Сенсация на крови - Марина Серова

покачала головой, и продавщица с нескрываемым облегчением развернулась к Куприянову: – Мужчина, вы что будете? Мужчина?

Леонид Георгиевич игнорировал ее, вперившись взглядом в Рубиновую. Нехорошо так и слишком пристально проводил ее взглядом; и только когда моя клиентка скрылась в купе, нагнал продавщицу, почти покинувшую вагон. Я еще услышала ее усталый негодующий возглас, что-то про глухих, которые ни черта не слышат, и про тормознутых. Культурная женщина…

Лидия Ильинична трясущимися руками вскрыла упаковку жвачки. С ненужной силой надорвала обертку, и часть мятных подушечек оказалась на не слишком чистом полу. То, что осталось в пачке, Рубиновая высыпала на ладонь и отправила в рот, словно горсть орешков или семечек. И принялась энергично жевать.

Просыпанные подушечки она просто затолкала подошвой ботинка под сиденье. И, активно работая челюстями, углубилась в прикупленный «Космополитен». На двадцать девятой странице редакция обещала раскрыть секреты омолаживающего сна.

– Он вас узнал, – громко прошептала я, не сводя взгляда с двери и прислушиваясь.

Журнал медленно опустился. Рубиновая не прекращала жевать, но глядела напряженно.

– Реально?

Я только кивнула.

– *****!

Она вынула жвачку изо рта, прилепила к журнальной странице и загнула ее. Телефон и журнал моментально убрала в сумку. Вообще как-то подобралась, застегнула куртку и поплотнее натянула красную рэперскую шапочку поверх зеленого парика. А вот хипстерские очки сняла, что было правильно. Случалось мне видеть, когда при ударе по лицу надетые очки причиняли дополнительный ущерб.

Покончив с приготовлениями, она встала и прислушалась.

– Вы хотите уйти? – шепнула я, встав вплотную к госпоже продюсеру, таким образом прикрыв ее со стороны двери.

– Я здесь не останусь, – подтвердила она.

Еще недавно она хотела допросить бывшего. Но близкий контакт и факт узнавания (в котором я была более чем уверена) внесли свои коррективы. Да и осторожность лишней не будет.

– Дайте купленный журнал, – попросила я.

Ильинишна достала его, но вырвала страницу с прилепленной жвачкой, скомкала и спрятала в сумку.

Поезд начал тормозить: приближалась очередная станция.

– Когда поезд остановится, – сказала я, – я заблокирую дверь его купе, а вы быстро идете к выходу. Очень быстро. Ждете меня на платформе.

Если уж потакаешь паранойе клиента – делай это грамотно.

Едва поезд остановился, я резко и бесшумно распахнула дверь, Ильинишна рванула в сторону выхода, чуть не сбив с ног нескольких человек на своем пути. Я всунула сложенный пополам (важно – обложкой внутрь, чтобы не скользил!) журнал в щель между полом и дверью в купе Куприянова. Теперь хоть на несколько секунд, но дверь будет не открыть, я заклинила ее при помощи журнала.

– Эй! – раздался возмущенный возглас.

Я метнулась к выходу. Почти все пассажиры, кому было нужно, вышли, и я никого не задела фальшивыми толстыми боками. Когда я уже ступила на платформу, послышался треск распахиваемой двери купе. Через несколько секунд поезд тронулся.

Лидия Ильинична стояла у журнального киоска, судорожно сжимая ручку своего чемодана на колесиках. Невысокая, в этом нелепом желто-синем пальто, одиноко стоящая на платформе – она выглядела потерянным ребенком.

И когда поезд отправился дальше, с Куприяновым, но без нас, она вскинула руку и показала средний палец вслед уходящему составу.

М-да.

Надо ли говорить, что в Москву мы вернулись еще позже, чем я предполагала?

Я старалась не заснуть в такси. Лидия Ильинична, напротив, и посапывала, и похрапывала, запрокинув голову. Зеленый парик сбился, шапка покосилась. Мне пришлось основательно потрясти Рубиновую за плечо, прежде чем она проснулась.

Я уже не была замаскирована, привычно переодевшись и сняв грим в привокзальном туалете, иначе бы охранник на КПП жилого комплекса меня не пропустил. Лидия Ильинична ограничилась тем, что сняла шапку и парик вместе с сеточкой для волос. Вид у нее стал совсем дикий. Я поймала себя на мысли, что нечасто видела Рубиновую по-настоящему презентабельной, внушительной. Разве что на работе. Складывалось впечатление, что ее настоящий облик выражался именно размазанной косметикой и неподходящей ей одеждой, а дорогие костюмы и украшения были скорее прикрытием. Еще одним образом.

Усталая клоунесса, подумала я. Кстати, именно клоуны, а вернее, придворные шуты, имели право говорить правду в лицо власть имущим. Но в отличие от тех же придворных шутов, любимцев королей, на голову Лидии Ильиничны вполне мог опуститься карающий меч.

Звонок Леонида Георгиевича застал Лидию Ильиничну у самого подъезда. Она было остановилась, но я обхватила ее за плечи и почти втащила в подъезд. Территория вокруг дома хорошо просматривалась. Как говаривал покойный Анисимов, всегда, когда есть возможность не отсвечивать – не отсвечивай. Мудрый был человек.

Но дальше мы не продвинулись, зависнув на площадке у лифтов, не доходя до пункта консьержки. Мне даже не было видно, кто сегодня дежурил, Ольга или Дарья.

– А ты заткнись, сука!! – заорала Лидия Ильинична, краснея от злости и отталкивая от себя ни в чем не повинный чемодан.

Пленительное зрелище в половине шестого утра. Я бы даже сказала, усладительное для взора и слуха.

Леонид Георгиевич не орал, но говорил так громко, что мне было четко слышно все:

– Лида, я тебе что сказал?! Бросай это дело, ты подставишь нас обоих!

– Тебе-то что?! – взвилась Рубиновая; она немного снизила тон, когда из своего закутка консьержки торопливо выскочила Ольга, с электрочайником в руках и с очень решительным лицом. При виде нее я моментально вспомнила о Женюре-Евгене.

Ольга увидела, что Рубиновая орет по телефону, и моментально успокоилась. Хотя чайник не переставал выглядеть в ее руках суровым оружием. Не иначе как «Моссад» дал знать о себе. Слыхала я про их спецподготовку. Не хуже, чем в «Сигме».

– Не следи за мной, это опасно, вот что! Мало того, что меня пасут…

Леонид Георгиевич прервался на полуслове: понял, что проговорился.

– Я не слежу за тобой. – Лидия Ильинична мгновенно обрела издевательскую невозмутимость. – У нас, Ленечка, просто маршруты совпадают. Как, идет мне зеленый?

– Ты выглядела как мечта педофила, радость моя. – Куприянов выдохся.

– Спасибо, дорогой. И как, плотно тебя пасут? Что, дал повод? Или боятся, что ты