Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

В те же годы предпринял я в одиночестве поездку на остров Кюсю: побывал в Нагасаки и на самом юге острова - в Кагосиме. Заезжал и останавливался на ночь в Кумамото, Миядзаки, Бэппу и Фукуоке. Тогда - это была зима 58-59-го годов - посетил я в Нагасаки знаменитое русское кладбище, где покоятся останки многих десятков, если не сотен русских моряков, солдат, торговцев, священников и путешественников. Кладбище находилось в те годы в запущенном состоянии, что побудило меня по возвращении в Токио говорить на эту тему с послом Н. Т. Федоренко. Там, в Нагасаки, я познакомился с семьей русских эмигрантов Яшковых, поразивших меня своей безответной преданностью Родине и обычаям русских людей. Хотя жили они там с довоенных времен, тем не менее сохраняли в своем доме типично русский интерьер, а в еще большей мере типично русский образ жизни, включая и еду, и одежду, и речь.

Во время той же поездки провел я две ночи в гостинице города Фукуоки, на окраине которого расположилась военно-воздушная база США Итацукэ. В кафе, находившемся рядом с гостиницей, я неожиданно увидел за столиками большое число молодых американских парней - типичных солдат, одетых в штатское. Видимо, это кафе чем-то полюбилось персоналу базы, приходившему в часы отдыха в центр города. Пока я изучал меню, сидя за отдельным столиком, в дверях появился еще один молодой американец и, приняв меня с первого взгляда за своего, сел напротив меня за тот же столик. Задав мне несколько вопросов, он тотчас же убедился, что я не его соотечественник, а иностранец европейского происхождения.

- А вы из какой страны? - спросил он меня.

- Догадайтесь,- ответил я.

Американец не без напряжения стал перечислять европейские страны:

- Из Швеции?

- Нет.

- Из Франции?

- Нет.

- Из Германии?

- Нет...

Когда таким образом он перечислил еще несколько европейских стран и его запас знаний иссяк, он наклонился ко мне и спросил меня тихим голосом:

- Вы из-за железного занавеса?

Мне стало весело, и я ответил ему игриво:

- Yes!

Солдат помрачнел и спросил:

- А из какой страны?

- Из Советского Союза, - ответил я загадочно.

- А в Москве вы бывали? - последовал вопрос.

- Естественно - я живу там.

После короткой паузы он осторожно задал еще один вопрос:

- А вы коммунист?

- Да, конечно...

На этом допрос прервался, и я почувствовал, что мой собеседник решил далее в детали не вдаваться. Он как-то потускнел. Ведь на близком расстоянии от него сидели его сослуживцы, а он один на один сидел и разговаривал с советским коммунистом, прибывшим в Фукуоку из Москвы с неизвестными ему намерениями. Затем мы перевели разговор на другие темы. А я зауважал этого парня: он сохранял выдержку и достоинство до конца - пока не окончился обед. Мы встали из-за стола вместе, и я пожелал ему всего доброго; он также. А в те годы - годы самого разгара "холодной войны" подобные беседы тет-а-тет могли быть для обеих сторон чреваты неприятностями в тех случаях, если бы кому-либо из соотечественников, находившихся поблизости, закрались бы в голову какие-либо подозрения по поводу контактов с агентами иностранных разведок.

Журналистская работа в Японии на протяжении четырех с половиной лет значительно расширила мои представления об этой стране. По возвращении на родину я уже достаточно ясно представлял себе реальную жизнь японцев, которая оказалась более многоцветной, чем о ней писалось в книгах. Да и японцы как народ и как отдельные индивидуумы оказались иными, чем те банальные представления о них, которые сложились в сознании наших людей в предшествовавшие десятилетия. Но более подробные размышления на эту тему мне хотелось бы изложить позднее, когда я дойду до 90-х годов и буду суммировать итоги не пятилетнего, а пятнадцатилетнего пребывания в Японии. Тогда, в 1957 - 1962 годах, мое внимание как японоведа привлекали прежде всего политические аспекты японской общественной жизни.

Глава 3

ВРЕМЯ МИРНОГО НАСТУПЛЕНИЯ

СОВЕТСКОГО СОЮЗА НА ЯПОНИЮ

Советский спутник. Интерес и симпатии

японцев к нашей стране

Период моей журналистской работы в Японии в 1957 - 1962 годах был, пожалуй, во всех отношениях "звездным часом" Советского Союза. Я приехал в Токио в дни, когда с уст простых японцев не сходило русское слово "спутник". У меня сложилось тогда впечатление, что запуск искусственного спутника Земли произвел на японскую общественность большее впечатление, чем на советских людей. Это событие вызвало шок у большинства японцев, которые в годы оккупации поверили в недосягаемое для других стран научно-техническое превосходство США. Поэтому разговоры о советском спутнике японцы сами заводили со мной повсюду, куда бы я ни приходил, будь то департамент прессы МИДа Японии, где я должен был по приезде стать на учет как иностранный журналист и получить соответствующее удостоверение, или же штаб Генерального совета профсоюзов. Я принимал в ходе разговоров поздравления собеседников, будто в успехах советской науки и техники был и мой вклад.

Запуск первого искусственного спутника Земли совпал с периодом общего, и притом небывалого, улучшения атмосферы развития советско-японских связей, которые в прошлом, как известно, долгое время никак не налаживались.

В первые дни моего пребывания в Японии мне довелось косвенным образом принять участие в закладке правовых основ советско-японских торговых отношений. Именно в те дни в Токио находился заместитель министра внешней торговли СССР Семичастнов, прибывший в японскую столицу с целью заключения с Японией советско-японского торгового договора. Хотя общее настроение японских правительственных и деловых кругов склонялось тогда в пользу такого договора, тем не менее в те дни выяснилось, что некоторые из японских политиков, и в том числе министр кабинета Коно Итиро, возглавлявший Управление экономического планирования, хотели бы поставить торговые связи с СССР в иные условия, чем со странами капиталистического мира, и установить над ними фактический контроль японского правительства, что, естественно, не соответствовало интересам нашей страны. Я узнал об этом из беседы с Семичастновым и его советником Спандарьяном. Мои собеседники с досадой сообщили мне, что группа правительственных чиновников во главе с Коно добивается включения в советско-японский договор статьи о так называемой "унификации" внешней торговли с Советским Союзом и создания с этой целью специальной государственной организации по торговле с нашей страной. Вполне обоснованно они усматривали в создании такой организации попытку изоляции японских торговых фирм от непосредственных связей с советскими торгующими ведомствами и установления для наших торговцев такого режима государственного контроля, какой не применялся в отношении других стран. Результатом этой беседы стало решение оказать давление на группу Коно путем публичной критики неприемлемых для советской стороны замыслов этой группы на страницах газеты "Правда". Такая статья была быстро подготовлена мной и отправлена в редакцию с соответствующей шифровкой на имя главного редактора. А 20 ноября 1957 года эта статья появилась в "Правде" за моей подписью. В ней в жесткой форме подчеркивалось, что предложение о создании в Японии специальной правительственной организации по торговле с СССР представляло собой ничем не оправданный отход от духа Совместной декларации, подписанной двумя странами 19 октября 1956 года, и протокола о развитии торговли и взаимном предоставлении режима наиболее благоприятствуемой нации, а потому было "абсолютно неприемлемо для советской стороны, которая рассматривает его как дискриминационное. В статье выражалась надежда, что требования группы Коно будут отвергнуты японским правительством как помеха к успешному завершению торговых переговоров и что, таким образом, откроется путь к подписанию торгового договора между Японией и СССР. Статья эта была сразу же замечена японской печатью. И не только печатью: спустя несколько дней группа Коно сняла свои неприемлемые для нашей страны предложения.