Страшный зверь - Фридрих Незнанский

Необходимо отметить, что Алевтина, слышавшая от начала до конца диалог Турецкого с высокопоставленной американкой, который велся, естественно, по-английски, а она знала язык, недовольно посверкивала глазами, небрежно расчесывая при этом спутанные за бессонную ночь волосы. Она явно подозревала, — и полагала, что не без оснований, — своего собственного уже Сашеньку в очередном, некрасивом, естественно, адьюльтере. Утешало, видимо, понимание того, что все это могло быть очень давно, когда она еще в школу с портфельчиком бегала. И по этой веской причине Аля вынуждена была прощать его «беспутство»…

Чтобы утишить душевную муку милой помощницы во всех отношениях, Александр Борисович лукаво подмигнул Альке и сказал, что если чего-то и было, то так давно, что он уже и сам не помнит, а вот просто приятельские отношения с тех пор сохранились. Не рассказывать же девушке, что во время предыдущей своей поездки в Штаты он даже один раз переночевал в вашингтонском особняке мадам Вильсон.

А тогда, кстати, тоже расследовалось дело о клевете, только объектом был не Турецкий, а довольно скверный писатель-пасквилянт, и Кэт со своими сотрудниками помогла ему обнаружить улики, на которые опирался компромат клеветника. Имидж того «поборника свободы» после публикации материалов о нем резко упал в России. А ведь у него, кроме этого, ничего и не было. Даже состояния не скопил на безбедное существование. А, между прочим, тот, кого защищал Турецкий, по его мнению, вовсе не стоил таких усилий со стороны правосудия, у самого было рыло в основательном пуху, но… есть и государственные интересы, куда ж без них…

Лететь в Штаты Александр Борисович собирался через Германию, никак не минуя старого друга Питера Реддвея, чья международная школа специалистов по проведению антитеррористических операций располагалась в предгорьях Альп, в баварском городке Гармиш-Пантрекирхене. Турецкий, в свое время, преподавал там «студентам», был даже заместителем старины Пита. И это тоже многим «деятелям» в спецслужбах было хорошо известно, так что никаких сомнений его временная остановка в Германии не должна была у них вызвать.

О ситуации со своей машиной Турецкий с утра рассказал генералу Яковлеву. Владимир Михайлович пообещал разобраться, а синий «пежо» Турецкого определить на «муровскую» автостоянку на Петровке, 38.

После посещения консульства Александр Борисович немедленно отправился на такси в представительство «Люфтганзы» и долго выяснял, какие самолеты этой авиационной компании, куда летают, а потом приобрел билет на вечерний рейс. В запасе у него оставалось еще время, которое требовалось использовать «на всю катушку». То есть созвониться с Тарасом Казаченковым и узнать у того, на чьи усилия в их системе он может рассчитывать. В других городах, регионах и странах. Это — во-первых. Во-вторых, следовало вывести его на прямую связь с Минюстом США, куда надо передать по электронной почте и общие сведения о Краеве, с которыми Турецкий явился к Тарасу накануне, и его фотографии для возможного опознания фигуранта, если он выезжал за границу под другой фамилией. Ну а, информацию о новых сведениях Александр Борисович мог получить в любой точке земного шара, где существует спутниковая телефонная связь. Поэтому и задерживаться здесь больше не было смысла, да и этим «козлам» заботы с ним меньше. Алевтина вот только никак не желала оставлять его в одиночестве, намекала, что дома у нее — самое надежное для него убежище. Наверное, так оно и было, но больше рисковать и приводить за собой хвост Александр Борисович не хотел. К тому же надо было заскочить и домой, чтоб захватить с собой хотя бы минимум необходимой одежды и оставить дубленку: в Таиланде сейчас нормальное, жаркое лето, а не предновогодняя стужа.

Все остальные вопросы были им оговорены с Меркуловым и Казаченковым. Даже и с Алей, которую сумел убедить, что самая главная роль теперь отведена только ей одной: быть координатором общих усилий. Что это будут за усилия, не столь важно, по ходу дела, возможно, станет ясно. Но, прежде всего, она должна будет подробнейшим образом проинформировать Севу Голованова, находившегося в отъезде, поскольку официальным руководителем ЧОП «Глория» являлся все-таки он, а не Турецкий, на которого Сева, да и все остальные, с охотой вешали организационные и даже коммерческие вопросы.

Вот, собственно, и все, итак — домой. По его просьбе Костя прислал в агентство «Люфтганзы» своего водителя на «Волге» с «мигалкой» и спецпропуском, — слишком заметную, чтобы от кого-то скрываться. Пусть-ка теперь попробуют остановить!

Доставив Турецкого на Фрунзенскую набережную, водитель уехал, условившись вернуться вместе с Меркуловым к шести вечера, чтобы сразу ехать в аэропорт. А оставшиеся несколько часов Александр Борисович потратил на то, чтобы привести хоть в какой-то порядок «загаженную» нелепым обыском квартиру…

Пока неторопливо занимался хозяйством, со странным постоянством надоедал городской телефон, но Александр Борисович не реагировал. Несколько раз «исполнял» Моцарта и мобильник, отвечать на вызовы которого Турецкий тоже не собирался. Молчал только один — главный, секретный. А по нему должны были пробиться, чтобы сообщить об успехе или неудаче операции «Адвокат», как окрестил ее Турецкий, давая задание Филиппу с Николаем.

Для крупных специалистов задачка была, конечно, не больно, какая сложная. Важно было только выманить адвоката из дома, а все остальное — дело техники. Тот ездил в машине один, сам сидел за рулем. И он не знал, в глаза не видел ни разу ни Агеева, ни Щербака. Глаз предпочитает не замечать, не обращать внимания на такую мелочь, как какие-то кладбищенские «копатели». Это и позволяло им оставаться для личного адвоката и помощника Краева «незаметными».

Словом, Турецкий нетерпеливо ожидал известий, а они «работали»…

Прослушивающее устройство, поставленное сыщиками на черный «мерседес» Воропаева, указывало им, какие планы строил на ближайшие часы своей жизни их потенциальный «клиент». По телефонному разговору адвоката со своим хозяином они поняли, что помощник должен был прибыть в загородный дом Краева к четырем часам дня. Совещание какое-то срочное собирал тот. И связано оно было с неотложным делом, о котором пока приходилось только догадываться. Что ж, адвокат мог и опоздать, сославшись, например, на отравление чем-нибудь несвежим. Отчего ему приходилось каждые пять минут бегать в сортир. А уж эту «необходимость» сыщики могли ему обеспечить запросто. Так и решили действовать.

Дорога, по которой должен ехать Воропаев, была им уже хорошо известна: все повороты, кочки и выбоины, присыпанные палой листвой. А самую крупную из них они под видом дорожных рабочих несколько углубили и расширили, поставив для проезжающих автомобилистов упреждающие знаки и освободив для них чистую полосу.

Они решили, что тяжелая машина адвоката, скорее всего, провалится одним колесом в яму, прикрытую ветками и листьями, потому что «чистая» сторона дороги в момент проезда Воропаева будет перекрыта растяжками. А по этому дачному, в сущности, шоссе мало, кто ездит, в основном, те, которые живут в элитном поселке. Поэтому и рабочие на дороге — картина не новая. А чтобы «клиент» только разбил себе нос, а не простился с жизнью, «дорожники» поставили впереди знак, снижающий скорость движущегося транспорта до сорока километров. В общем, приготовились аккуратно, поскольку уничтожать форменную одежду и оборудование, позаимствованное предыдущей ночью в ремонтной конторе, портить не хотели, людям же отвечать за это. И занялись своим «дорожным» делом.

Операция «Адвокат» была разыграна, как по нотам, и уже в половине четвертого связанный и не совсем пришедший в себя адвокат уже трясся на заднем сиденье неприметной «хонды», абонированной еще Турецким. На Воропаеве, лежащем ничком, сидел Филя и ровным голосом рассказывал, что с «этой падлой гнойной» они сейчас, как приедут на место, станут делать. Ровный и спокойный тон сильно не нравился Воропаеву, хотя он и пытался храбриться, мыча, что он их сам «распнет» на набережной. Но Филя подпрыгивал на дорожных выбоинах, которые Щербак намеренно выбирал на дороге, и у адвоката все громко «екало» внутри.

Завязывать глаза пленнику они сочли лишним, и привезли его в маленький дом на окраине города, который сняли исключительно для этой цели на одни сутки.

Крепкий оказался, поначалу, орешек, но Щербак несколькими несложными действиями заставил того открыть рот и начать краткую исповедь. Для этого его ни резать, ни колоть не потребовалось, есть много иных приемов, которые используются всеми специальными подразделениями в мире, которые заставляют пленников говорить правду. Причем говорить охотно, ибо реакция ведущего допрос бывает часто непредсказуемой, и пленник не знает, откуда ему следует ожидать очередной приступ совершенно одуряющей боли. Так лучше не рисковать, тем более что Воропаеву было твердо обещано, что его отпустят и даже на совещание к хозяину подвезут, правда, посещения сортира не отменяются. Это и станет оправданием. А вот определяющим фактором искренности станет магнитофонная запись их добровольной беседы, из которой станет немедленно ясно, что холоп начисто продал хозяина. Ну а расправа в таких случаях адвокату давно и хорошо известна. Поэтому ему стоит заодно подумать и о нравственном, да, впрочем, и физическом здоровье весьма симпатичной будущей вдовы, госпожи Воропаевой и несовершеннолетней еще дочки Леночки, с которыми обязательно, причем, очень охотно, порезвятся нынешние коллеги адвоката. Им ведь тоже будет крайне интересно понаблюдать вначале, как льют сопли и слезы мама с дочкой в руках бывшего полковника, прежде чем обе жертвы перейдут к ним в долгосрочное пользование. О ком, конкретно, речь? А как их фамилии-то, этих мордоворотов?..