Ментовская работа - Данил Корецкий

Сергеев вскочил, сделал неопределенное движение рукой, затем схватил свою рюмку и с размаху выплеснул в раковину.

— Я к этому грязному делу руки не приложу! И вообще, больше на точке вы меня не увидите!

— Вот это другой разговор, здравый. Это пожалуйста. Не можешь, не нравится, трудно тебе — уйди в сторону.

Ромов помолчал, подвигал челюстью.

— Только кто будет за тебя в грязи ковыряться? Пусть удавы по земле ползают, учителя деток уводят, кисляевы всяких девчонок насилуют… Так выходит?

Он поднялся, отряхнул ладони, будто пыль сбивал.

— Ты не говорил, я не слышал. Скажу Викентьеву, что Лунина исполнять не будем. Пусть принимают решение.

Ромов вышел из кухни, протопал по коридору, хлопнула входная дверь.

— И что теперь? — спросил Попов.

Товарищ пожал плечами. Он выглядел усталым и подавленным.

— Вот тебе и старичок‑боровичок…

— Я сразу говорил, что это афера.

— Говорить легко… Делать трудно…

Сергеев несколько раз вздохнул, успокаиваясь, сел на место, со стуком поставил рюмку.

— Конечно, если хорошее дело…

Он налил до краев, поднес ко рту, замешкался и резко отвел руку. Водка выплеснулась на брюки и белую пластиковую поверхность. Гигант потер левую сторону груди.

— Сердце?

Сергеев качнул головой.

— Мышцу сводит. Сейчас пройдет. А Викентьев вызовет, скажем — разыграли мухомора. Но рапорт я ему положу. Завтра же.

На следующий день озабоченный Ромов вошел в кабинет к начальнику спецгруппы «Финал».

— Я насчет исполнения Лунина, — едва поздоровавшись, начал он.

— Подожди секунду, Иван Алексеич. — Викентьев тоже выглядел озабоченным. — Тут такое дело… — Подполковник на миг отвел глаза, но тут же вернул взгляд куда положено — прямо в лицо старому сослуживцу. — Такое дело, аксакал, надо рапорт писать. На отдых.

— А кто это, позвольте спросить, за меня решает? — хмуро поинтересовался Ромов.

— Оно само собой получилось, мы с тобой, старые козлы, и не додумались…

— Похоже, что старый козел тут только один. — Иван Алексеевич ждал.

— Ты почему столько лет в отставке, а работаешь в группе? — спросил Викентьев и сам ответил:

— Да потому, что не было первого номера на замену! Но теперь‑то он есть! Мне об этом еще на исполнении прокурор сказал. И генерал сразу: Сергеева в приказ — первым, а Ромова с почетом на заслуженный отдых… Что тут возразишь?

Ромов секунду подумал, пожевал губами.

— Дай листок бумаги.

Неловко присев с торца стола, Иван Алексеевич написал рапорт, протянул его Викентьеву, вспомнив, достал картонку специального пропуска на вход в Управление в любое время суток.

— Возьми. К кассе и по пенсионному пропускают. Да, еще…

Он покопался в карманах широких, будто чужих, брюк, позвенел металлом и вытащил ключ с резной двусторонней бородкой.

— Это от сейфа там, в «уголке». Теперь все.

Ромов выглядел совершенно спокойным. Викентьев знал его давно и понимал, что это маска, призванная скрыть глубокую обиду.

— Так что ты хотел про Лунина? — Викентьев попытался сгладить остроту ситуации. Но бывший первый только махнул рукой.

— Теперь это не мое дело. Сами разбирайтесь. — И, выйдя из кабинета, добавил:

— Чувствую я — такое вы наработаете!

Два дня Сергеев и Попов находились в напряжении, но Викентьев служебного расследования не затевал, ни о чем не спрашивал и о предстоящем исполнении Лунина не вспоминал.

Он рассказал об отставке Ромова и его обиде: понятно, так сразу раз!

— пинок под зад, кому приятно… Но с другой стороны — сколько можно работать?

Сергеев вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо рапорт, хотел порвать, но передумал и положил в сейф.

— Что ни делается, все к лучшему, — сказал он Попову. — Надо попробовать с врачом. Только подход найти убедительный…

Предлог для контакта с Буренко майор искал основательно и нашел. Через пару дней оперативники из областного УВД майор Сергеев и капитан Попов зашли в Бюро судебно‑медицинской экспертизы. Ничего странного в этом не было, дела в СМЭ есть у них почти всегда, а что явились к концу работы — так сыщики крутятся как белки в колесе и времени не выбирают. Словом, обычный рабочий визит. И вскинувшийся было навстречу вошедшим эксперт Буренко взял себя в руки и с безразличным видом вернулся к микроскопу.

— Мы к вам, Николай Васильевич, — проговорил Сергеев. — За советом не врача, но нумизмата…

Сергеев полез в карман, отметив, что на одутловатом лице эксперта отразилась тень удовольствия.

— Ты на все руки, как я погляжу. — Сухопарый, будто иссушенный формалином, сосед по кабинету то ли одобрял разносторонность коллеги, то ли, наоборот, — осуждал.

— Эту монету изъяли у квартирного вора. Он показаний не дает, а нам надо устанавливать, где он ее взял. Заявлений нет. Отсюда вопрос: что за монета, где искать хозяина. Вы, коллекционеры, друг о друге больше нас знаете.

Буренко как‑то странно взглянул на оперативника, взял небольшой серебряный диск, внимательно рассмотрел со всех сторон сквозь толстую лупу, привычно извлеченную из кармана халата, и молча вернул.

— Что скажете?

— Греческая драхма, — с тем же странным выражением ответил врач. — Вы хотите, чтобы я назвал адрес и фамилию владельца?

— Хотя бы приблизительно: у кого могла быть такая монета?

— А вы не знаете?

— Я же говорю — наш не колется, заявлений нет. Откуда же нам знать?

— Уже почти шесть, — вступил в разговор Попов. — Может, по дороге поговорим?

Буренко неопределенно качнул головой, грузно поднялся с белой вертящейся табуретки и начал переодевать халат.

— Пусть в ресторан ведут, — напутствовал высушенный сосед. — А то получается, ты за одну зарплату два дела делаешь…

— Какие еще «два дела»? — недовольно буркнул эксперт и, не застегивая пальто, пошел к выходу.

Зима стояла теплая, как почти всегда бывает в Тиходонске, снег подтаял и покрылся скользкой ледяной коркой. Буренко запахнулся и, с трудом удерживая равновесие, двинулся по «стеклянному» тротуару. Раньше морг и Бюро СМЭ располагались в центре города на тихой пешеходной улице, несколько лет назад переехали в новое громадное здание комплекса «Скорой помощи», выросшего в степи между северной окраиной старого Тиходонска и стремительно расстраивающимся жилым массивом. Добираться на работу и обратно стало проблемой: транспорт сюда почти не ходил, а до Магистрального проспекта было не меньше полутора километров. Зато «уголок» находился почти рядом — пять минут машиной, иногда Буренко забирали прямо с дежурства.

В сотне метров от больничных ворот начинались частные дома, тротуар здесь был посыпан золой, и Буренко перевел дух.

— Ну, зачем я вам понадобился? — Вопрос прозвучал сухо, если не враждебно.

— Насчет монеты посоветоваться, — сказал Сергеев, которому не нравилось странное поведение врача, тем более что он не мог понять его причины. Может, старый мухомор настучал? Так не должен…

— Я вам могу назвать фамилию и адрес хозяина. Можем зайти — живет он неподалеку. — Буренко остановился и попытался посмотреть гиганту в глаза. Такие попытки всегда выглядели смешно. — Никто у него ничего не крал. Монету вчера взял под расписку майор милиции Сергеев, будто для сравнительной экспертизы. Но мы приятели — этого майор не учел. Грубая работа. Давайте, я слушаю.

Оперативникам было не до смеха.

— Лучше зайти куда‑нибудь, сделать по сто граммов, закусить. И разговор легче пойдет.

В голосе Сергеева вряд ли можно было распознать оттенок смущения.

— Нет, — отрезал эксперт. — Разговор за бутылкой — это одно, а милицейские штучки‑дрючки — совсем другое. И совмещать их нельзя. Говорите!

Место под ржаво качающимся фонарем на продуваемой ветром улице совсем не подходило для предстоящей беседы, но разогнавшегося Сергеева остановить было невозможно.

— Есть дело, — отрывисто бросил он. — Монета — предлог. Ничего обидного в этом нет. Короче. Скоро исполнение Лунина. Слышали про такого?

Буренко кивнул. Очевидно, тон Сергеева подействовал: эксперт уже не казался враждебным, просто усталым и злым.

— Что думаете? — по‑прежнему отрывисто спросил майор. — Правильно стрелять капитана милиции за трех мерзавцев?

— И за двоих стреляли… Бывало — за одного. Кто мерзавец, кто не мерзавец — определить обычно трудно. А что капитан… Закон‑то вроде для всех один!

Все шло прахом. Повернуться и уйти — значит отказаться от задуманного. Доверяться человеку, явно находящемуся не в духе, испытывающему к тебе неприязнь, сводящему серьезный долгий разговор к трехминутной перебранке в желтом прыгающем скрипучем круге света, не способного рассеять уже довольно густые сумерки, — и вовсе глупо. Попов ждал, что товарищ плюнет и выждет более удобный момент. Хотя такого может и не быть.