кто-нибудь, а глава Красных Орлов. А она тут стуканула на Протасова, да еще по такому поводу, за который Волохов мог запросто его прикокнуть.

– Мишенька…э…давай ты останешься, а? Я сама. Ну чего тебе там делать?

Мишка сразу понял, почему она так заюлила и уржался:

– Что, Маш, тяжело быть девушкой барина?

Машка натянула футболку и выдала:

– Волохов, я любимая девушка, ясно? И сейчас ты не барин, а Мишенька, так что закрой ухи и оставайся тут. Я быстренько поскандалю, глушак изыму и по селу пройдусь. Потеряли меня. Нужно показаться народу.

– Мишенька, надо же. Машка, ты мне еще не сказала, что я у тебя любимый. Дождусь или как?

А Машка показала ему язык и сбежала. Остался Мишка один, но тосковать не стал. Даже на расстоянии грела его Машка. Знал, что ходит она по селу, топчет своими изумительными гладкими ножками Орловские тропинки, и думает о нем, о Мишеньке.

Глава 17

Машулька бежала на Школьную, надеясь вернуться вскоре туда, где ей было хорошо, а именно к Мишке. Издалека заметила Гусанова, тот с важным видом бродил под щитком, размахивая деловой папкой.

– Игорь, а папка-то зачем?

Тот ухмыльнулся и выдал весьма неплохой вариант для усмирения жадности электрического вора Протасова:

– Это, Маш, я для солидности. Мне Мазур сказал, что напряжение скачет, а это потому, что глушаки врезают. Вот и будем сейчас представление представлять. Ты ищи кто вор, а я типа все снимаю на телефон. Я тут бланк прихватил. Мне его Зазулин выдал год тому назад, вот вишь, пригодился.

Разыграли они как по нотам. Машка подтвердила свою догадку о Протасове, Игорь все снимал. Говорили громко, шли по проводу и уперлись в калитку воровскую. Там прибавили актерского мастерства, сумев не сорваться в хохот, и уличили Протасова. Гусанов и вовсе собрался писать что-то на бланке непонятного образца, но вор поклялся: «Пусть я дышла лишусь! Воровать не стану во веки вечные».

Пока шел спектакль, Мишка мчался на головную усадьбу, выжимая все «соки» из своего внедорожника. Зачем? Да, за подарком Машке. Стукнуло в голову, что так надо. Там он купил велосипед (Машка давно просила), закинул его в багажник и ломанулся обратно. Времени все это заняло самую малость, поскольку форсаж был тройной и пробок в деревенской местности «отродясь» не водилось.

Уже на подъездах к Орлам Мишаня опомнился и обозвал себя дебилом. Девушкам цветы нужно дарить, а не велики. Хотя, Маша Кан охотнее приняла бы в подарок дрель или бензопилу. И тем не менее, Мишка вышел из машины рядом с лужком и нарвал каких-то нарядных белых ромашек. Рвались они тяжело, но руки у Мишани крепкие. Вот и натаскал из земли вместе с корнями. Уже на въезде в село, Мишка натыкал сообщение Марусе.

Мишка:

«Маш, ты где?»

Машка:

«Иду по Свияжской, а что?»

Мишка:

«Я скоро у тебя буду»

Лихо подкатил к дому своей малявки и понял, что при всем честном народе он букетом светить пока не хочет. Спрятал пучок травянистый под футболку, прикрыл руками, кое-как достал велик и пошел к Машке честь по чести. От калитки крикнул погромче:

– Марья Сергевна, принимай что просила!

Машка выглянула из распахнутого окошка и заулыбалась:

– Михал Андреич, это с чего такая щедрость барская, а? – И так выгнулась, по волосам провела, что Мишка чуть не споткнулся. – Угодила я вам? Да? Ну, так несите в дом подарок свой, а то передумаете еще.

Велик он кинул у порога, а сам уже обнимал Машку, зарываясь всеми десятью пальцами в ее локоны. Хорошо, что успел дверь прикрыть.

– Миш, что это? – Маша смотрела на его футболку, изогнутую бугром на груди.

– Это тебе, Заноза. Слушай, я торопился очень и совсем забыл про букет. Ну, в общем, принимай то, что под руку мне подвернулось на обратном пути.

Вытащил нереальный веник и протянул. Он и сам понимал, что букет так себе, но от души же. Даже рвал сам, а это совсем уж фантастическое проявление любви со стороны Волохова. Машка букет взяла и расчувствовалась. Мишке в связи с этим достался полновесный поцелуй, сияющий взгляд и обещание накормить ужином «щедрого барина».

В кухне, пока Машка суетилась с букетом, пока разогревала еду, а Мишка разглядывал Занозу и офигенски радовался, состоялся разговор.

– Миш, а можно как-то повременить с обнародованием наших с тобой …э…

Мишка напрягся:

– Что э? Вслух говори, Маш. Это называется любовь. Я не ошибаюсь?

Машка подошла к нему, он поднялся навстречу.

– Ты не ошибаешься. Ну, понимаешь какое дело, достанут нас вниманием своим местные женщины. А мне, если честно, хочется побегать на тайные свидания и всё такое… – голос сладкий, глазки горят, пальчики тонкие вычерчивают на Мишкиной груди вензеля-узоры.

И как отказать любимой девушке, а? Волохов имел все основания для давешних своих сомнений, потому и решился задать вопрос прямой, но неприятный:

– Только поэтому? Нет других личных причин?

Машка прекрасно поняла, что он имел в виду:

– У меня, Мишенька, только одна личная причина. Это ты.

Опять этот «Мишенька», прикосновения нежные… Начала она вить из него веревки. Знаете, часто бывает так, что после страстной любви мужчина перестает быть тем сумасшедшим воздыхателем, которым был раньше. Вероятно потому, что обнаруживает под платьем любимой женщины вовсе не ангельские крылышки, а совсем другое. Такое же точно, как и у всех остальных женщин на Земле. В Мишкином случае все с точностью до наоборот. Маша Кан никогда не была ангелом, не пыталась его завлечь: кокетства ноль, женских уловок никаких. Если сказать просто, то ничего Машка из себя не строила, не пыталась выглядеть лучше, чем есть на самом деле. А многие девушки этим грешат, честное слово. И вот когда стала Маша его женщиной, тут-то и открыл для себя Волохов много чего удивительного. Горячей она была, страстной, а временами настолько нежной, что он голову терял, дышать забывал. Вот и стоял сейчас перед ней совершенно безоружный, ослепленный Волохов. Ради нее он согласен был на многое, хоть цветы на лужку рвать, хоть по баням-сараюшкам прятаться. Лишь бы любила.

– Как скажешь, Маш.

– Правда? Согласен? – и сияет.

– Заноза, я на все согласен. Имей совесть, не проси меня больше ни о чем таком, я же отказать тебе не могу.

– А если попрошу поцеловать, ругаться не будешь? – и уже на цыпочки привстала, потянулась к нему.

– Буду ругаться, если не попросишь. – Разумеется, целовал, да