Rosstan - Gurulev

– Али Николая Чудотворца, али Матушку Иверскую.

– …Трахтер какой-то. Боюсь я за Кольку. Беды бы не было.

Жена Силы Данилыча хоть и в небольших годах, а здоровья Бог ей не дал, осталась со старухами.

– Ничего, бабушка. В городах давно машины ездиют. И не боятся.

– Много ты знаешь, – сердится старуха. – Те городские, а мы… Насидимся без хлебушка. Хлеб – он пот любит, а не карасин.

Машина резво бежала по дороге. За трактором прицеплена большая телега.

– Смотри-ка! Сам едет и еще телегу везет.

В телеге – пропыленные, улыбающиеся Северька и Никодим. Им трудно сдержать хвастливую радость, и они еще издали стали что-то кричать, размахивать руками.

Трактор остановился на поляне, неподалеку от крайних землянок. Но внутри трактора по-прежнему громыхало, трещало, из трубы шел синий дымок. Потом затрещало еще громче – народ хлынул в стороны. Но грохот внезапно оборвался, с трактора спрыгнул худощавый легкий человек, снял кожаный картуз и громко сказал в оглохшей от шума тишине:

– Здравствуйте, товарищи.

Плыли по лицам растерянные, счастливые, испуганные улыбки. Улыбался даже Алеха Крюков, приехавший навестить дочь и недавно родившегося внука. Будет о чем рассказать Алехе в поселке.

К человеку, который только что сидел на тракторе, подошли Северька и Никодим.

– Это, земляки, Семен. Механик, – сказал Никодим. – Фамилию я запамятовал. Да он вам ее сам скажет. Будет наших мужиков учить ездить на тракторе. Будет жить здесь, пока не обучит. А может, и совсем останется, если мы его женим. Смотри, – по-свойски толкнул он Семена, – сколько у нас девок.

Степанка радовался и тосковал: дома такая интересная жизнь начинается, парни на тракторе будут ездить, а ему – в Читу.

На ночь трактор загнали в сарай, а у ворот поставили часового.

– Гляди в оба. Не баранов пасешь.

На завтра назначили первый выезд трактора в поле.

– Нечего тянуть, – сказал приезжий Семен. – Северька и еще несколько мужиков начнут учиться работать на тракторе.

– Сразу несколько человек будем к машине приучать, – объявил Иван Алексеевич, председатель коммуны. – Глядишь, через год-другой еще трактор достанем…

Но завтра Северьке нашлось другое дело. Поздно ночью прискакал нарочный от пограничников. А через полчаса коммунары-комсомольцы заседлали коней и умчались на заставу. Опять, видно, какая-то банда перешла границу, решили в коммуне.

На погранзаставе народу собралось много. Дело серьезное. Начальник заставы весь в ремнях, при шапке и маузере рубил фразы:

– Контрабандисты обнаглели. Обнаглели вконец. Отстреливаются. Утром большая группа этих негодяев пойдет на нашу сторону. Место нам известно.

На начальнике скрипели сапоги.

– Мы пропустим их на нашу территорию. Тут и задержим. Силы теперь у нас есть. Если завяжется перестрелка – вина не наша.

Снова в эту ночь вернулся Северька в свое партизанство. Будто выпала, откололась эта ночь от давно прошедшего года и вот теперь выкатилась, как завалявшаяся под столом горошина. И не обойти эту ночь, не объехать – прожить надо.

Северька лежит в камнях на склоне сопки. Рядом винтовка, из которой он будет стрелять. А будет стрелять непременно.

Впереди дорога, а еще дальше лунно поблескивает река.

Задача у группы, в которую вошел Северька, несложная. Стрелять по контрабандистам, если кто-нибудь из них прорвется по Тальниковской дороге.

Только не полностью, не целиком прикатилась ночь из давнего года. Прилипло к ней и от нынешнего времени немало. Иначе как объяснишь – нет Федьки рядом. Скорее всего, Федька там, на той стороне.

Северька понял это внезапно и затосковал. Ему стало одиноко, стыло: холодная винтовка лежала рядом, из нее сегодня надо будет стрелять.

Северька подтянул к себе винтовку, положил голову на приклад и закрыл глаза. Ему вдруг привиделся Лучка, рьяно играющий на гармошке. Перед Лучкой вьется рыжий круглоголовый Федька, вьется чертом, ухает и свистит.

Под утро захолодало. Вдоль реки поползла серая пелена – туман. Туман становился все плотнее, и вот ему уже мало места над рекой; туман вспучивался, как перекисшее тесто, вползал в приречные распадки, забивал тальники.

В небе медленно таяли звезды. Стало совсем светло, но ни реки, ни дороги, по которой, возможно, кинутся контрабандисты, не видно. Все придавил туман. Только над сопками воздух чистый и прозрачный.

– Зря мы тут сидим, – сказал кто-то из чоновцев. – Контрабандисты, как тараканы, в таком тумане разбегутся.

Внизу, где-то у реки, глухо, как из-под шубы, раз за разом ударило несколько выстрелов. Потом, через тягучий перерыв, еще один выстрел.

Парни тревожно прислушались, поднимались на колени, ждали. Но плотный туман поглотил все.

Через некоторое время из серой пелены беззвучно, как привидение, вынырнул всадник на высоком коне. Он вынырнул неожиданно, и еще никто из засады не успел поднять винтовки, как всадник круто повернул лошадь и снова исчез в тумане.

– Не стреляйте! – крикнул Северька. – Своих можем задеть.

Но стрелять никто и не собирался.

– Это ведь Федька был, – услышал Северька за своей спиной негромкий голос. Он оглянулся и увидел Леху Тумашева.

Северька встретился глазами с Лехой.

– Он. Я узнал.

Прошло еще длинных полчаса. Потом приехал связной от начальника заставы и сказал, что можно разъехаться по домам. От связного узнали: контрабандисты, как только вступили на этот берег, наткнулись на пограничников. Обнаружили они пограничников слишком рано и тотчас скрылись в тальниках и тумане. Начальник на чем свет материт туман, зол как сто чертей и ни с кем говорить даже не хочет.

Степь просыпалась. Со свистом пронеслась над головами сбившаяся для осеннего перелета стая уток – полетела на места кормежки. Потом пролетела еще стая и еще. Вылезли на желтые бутаны готовые залечь на зиму тарбаганы. Они кажутся сонными, малоподвижными.

С сопок потянуло свежим ветром. Закачался, закивал земле белесый ковыль. Над речной долиной зашевелился, поплыл туман.

Домой комсомольцы вернулись, когда все коммунары уже были на ногах. Около трактора в окружении ребятишек копался приезжий Семен. Увидев среди вооруженных парней Северьку, он выпрямился, приветственно махнул рукой.

– Куда это вы коней гоняли?

Северька спешился, протянул Семену широкую ладонь.

– Контрабандистов ловить бегали.

– Поймали?

– Туман над рекой, – неопределенно ответил Северька. – А ты что рано поднялся? Отдыхал бы с дороги.

– Людям интересно, как трактор работает. А отдыхать успею.

Хоть у комсомольцев и была бессонная ночь, но спать никто не лег: сегодня трактор начнет работать, а такое событие пропустить нельзя.

В загоне для коров Северька увидел Устю. Сидя на низенькой скамеечке, она доила крупную черно-белую корову. Звонко били в дно подойника тугие струйки молока. Неподалеку от Усти стоит, широко расставив ноги и обидчиво наклонив голову, полугодовалый теленок. Теленок роняет светлые слюни; его, видимо, только что оттолкнули от теплого вымени, и теперь в круглых глазах теленка недоумение. Сделав шаг, другой, он вдруг решительно кидается к обидчице. Но Устя наготове. Короткой палкой она бьет телка по лобастой голове, тот отскакивает и становится в прежнюю позу.

Северька легко перемахнул через жерди и, тихонько подойдя к жене, толкнул ее в спину. Устя бросила доить, ловко схватила палку, но Северька успел отскочить.

– И ты туда же, – Устя не удивилась появлению мужа, видно, что она ждала его и рада ему. Она чуть заметно, расслабленно вздохнула. – Помоги лучше телка привязать. Вон он какой вымахал. Одна с ним не справлюсь. Только палки и боится.

Северька изловчился, поймал бычишку за нашейную вязку, повел к плетню. Теленок теплый, с мягкой шерстью, дурашливый.

Еще совсем недавно, час-другой назад, лежал Северька в засаде, готовился стрелять. И не было тогда на земле мира. А сейчас нет войны. Телята, запах парного молока, мычание коров. Мир. На всем белом свете мир. Только надолго ли? Может, пока идет Северька до плетня, и кончится мир.

После скорого чая вся коммуна высыпала на луговину. Всем интересно, как будет трактор поднимать не паханную с сотворения мира степь.

Трактор зафырчал, загрохотал мотором. Сергей Громов кинулся разгонять зевак: негоже стоять впереди трактора, до беды недалеко. Вон какая тяжесть у этой железной громадины.

Медленно двинулись большие, утыканные шпорами колеса. Двухлемешный плуг врезался в землю и поплыл за трактором. Потянулись из-под плуга две черные борозды.

Трактор, отфыркиваясь дымом, шел легко и ровно. Рядом с двух сторон клубилась толпа. На Семена мужики поглядывали с завистью: едет себе, а машина сама пашет. Не надо упираться ногами, наваливаться на чапычи. Красота! А пашет-то быстро как!