Весь Виктор Телегин - Виктор Телегин

   ПАДЕНИЕ ГЛИСТА

   В комнате аккурат над Быдловым и Андреевым жил Глист. Глист жил в одной комнате с Крамовым, и соседство такое было не по нутру Глисту. Крамов не бухал и не шмолял, а был вегетарьянец и йог. Каждый день Крамов отжимался от пола и скручивался в бараний рог. А Глист, напротив, бухал, шмолял и никогда не ел. Поговаривали, что Глист питается дерьмом в сортире, но достоверно известно не было. Крамов писал этнографические стихи, Глист писал мат. Глист ненавидел Крамова за запрет курить в комнате и бухать там с компанией. Но что он мог поделать против сильного кавказца Крамова? Рази во сне полоснуть бритвой по горлу? А вдруг это животное - Крамов, не спит, и воткнет в Глиста длинный кинжал? И нерешительный Глист лазил по другим комнатам, где были попойки. Приходя на рассвете в пьяном виде в комнату, Глист ссал и срал на стол, прямо на белоснежные рукописи Крамова. Кроме того, Крамов часто трахался, и Глист мешал ему своим присутствием.

  Крамов бил Глиста по-горски страшно. Он словно мстил Глисту за все горести своего маленького гордого народа. Но Глист выживал, и Крамов начал закрывать комнату. Глисту пришлось спать на подоконнике в коридоре.

  Однажды Глист бухал в комнате 245 с аспирантом Бейс и накушался до того, что Бейс представилась ему огромной красивой бабочкой. Глист любил бабочек и пошел в свою комнату за сачком. Было три часа ночи, внизу тоже бухали: кто-то звал Гагарина и какую-то жопу. Комната была закрыта. Крамов храпел за дверью после бурной ебли. Глист постучал. Храп даже не притих.

  -Падла черная,- пробормотал Глист сквозь зубы. Ему вдруг захотелось спать, он забыл о бабочке.

  А тетя Алена, моющая полы в коридоре, не знала, нахрен, что Глист спит на подоконнике и открыла настежь окно.

   Поздние прохожие, наблюдавшие падение Глиста, должно быть, задумались о том, как, в сущности, интересно устроен мир: вот - тощее тело, отчаянно матерясь, летит из окна на восьмом этаже. Это - куколка, зародыш. Но - тело хрустко ударяется об асфальт, мат замолкает, и из куколки, оставив грязное тряпье, поднимается в ночное небо прозрачная бабочка. И кто поверит, что когда-то прекрасная бабочка эта была студентом Ёпа Глистом? Да рази тока пустой и пошлый человек...

   ДЕРЬМО

   Глазунов пристально рассматривал свои ногти. Ногти были красивые: желтоватые, коротко остриженные, с одинаковыми белыми полукружьями, словно десять белых солнц всходило над десятью пустынями. Пленки над солнцами были розовыми, как у младенца, без заусениц и старческих трещин. Ноготок на мизинце правой руки был особенно дорог Глазунову, с ним было связано милое воспоминание юности. Глазунов понюхал мизинец. Пахнет одеколоном - жаль...

  В дверь постучали.

  -Кто? - недовольно спросил Глазунов.

  Вошел Андреев.

  -Андреев?

  "Мерзкая деревенская рожа!"

  -Чего тебе?

  -Андрей Андреич, у меня просьба...- Андреев был помят и выглядел по-скотски. Под глазом у него торчал фингал, а из штанов несло дерьмом. Обосрался Андреев.

  -Говорите, не тяните,- сказал Глазунов. "Вы" больно резануло Андреева.

  -Андрей Андреич, я болен. У меня, похоже, гепатит.

  -Сочувствую! Сочувствую, брат,- воскликнул Глазунов. Глаза его по-доброму засветились. Андреев никогда прежде не видал таких добрых глаз. В них он узрел звездный блеск взаимопонимания, любви ко всему живому на земле и христианскую великую добродетельность.

  -Болеть - это ужасно, ужасно,- тихо говорил Глазунов, ласково глядя на Андреева,- Я тебя понимаю, мальчик мой.

  Андреев улыбался во все желтое свое лицо - он прямо на глазах становился китайцем - и досадовал на себя, что обосрался. Разве можно бояться человека с такими добрыми, лучистыми глазами?

  Глазунов говорил, говорил, говорил. Он вспомнил Иисуса Христа и Марию Магдалену, святого Франциска и протопопа Аввакума, Деву Марию и леди Ди.

  -Андрей Андреич, я слышал о субсидиях больным студентам. Могу я рассчитывать? - сказал Андреев, улыбаясь: он заранее знал ответ.

  -Нет,- сказал Глазунов.

  Андреев вышел из кабинета Глазунова. Он был уже почти китаец.

  Воняло дерьмом.

   ГРУЗ 200

  Помер Андреев. Андреев помер. Ну и хер с ним, - кому он на хер нужен. Я-то жив, и ты жив, и Москва наша жива, огромный город, город never sleeps, столица и крыша мира, где сходятся все пути-дорожки, куда бабло течет рекой, только успевай подставлять ладошки. Зафиксировал смерть Андреева врач из поликлиники района Бескудниково с сонными злыми глазами, и дюжие санитары выволокли его из комнаты за руки - ноги и потащили по темному коридору общаги. Студенты, истомленные сессией, спали. Лось спал, Катюха спала; даже Крамов спал, а не совал свой член в рот розоволосой первокурсницы. Все спали. Быдлов только не спал. Смерть Андреева потрясла Быдлова. Он ходил из угла в угол, хватая себя за уши, шептал что-то, даже зубами скрипел. Под утро бросился к компьютеру. Чирикнув, загрузилась Винда, и Быдлов застучал по клавишам - быстро-быстро, точно гнались за ним всадники Апокалипсиса.

   Андреев же лежал в морге, накрытый простынкой, среди новых своих безмолвных сокурсников, и насрать ему было на то, что наутро, упаковав в целлофан, его отправят как груз 200 в родную деревню, и даже на то, что, зарыдав, припадет к его ввалившимся губам преждевременно поседевшая мать.

   2001 - 2007 гг.

В ПЕЩЕРЕ. Лучший фантастический рассказ 2012 года

  Костер догорел.

   В полутьме сверкали угли, напоминающие глаза лесного кус-куса.

   А-ла дала затрещину подбирающемуся к кострищу завороженному детенышу. Тот заревел, тря затылок.

   -Тиор бука бдян, - сказала А-ла, взяла сына на руки, сунула в ротик сосок сморщенной груди. Детеныш умолк и довольно зачмокал.

   Круг входа осветился, затем в нем появилась луна. Шумел лес.

   А-ла протянула руку, пошарила в темноте. Жадно впилась сточенными зубами в кость, едва покрытую мясом. Есть! Как же хочется есть.

   Младенец отвалился от груди, подбородок жирно блестел.

   "Тры г быуг шыга",- подумала А-ла.

   Положила ребенка на камень, поднялась, подошла ко входу в пещеру. Луна осветила ее тело: тощее, слабосильное. Лишь ягодицы еще сохраняли соблазнительную округлость.

   В лесу рявкнул кус-кус. А-ла вздрогнула. Тревога мало-помалу завладевала ей. Где И-ван? Не случилось ли с ним чего?

   Захныкал детеныш. А-ла ушла вглубь пещеры, улеглась на шкуру рядом с сыном.

   -Чигсы. Бутга фа.

   Ребенок прислушался к звуку ее голоса и умолк.