У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно

на фронт, мы, сидя на площади, волновались всё больше. Зира рядом со мной так сильно прикусила край платка, что тот порвался. А вот тётя Пеппина Сантагедди не сдержалась. Она вскочила и начала кричать: «Синьора! Синьора! Прекратите! Пусть идёт!» Кто-то засмеялся, другие зашикали: «Замолчите уже!»

Актёры сделали вид, будто ничего не слышат, и продолжили играть. Но тётя Пеппина не унималась: «Синьора! Вы полная дура! Разве Вы не понимаете, что если не отпустите Ренато, другого сержанта расстреляют?» Пришлось дону Джулио шёпотом объяснить ей, что всё закончится хорошо, только тогда она успокоилась.

А Форика сказала: «Я просто обязана пересказать эту историю Аузилии, даже против её воли, не то завтра она переволнуется и тоже что-нибудь эдакое учудит».

Ирен не приходила. Но днём я видела, как синьора Дзайас завивала ей волосы на террасе бара. Хорошо, что она может себе это позволить, волосы-то длинные, аж до середины спины. С тех пор, как мы поссорились, в бар я больше не хожу, даже за оранжадом. А если мама посылает меня с каким-нибудь поручением, даю Саверио пять лир, и он идёт туда вместо меня.

Тильда, как обычно, весь вечер каталась на лодке с Наследницей, так что и я не знала, чем заняться, и пошла на причал порыбачить с Саверио и его друзьями. Вскоре появился Франческо Дзайас – решил посмотреть, какой сегодня клёв. Деревенские ребята узнали его и зашептались: «Смотри, вон Чиччо!» Но из них всех он был знаком только со мной, поэтому именно у меня и попросил леску взаймы. Я дала, и в придачу немного наживки. Франческо – прекрасный рыбак. Он поймал пять или шесть кефалей и очень этому обрадовался: теперь мать сможет пожарить их на ужин, а значит, не покупать еду в магазине. Актёры ужинают очень поздно, уже после спектакля, объяснил он мне – на полный желудок играть невозможно. Он даже подарил мне одну рыбу (я бросила её к тем, что поймали мы с Саверио) и сказал: «Спасибо, птичка-невеличка». Интересно, почему нельзя просто звать меня по имени? Джорджо, тот вообще обозвал «Гекзаметром», «птичка» всё-таки лучше.

Тильда становится совершенно невыносимой. Вчера она вскрыла письмо, которое написала мне Марина. Даже слепой понял бы, что это писал не Джорджо: на конверте стоял штамп Серраты. Но лишь только она увидела письмо, как тут же подскочила и выхватила у меня конверт. А потом, когда поняла, что обозналась, даже не попросила прощения.

Более того, она продолжала читать, хотя письмо пришло вовсе не ей, а потом стала хихикать над тем, что в нём написано, и сообщила, что обязательно перескажет всё Дарии. Я хотел вырвать у неё конверт, но она подняла его вверх, чтобы я не допрыгнула. От злости я разревелась и сказала: «Слушай, если продолжишь, я напишу тёте Ринучче и всё про тебя расскажу». А она ответила: «Только попробуй, я тебя убью».

Лугия ходила к своей племяннице и познакомилась с синьорой Дередже. Она сказала, что видела приручённого щегла Мириам и пуделя. Синьора показала ей все сценические костюмы, а потом попросила взаймы немного углей для утюга и ещё сахару, чтобы добавить в молоко для малышей. По словам Лугии, эти актёры беднее церковной мыши. Мне кажется, они могли бы продавать билеты хоть несколько дороже.

Я видела, что у папы в амбулатории есть много сухого молока для младенцев. Сегодня вечером спрошу, можно ли отнести его Чечилии.

Глава седьмая

Со временем не только члены семейства Пау, но и прочие жители Портосальво поняли, что Лалага и Ирен поссорились. Все настолько привыкли, что они везде ходят вместе, что когда встречали порознь, страшно удивлялись, будто рыбе, гуляющей по земле, или снегопаду в середине августа.

– Что там у вас случилось? Когда ты уже помиришься с докторовой дочкой? – постоянно спрашивали Ирен завсегдатаи бара.

Синьора Карлетто даже посоветовалась с племянницей, Марией-Вероникой: она боялась, что Лалага устала от Ирен и попросту избавилась от неё, предпочтя компанию городской кузины.

Племянница, однако, заметила, что Тильда в последнее время целыми днями катается на лодке с парнями из числа отдыхающих, а Лалага после обеда бродит по улицам одна, как побитая собака.

– Поговаривают, даже захаживает в дом к Нине Рендине и болтает