Гостеприимный кардинал - Е. Х. Гонатас

красного и белого. Белые плоды качались, гуляли, скользили по листьям, двигаясь словно в изящном танце, а красные неподвижно висели на своих тонких черенках. «Как странно», – подумала Мерсина, а подойдя ближе, обнаружила с удивлением, почти со страхом, что белые движущиеся ягодки были маленькими животными, такими толстенькими червячками, очень похожими на плоды дерева, и они постоянно выбирали место, где погрызть самые сочные листья шелковицы. С большой осторожностью, привыкнув к маленьким животным и убедившись, что червячки безобидны, она начала срывать красные ягоды и есть их. Они были сладкими, во рту их семена лопались и окрашивали своим соком губы Мерсины, и она, наевшись плодов вдоволь, подумала, что пора возвращаться. Но возвращаться куда? Снова в свою комнату с печальным видом на сухую пальму, где тетя Коринна с доктором то и дело будут мучить ее своими снадобьями? Эта мысль была отвратительной. «Нет, я останусь здесь, – решила она. – Здесь мне нравится. И с места не сдвинусь, и пусть они только попробуют меня здесь отыскать, черти».

Пузырек

Зимним вечером много лет назад мы в небольшой компании четырех друзей (Милтос Сахтурис, писатель и критик Клеон Парасхос, еще один друг, имени которого я не могу припомнить, и я) шли по улице Фокиона Негри, где было кафе, из которого мы недавно вышли. Сахтурис, торопясь, как всегда, вернуться домой, шел быстрыми шагами, своей величественной походкой, с третьим другом, а на небольшом расстоянии следовали мы с Клеоном Парасхосом. В какой-то момент Парасхос достает из кармана своего пальто маленький аптечный пузырек, рассматривает его в бледном свете ближайшего фонаря, трясет им вверх-вниз, туда-сюда и, убедившись, что он пустой, бросает к корням дерева, одного из тех, что сажают в маленьких ямках вдоль тротуаров. Затем подходит ко мне – я остановился чуть поодаль и ждал его, – и мы продолжаем путь. Но не успеваем мы пройти и нескольких шагов, как вдруг Парасхос, словно его оса ужалила, дергается и извиняется передо мной. «Я вас задержу только на минутку», – говорит он. Оставив меня, он бегом возвращается к корням дерева и начинает искать пузырек. Ему несложно было его найти – даже я отсюда мог разглядеть, как склянка блестит в траве, он наклонился, поднял ее и, сжимая в руке, снова подошел ко мне. «Как же я мог так поступить? – сказал он мне. – Как я мог оставить его на морозе, бедняжку! у меня душа была неспокойна, я должен был вернуться и исправить свою ошибку», – добавил он и, погладив еще раз пузырек на ладони, чтобы согреть его, засунул в карман пальто. Это было время, когда он писал или только что закончил второй том своей большой книги про Эммануила Роидиса – около 1949–1950 годов, и эта работа опустошила его телесно и душевно.

Каникулы

Мои чемоданы раскрыты, их содержимое разбросано по всей комнате. Устав от путешествия, я ненадолго прилег, отложив наведение порядка на потом.

Не успел я как следует приехать в эту прекрасную приморскую деревушку, как снова нужно собирать вещи и возвращаться.

– Быстрее, мы опоздаем на корабль, – кричит мне из соседней комнаты сестра.

– А дыни? – говорю я. – Куда мне положить столько дынь, которые собрались вокруг меня, уж не знаю каким образом?

Я, конечно, засунул все, что смог в рюкзак, но запихнуть все просто невозможно. Они кругленькие, как стриженые головки, и сладко пахнут. Я подумываю съесть парочку, хоть у меня и нет аппетита, ну так, чтобы не пропали зря. Разрезаю одну из них ножом пополам. Но что за черт?! У нее совсем нет сока, ее мякоть сухая, крошится, как мука. Разрезаю еще одну. То же самое. Разрезаю третью и четвертую – все сухие, суше не бывает, как песок в Сахаре. Тогда я выдергиваю мякоть и начинаю катать из нее шарики, чтобы один за другим кидать их из раскрытого окна в море, которое плещется внизу.

Возвращение

Мой отец умирал на деревянной кровати с колесиками – утром его подкатывали к окну, чтобы он мог наблюдать оттуда пушистые макушки сосен. В их иголках гнездились разные птицы, он мог разглядывать их, когда ему очищали глаза от гноя. В полдень его снова откатывали в угол. Последние пять дней отец перестал разговаривать и принимать пищу. Поэтому позвали меня, его любимчика, чтобы я попытался исправить ситуацию, что представлялось очень сложным.

Я зашел в комнату, скрепя сердце. Голова его показалась мне еще меньше с тех пор, как я видел его в последний раз, – она стала маленькой, как у куклы. По бороздкам его морщин катились крупные капли пота.

– Папочка, – сказал ему я и нежно вытер платком пот с его лба. – Папочка, сделай мне приятное. Я столько километров проехал, чтобы тебя увидеть. Съешь ложечку этого замечательного супа. Я его уже попробовал. Чего в нем только нет: травы и дикие горные растения, коренья и ростки, а бульон сварен из протертой и процеженной через марлю красной рыбы.

– Не мучай меня, сатана, – ответил он мне грозно своим хриплым голосом, которому гнев придал силу. – Ты разве не видишь, что я умираю? Мне не нужна еда.

После такого приема по комнате разлилось ледяное молчание. Отец, обессилев, уронил голову глубоко в подушки. Пальцы его ног, совершенно желтые, высунулись из-под одеяла, натянутого им высоко под горло.

Вечером, полный горести, я стоял на остановке и ждал автобуса, чтобы ехать назад. Начало темнеть. Какие-то птицы припозднились, заблудились и теперь кружили в поисках своих гнезд вокруг фонарей и единственного дерева на площади.

На остановку автобус приехал по расписанию, но я не сел в него, потому что в стоящем транспорте меня охватывает жуткая клаустрофобия, и я ждал, когда в автобус сядут все остальные пассажиры. Я прогулялся вокруг площади, но, когда вернулся, автобуса и след простыл. Меня охватило отчаяние, и я начал безуспешные поиски такси. Две машины пронеслись мимо. Свободные, они не обратили на меня никакого внимания и не остановились, чтобы меня подобрать.

Но вот мой автобус снова показался на площади, он выехал из переулка, проехал мимо меня, но водитель не среагировал на поданный мной знак. Проехав полкруга по площади, он остановился и открыл двери. Я побежал и попытался войти, но его немногочисленные пассажиры, пара-тройка мужчин и одна женщина, знаками показали мне, что надо выйти.

– Мне домой надо, – говорю я им.

– Быстро выходи. Ты разве не видишь, кого мы везем? Посмотри на заднее сидение.

Я посмотрел, но то, что не видел